Джеймс Миченер - Источник Страница 16

Но Тедди Райх был не столько солдатом, государственным деятелем или дипломатом, сколько членом кибуца Макор, откуда и черпал силы. Он помог становлению этого общинного поселения, организовал его экономику и правила существования; в целом мире ему не принадлежало ровно никакого имущества, только его доля в кибуце, и в течение года он часто приезжал из Иерусалима, чтобы пятничными вечерами принимать участие в общих собраниях. Когда он бывал в кибуце, то шел работать на кухню, и там, однорукий, он показывал молодым ребятам то, что усвоил за долгие годы, когда у евреев не было родины: работа, напряженная работа – вот в чем спасение человека, и особенно еврея.

Он поставил тарелку с едой на столик археологов и сказал Элиаву: «Не можешь ли зайти ко мне на кухню?» Кюллинан видел, что Веред способствует начинаниям Элиава, как заботливая мать-несушка, но когда она заметила, что Кюллинан наблюдает за ней, то нервно рассмеялась:

– Говорят, Тедди Райх хочет предложить Элиаву какую-то важную работу.

– В правительстве? – спросил ирландец.

– Бен-Гурион считает его одним из самых талантливых молодых людей, – сказала она, и Кюллинан подумал: она говорит о нем как о соседском мальчике, который не имеет к ней никакого отношения.

На кухне, пока генерал мыл тарелки, они провели несколько часов, беседуя о политике, но Райх отсутствовал на общем собрании кибуца и пришел в дом археологов, разыскивая Кюллинана.

– Мы можем немного поговорить? – спросил однорукий член кабинета министров. Кюллинан с удовольствием воспользовался такой возможностью, и Райх сказал: – Не против, если мы пройдемся до кибуца? Я хочу, чтобы ты кое с кем встретился.

Кюллинан впервые посетил кибуц при свете летней луны. до сих пор он не обращая ни на что внимания, просто питался в нем. Теперь он увидел здания, которые такие люди, как генерал, воздвигли на этой земле, – небольшие дома, где жили примерно полторы сотни человек; он увидел благосостояние, созданное годами общей работы, школу, детский сад, больницу. Пустая и выжженная в течение без малого семисот лет эта земля за полвека дала жизнь Государству Израиль, и Кюллинан внимательно слушал, как Райх объяснял смысл того или иного начинания, но наконец бывший генерал сказал:

– На самом деле я хотел поговорить с тобой вот о чем – есть ли у моей дочки возможность попасть в Чикагский университет?

– Это можно сделать. Если она толковая девочка.

– Думаю, что так и есть. Но мне хочется, чтобы ты сам оценил.

– Она живет здесь, в кибуце?

– А где же еще? – Райх направился к зданиям, где размещались спальни, постучал в одну из дверей и дождался, пока девичий голос на иврите посоветовал ему входить. Когда дверь распахнулась, Кюллинан увидел красивую девочку лет семнадцати или восемнадцати и, как школьник, показал на нее пальцем:

– Так это же ты выиграла соревнования по Библии!

– Да. – Она изящно склонила голову и показала на четыре металлические кровати, на которые они и присели.

Разместившись, Кюллинан сказал Райху:

– Не стоит беспокоиться, попадет ли она в университет. В Библии она разбирается лучше любого профессора.

– Но достаточно ли она знает английский?

Кюллинан начал разговаривать с этой очаровательной юной особой.

– Сильный акцент, – сказал он, обменявшись с ней несколькими предложениями, – но конечно же для поступления этих знаний хватит.

– Надеюсь, – сказал Райх. – Я мог послать ее учиться в Хайфу. Ей предлагали стипендию, но я решил, что ей куда важнее узнать жизнь в кибуце. Пусть даже школа тут не первоклассная.

– Школа прекрасная! – запротестовала девушка.

– Но академические предметы преподаются просто ужасно, – сказал Райх и прежде, чем его дочь успела возразить, поднял правую руку. – Ужасно. Тем не менее, она все же смогла получить хорошее образование.

Он принялся было обсуждать порядок поступления, как дверь распахнулась, впустив растрепанного юношу лет примерно восемнадцати. На нем были только шорты, а лицо было в мыльной пене. По всей видимости, он тоже жил в этой комнате, потому что, извинившись перед генералом Райхом и коротко кивнув Кюллинану, он подошел к кровати, стоявшей рядом с кроватью девушки, и в поисках бритвы стал рыться в тумбочке. Наконец найдя ее, он осторожно взял бритву, как молодой человек, который пока не бреется регулярно, и, еще раз извинившись, выскочил за дверь.

– Твой сын? – спросил Кюллинан.

– Нет.

Кюллинан остался в растерянности. Ясно, что юноша жил в этой комнате. Ясно, что тут же жила и дочь Райха. Он бросил взгляд на ее руку в поисках обручального кольца и, должно быть, покраснел, потому что Райх внезапно расхохотался.

– Ох, этот юноша! – Его дочь тоже засмеялась, и Кюллинан смутился, как человек, которому рассказали анекдот, смысла которого он не понял.

– Здесь, в кибуце Макор, – объяснил Райх, – мы с самого начала решили, что наши дети будут жить вне дома. И пока они были малышами, мы взяли двух мальчиков из разных семей и двух девочек, тоже из разных семей, и поселили их вместе в одной комнате. Где им и предстоит обитать до восемнадцати лет.

– Ты имеешь в виду…

– Да, – сказал генерал. – Это кровать моей дочери. А та – молодого человека, которого ты только что видел. Сам ты сидишь на кровати другой девушки. Вон там размещается другой юноша.

Кюллинан сглотнул:

– До восемнадцати?…

– Естественно, в этом возрасте все кончается, – сказал Райх. – В восемнадцать все идут в армию. Там ребята и девушки встречают других сверстников, и у них возникают совершенно нормальные семьи.

– То есть они не… – Кюллинан с трудом мог сформулировать свой вопрос.

– Дело в том, – легко сказала девушка, – что мы почти никогда не выходим замуж за ребят из нашего кибуца. Мы их слишком хорошо знаем.

Кюллинан посмотрел на стоящие бок о бок кровати и сказал:

– Могу себе представить.

– Что же до другой проблемы, которая вас беспокоит, – продолжила эта обаятельная девушка, – то я живу в Макоре восемнадцать лет, и за все это время у нас были только две беременности и один аборт. А вот в той средней школе, в которой я училась в Вашингтоне, их было в десять раз больше – всего за год. А девчонкам там было по четырнадцать лет.

Внезапно в этой маленькой комнате перед Кюллинаном возник облик его сестры из Чикаго. Эта глупая баба нарожала трех дочерей, и к тринадцати годам все они под ее руководством превращались в преждевременно созревших Клеопатр – губная помада, перманент и какие-то прыщавые юнцы рядом. Юность его племянниц пролетела быстро и незаметно, и к шестнадцати годам каждая из них таскала в сумочке презервативы, на тот случай, если спутник забудет о них. Им было бы трудно понять слова Тедди Райха и его дочери – тут совершенно по-иному воспитывали детей, и только сейчас Америка начала отказываться от предубеждений и следовать по этому пути. Его размышления прекратились, когда в комнату вернулся молодой человек, чисто выбритый, но все так же в шортах. Несколько смущаясь, он оделся и отправился на общее собрание, которое проходило в школьном здании.

– Скажи им, что я буду через минуту! – крикнула дочка Райха и, повернувшись к Кюллинану, спросила: – Как вы думаете, я готова для учебы в Чикаго?

– Более чем, – заверил он ее.

– И вы поможете мне подать документы?

– Буду только горд оказать содействие.

Девушка ушла, и мужчины остались сидеть в комнате.

– А ты считал, что это невозможно? – спросил Райх. Не дожидаясь ответа от удивленного археолога, он продолжил: – Наша система добилась поразительных результатов. Нет подростковых правонарушений. Никаких. Минимум сексуальных отклонений. Конечно, и у нас случаются супружеские измены, бывает, злословят, но количество удачных браков у нас куда выше нормы. И когда наши дети становятся взрослыми, у них уже есть крепкие, здоровые установки, которые так нужны Израилю.

– Но жить всем вместе… до восемнадцати лет?

Райх засмеялся:

– Я знаю в Америке кучу психопатов, которые чувствовали бы себя куда лучше, если бы в молодости вели такой образ жизни. Он бы уберег их от массы психических расстройств.

Кюллинан подумал, нет ли в словах Райха какого-то намека, обращенного к мужчине на четвертом десятке, который все еще не женат. Может, в самом деле все сложилось бы по-другому, обитай он нормальным образом в одной комнате с девушками, пока ему не исполнилось бы восемнадцать лет. Но этим размышлениям положил конец голос Райха, который сказал:

– Нас, кибуцников, всего четыре процента от населения Израиля. Но мы поставляем примерно половину национального руководства. Во всех областях. Потому что мы растем и воспитываемся на честных идеалах. На надежном основании.

Он стал приводить имена знаменитых лидеров Израиля – и все они были старые кибуцники.

– И никому из них ничего не принадлежит? – удивился Кюллинан.