Чарльз Мартин - Между нами горы Страница 16

Его физиономия – лишний барельеф на горе Рашмор[13] – подействовала на меня странно: я стал замедлять бег. Я следил за часами: вот они показывают 3.53, вот 3.57. Мое официальное время будет 4.00.37. Стадион бесновался. Я показывал нечто, чего никогда не показывал ни один флоридский бегун. Четырехкратный чемпион штата на 12 дистанциях становился участником национального чемпионата; при среднем бале 4.0 я мог выбирать любой колледж.

Я остановился на дорожке. Меня облепили члены команды. Но мне было не до них: мне хотелось видеть только тебя. Вот и ты!

Отца я так и не увидел. Уверен, я мог бы пробежать дистанцию на 5 секунд быстрее. Он тоже это знал.

Вся команда рвалась отпраздновать победу. Отец восседал на табурете, разглядывая пустой хрустальный бокал. Рядом с ним стояла полупустая бутылка коричневого напитка. Он редко пил, считая это недостойной слабостью.

«Видали, мистер Пейн?!» – гордо воскликнула ты.

Он вскочил, наставил на меня палец, толкнул меня в грудь. В углу его рта собралась слюна, под глазом дергалась вена.

«Мне никто ни разу ничего не подарил, сукин ты сын…»

Он покачал головой, сжал кулак и двинул мне по лицу, сломав нос. У меня было ощущение, будто внутри моей физиономии лопнул пузырь с кровью. Я к тому времени вымахал на шесть футов два дюйма, обогнав его на пару дюймов, и знал, что если дам ему сдачи, то есть опасность, что уже не остановлюсь. Но, встав, обнаружил, что он занес руку над тобой. Судя по выражению его лица, он во всем обвинял именно тебя.

Я перехватил отцовскую руку, развернул его и швырнул в стеклянную дверь, разлетевшуюся на миллион осколков. Он лежал на спине и таращился на меня.

Ты отвезла меня в больницу, где мне починили нос, соскребли с лица и шеи кровь и разразились поздравлениями. Санитар сунул мне газету, вся первая страница которой была занята моей фотографией, и попросил автограф.

В полночь мы прикатили в «Виллидж Инн», место, где круглосуточно подавали блинчики, и заказали порцию французских блинчиков и две вилки. Наше торжество. Потом я отвез тебя домой, нас приняла твоя мама, усадила за стол, и начался разговор. Сидя за столом, закутанная в купальный халат, ты касалась ногой моей ноги. Так бывало уже сотню раз, хоть на беговой дорожке, хоть в машине, но в этот раз почему-то все воспринималось по-особенному. Потому что ты это делала специально. К моей ноге прикасалась нога не бегуньи Рейчел, а девушки Рейчел.

А это большая разница.

Я вернулся домой в час ночи. Прошло несколько часов, наступила священная минута – 4.55, но отец так и не появился. Он никогда больше меня не будил. Я лежал и прислушивался, ожидая шагов и размышляя, как быть. Кем быть. Так ничего и не придумав, я оделся и вышел прогуляться по пляжу, встретить восход, полюбоваться лучами солнца, освещавшими лодки ловцов креветок. Так я пробродил до обеда, а потом и до самого ужина. Уже на закате я прибрел к пристани в Мейпорте. За день я преодолел двадцать миль. Карабкаясь по камням, я добрался до края пристани. Если бы кто-то сказал, что это опасно, я бы не стал возражать.

И тут у меня за спиной раздался твой голос.

«От чего ты бежишь?»

«Как ты здесь оказалась?»

«Пришла пешком».

«Как ты меня нашла?»

«По следам».

«По-твоему, это безопасно?»

«Я знала, что буду не одна», – ответила ты с улыбкой и перелезла на соседний камень, разгоняя крабов. Выпрямившись, ты прильнула ко мне. Сняла темные очки – «Costa del Mar», мой подарок, и оказалось, что у тебя красные от слез глаза. Ты смотрела на воду, пряча руки в длинных рукавах синего свитера.

«Ничего, что мы прогуляли занятия?»

«Ничего. – Я убрал с твой щеки слезинку. – Ты плачешь?»

Ты кивнула.

«Почему?»

Ты ударила кулачком по моей груди и прижалась ко мне.

«Потому что не хочу, чтобы это закончилось».

«Что «это»?»

Опять слезы в глазах. Одна слезинка повисла на подбородке. Я нежно вытер ее.

«Мы, дурачок. – Ты положила ладонь мне на грудь. – Наши ежедневные встречи».

«Вот ты о чем…»

Наверное, это и погнало меня за двадцать миль. Но даже на таком расстоянии я не находил простого ответа. Нас обоих ждало много боли.

Любовь старшеклассников – это одно, но выбор колледжа в зависимости от этой любви – это как раз то, от чего все нас с тобой предостерегали. Помнишь? Иногда я жалею, что мы тогда не прислушались к советам. Но в конечном итоге все равно прихожу к выводу, что мы не ошиблись. Я бы сделал это снова. Честно, сделал бы. Если бы можно было вернуться в прошлое, я бы сделал такой же выбор.

Хотя порой возникают сомнения…

Глава 10

Метелью намело три фута снегу. Если бы не мои снегоступы, я бы проваливался почти по пояс, да еще отморозил бы ноги. Они быстро бы окоченели. Я поймал себя на мысли: что бы ни случилось, главное, не потерять снегоступы. Я остановился, отмотал два отрезка веревки и привязал снегоступы к своим лодыжкам. Так серфингист привязывает себя к доске.

Нам следовало спуститься, однако сначала мне пришлось, наоборот, залезть еще выше, чтобы оценить обстановку. После этого я собирался включить GPS и произвести привязку к местности. Воздух был разреженный, камни покрылись скользким льдом, мне приходилось то и дело надевать снегоступы. Я оказался гораздо слабее, чем думал. Минуло время обеда, когда я завершил восхождение на небольшой хребет над плато. Место падения самолета осталось в тысяче футов подо мной. Увидеть окружающее пространство я смог только перед закатом.

Увиденное произвело удручающее впечатление. Я надеялся разглядеть какие-нибудь признаки цивилизации: огонек, дым из трубы, постройки, хоть что-то, куда можно было бы направиться. Сколько я ни поворачивался, впиваясь глазами в горизонт, правда не становилась менее неприглядной.

Повсюду, куда ни глянь, нас окружало безлюдье. Ни единого признака человеческого присутствия!

Только покрытые снегом пространства, кривые заостренные вершины на 60–70 миль в любую сторону. Найдите слово «заброшенный» в словаре – и вы поймете, что я испытал, стоя на вершине хребта. Я включил GPS и сориентировался, подтвердив то, что видели мои глаза. При помощи компаса я продублировал местоположение сторон света, определенных электронным прибором. Но кое-что меня удивило – количество озер и горных рек на экране. Их оказалось сотни, а то и тысячи. Зимой все они были скованы льдом, но я сохранил в памяти прибора несколько ближайших, чтобы внимательнее изучить их на следующий день.

В правом нижнем углу экрана я разглядел не то лесовозную дорогу, не то трассу снегохода, петлявшую и по ущелью между двумя горными вершинами. Я стал вглядываться в ту сторону, но не увидел ничего, кроме верхушек деревьев и острых скал. Нужно было поточнее определить направление при помощи GPS и компаса: ошибешься всего на один градус – и при таком расстоянии уйдешь в сторону на несколько миль. Я как раз увеличивал масштаб, когда экран прибора мигнул и погас. Я постучал по нему, как будто это могло помочь, но что толку? Батарейки сели от холода. Я зажмурился, пытаясь запомнить все увиденное на экране, чтобы через минуту добавить к чертежу, который набросал накануне. При всей отрывочности и приблизительности информации это было лучше, чем ничего.

Назад я повернул уже в темноте. Я так устал, что единственным желанием было повалиться и уснуть, но при мысли об Эшли, в тревоге ожидающей моего возвращения, я не мог не продолжить путь, как ни труден он был. Я намеренно подготовил ее к своему позднему возвращению, но знал, что сразу после захода солнца она начнет прислушиваться к каждому шороху. Каждая минута ожидания будет превращаться для нее в час. Так всегда бывает, когда кого-то ждешь. Минуты вырастают в часы, часы в дни, дни – в целые жизни.

Глава 11

Целую минуту я жил с мыслью, что тот наш разговор – про то, что я могу сильно задержаться, – стал последним. Чертова штуковина отказывалась включаться: ни зеленого, ни красного, вообще никакого огонька. Пять минут я тыкал во все кнопки, какие мог нащупать, теребил, переворачивал, менял местами батарейки. Наконец засунул прибор под рубашку, чтобы согреть его своим собственным теплом.

Если он сдох, то… Прямо не знаю. Какой будет моя реакция? В футболе это зовется «навал», в беге – «удар об стену».

Помню, как звонил тренеру и просил посмотреть на твои показатели и результаты. Сначала он был непоколебим. «Разве это повлияет на твое решение о поступлении?»

«Могло бы повлиять…»