Сергей Алексеев - Дождь из высоких облаков Страница 16

Она вспомнила – была весна – то самое состояние природы, когда снег еще не стаял, еще бежали ручьи, но уже пробивалась трава, пригревало солнце и пели птицы. Тепло было призрачное, обманчивое – чуть доверишься, снимешь верхнюю одежду, но дунет ветерок – и вот тебе в лучшем случае простуда...

Джип съехал с асфальта на грязный раскисший проселок, с натугой пробуравил сотню метров и застрял за поворотом перед выездом из леса.

– Кажется, приехали! – весело заключил Андрей. – Тут вам не равнина и не паркет!

– Пойдем пешком, недалеко, – отозвалась Надежда.

Они вышли, попрыгали вокруг, стараясь не наступать в глубокую грязь, – машина сидела плотно. Однако ничуть не расстроились, потому что в мире не было ничего, кроме весны, солнца и ощущения беззаботности.

Дачная деревня начиналась сразу за зеленеющим полем, над которым заливались жаворонки.

Андрей завалил рюкзак за спину и поднял Надежду на руки.

– Донесешь? – спросила она испытующе, обнимая его за шею.

– По крайней мере не выпущу, – многозначительно сказал он и пошел.

Медленно-медленно вынес он ее на подсохшее зеленое поле.

– Теперь поставь на землю, – попросила она.

– Почему? Тебе неудобно?

– Мне очень удобно. – Она высвободилась. – Но лучше ходить ножками. А потом, отец увидит... Это ему не понравится.

Надежда сняла куртку, повязала на талии – жарко на солнце.

– Он у тебя строгий? – улыбнулся Андрей.

– Очень! Не любит излишних нежностей и терпеть не может многословных людей. Потому что сам почти все время молчит, как ты.

– Это хорошо.

– Вы поймете друг друга. Мой папа живет вторую жизнь.

– Вторую? – Он взял ее за руку. – Значит, давно живет на свете.

– Это он так говорит... Первую он не любит вспоминать. Была война, всякие лишения...

– Он что, воевал?

– Он попал на фронт в сорок четвертом, семнадцати лет. Дошел до Берлина.

– Геройский у тебя родитель!

– Ничего геройского. По крайней мере из того, что я знаю. Воевал в пехоте, после войны отслужил еще восемь лет. Где-то в Прибалтике. Вроде боролся с националистами.

– Вот как? Интересно бы поговорить...

– Может быть, когда-нибудь и расскажет... После войны долго работал в Заполярье, геологом. Исходил пешком весь Север, от Швеции до устья Индигирки. В пятьдесят вышел на пенсию. Вот его вся первая, и самая загадочная, жизнь.

– А вторая?

– Вторая, кажется, проще и понятнее. Папа женился на моей маме. Родилась я, и у него началась совсем другая жизнь. А сейчас он почти безвылазно на даче. И кажется, у него теперь третья жизнь. Мне неудобно говорить... Но ты должен это знать. Чтоб быть готовым... В общем, папа сейчас живет воспоминаниями и какими-то фантазиями.

– И в чем же это выражается?

– Когда мне было четыре года, он водил меня в поле сразу после дождя. Мы искали вход в Тридевятое царство.

– Как интересно! – засмеялся Андрей. – Да твой папа романтик! И нашли?

– Мы гонялись за радугами. Потому что вход там, где начинается радуга.

– А стихов он не пишет?

– Нет, только читает... А теперь он снова после каждого дождя идет в поле. И целыми часами бродит там, пока светятся радуги. Особенно после того, как умерла мама... Наверное, это от одиночества и тоски.

Они некоторое время шли молча под оглушающие трели жаворонков.

– Мне кажется, я начинаю понимать природу конфликта, – задумчиво продолжила Надежда, – отцов и детей... Мы взрослеем и живем только первую жизнь, а они в это время уже в другой. Это как в разных мирах... Мы никогда не будем чувствовать друг друга. Даже знаю, в какой момент наше общее пространство... перестало быть общим. Когда я первый раз не пошла с ним в поле после дождя...

– Я тоже давно не верю в чудо, – проговорил Андрей с сожалением. – А хочется! Например, чтоб завтра кончилась война...

Она неожиданно обняла его, поцеловала и виновато замерла, положив голову на плечо.

Жаворонки пели прямо над ними.

– Так боюсь за папу, – вдруг призналась Надежда. – В последнее время им ко всему прочему овладела страсть к путешествиям.

– Склонность к бродяжничеству? – улыбнулся он. – Это тоже здорово! Мне тоже иногда хочется бросить все, отпустить себе бороду...

– В прошлом году уходил куда-то. Соседу сказал, в Москву уехал, а я звонила ему – говорит, на даче сижу... Всех обманул, а сам в Мурманск ездил. Случайно железнодорожный билет нашла...

Андрей услышал в ее голосе беспокойство.

– Это уже серьезно. Надо чем-то отвлечь его. Переключить внимание.

– Я знаю чем, но пока не могу.

– Чем же?

– Внуком. Или лучше внучкой...

Он хотел что-то ответить, но не успел, поскольку из деревни выкатился стремительный мохнатый комок и помчался навстречу.

– Граф! – крикнула Надежда. – Он услышал наши голоса!

За три секунды ее джинсы и белая майка покрылись грязью. Смеялись, облизывались, причем пес не хотел идти ногами и поехал на руках.

Все трое так и предстали перед Игорем Александровичем, который сидел на крыльце и, как завзятый сапожник, прошивал дратвой армейские яловые сапоги.

Длинные волосы были перетянуты ремешком, отчего и сейчас он напоминал первопечатника Федорова.

Гостей встретил, как всегда, сдержанно.

– Это Андрей, – представила Надежда после взаимных приветствий. – А это Игорь Александрович.

Они молча пожали друг другу руки.

Андрей снял рюкзак, поставил на крыльцо.

– Мы привезли продукты! – объявила Надежда. – И еще купила тебе меховую безрукавку. Как раз для весны.

– Вы на чем добрались? – В голосе старика послышалось удовлетворение.

– Ой, пап, на машине! – обрадовалась Надя. – И застряли! На выезде, в лесу.

– Трактора нет.

– Обойдемся шанцевым инструментом, – успокоил Андрей.

– Лопату дам... Когда обратно?

– В тринадцать тридцать.

Игорь Александрович взглянул на гостя:

– Военный?

– Так точно, – усмехнулся Андрей.

– Тогда иди откапывайся. – Старик подал ему лопату.

Андрей забросил ее на плечо и подался через поле.

Надежда стояла у калитки и долго смотрела ему вслед.

Солнечный яркий день, жаворонки и удаляющаяся широкая спина...

– В корзине грибы, – поглядев на дочь, не сразу окликнул Игорь Александрович.

– Что? – Она будто очнулась.

– Пожарь грибы, – рассматривая шов на голенище сапога, попросил отец. – С лучком, с укропом.

– Да что ты? Грибы? – изумилась она, потому что все радовало в ту минуту. – Какие?

– Сморчки...

Она заглянула в корзину.

– Пап! Может, тебе новые сапоги купить?

– Зачем? – спросил он и с любовью осмотрел сапог. – В этих еще можно ходить и ходить. Они к ноге привыкли, а я к ним. Вот только голенища широковаты...

– Ну как тебе Андрей, пап? – не вытерпев, спросила наконец осторожно.

– Что – как?

– Ну, на первый взгляд?

– На первый взгляд никак.

– Знаешь, он, правда, на тебя очень похож. Молчит, молчит... Но зато как танцует!

– А где служит?

– Говорит, в МЧС...

– В каком звании? – Он прицелился шилом.

– Капитан!

Игорь Александрович проткнул шилом кожу, пропустил иглу.

– В его годы капитан? Нежирно.

– Но уже не лейтенант! – засмеялась она.

– Значит, без образования...

– Что ты, папа. У Андрея два высших!

– Тогда разгильдяй, – со знанием дела заключил он.

В это время послышался гул машины. Они одновременно обернулись в сторону поля... Там юзом по жидкой земле, выделывая замысловатые фигуры, ехал синий джип.

Игорь Александрович проворчал:

– Все поле колесами изнахратит. Ну точно, разгильдяй...

Они чуть не столкнулись в холле Останкино около лифтов и отпрянули друг от друга. Без сомнения, каждый намеревался немедленно и независимо проскочить в свою сторону – и не смог этого сделать.

Вокруг спешили, сновали, шли, бежали люди...

Иван взял Надежду под руку и повел на лестничную площадку, но она высвободилась.

– С ума сошел?.. Видят же.

– Ну, теперь-то можно все, – возразил тот насмешливо. – Ходить под ручку, хлопать друг друга по плечу и даже обниматься на людях.

– Почему?

– Потому что мы расстались с тобой друзьями. Или нет?

Она промолчала.

– А друзьям позволительно все, – продолжал Иван. – Даже уединяться и шептаться в укромном месте. Мы теперь – как все!

– Ну что ты хотел? Мне некогда...

– Поговорить. – Они оказались на пустой лестнице. – Позавчера из Чечни приехал. И еще не видел тебя... Слышал, ты увольняешься и замуж выходишь?

– От кого слышал?

– Крикаль сдал. И знаешь, я застал его в великой печали. Он так расстроился, что мы с тобой разбежались. Даже плакал...

– Стас сказал правду, – холодно проговорила Надежда. – Я специально приходила к нему с Ильей. Чтоб он своими глазами увидел, как я расстроила его замыслы. Увольняюсь и выхожу. Что еще?

– А я увольняюсь и возвращаюсь. По твоему совету – в семью. И все мы заживем счастливо. Потом умрем в один день.

– Что ты хочешь, Ваня?