Андрей Войновский - Врачеватель. Олигархическая сказка Страница 16

Пал Палыч подошел к столу и сел в свое кресло.

– Ты прав, Семен Аркадьевич, логики здесь нет. Но ее нет с твоей точки зрения. И все же я продолжу, так как по-прежнему рассчитываю на ваше понимание, господа. Как я уже сказал вначале, мы солидная компания, и денег у нас, попросту говоря, куры не клюют. Двадцать минут назад я разговаривал с главным инженером комбината. Кстати сказать, очень толковый мужик. Если открыть только одну дополнительную линию, мы получаем полторы тысячи рабочих мест. А их, как выяснилось, при желании можно открыть аж три! Площади позволяют. При закупке хорошего оборудования продукция может очень высоко котироваться на рынке, но главное то, что предприятие само по себе градообразующее. Следовательно, начнет быстро развиваться инфраструктура. А если еще правильно подойти к вопросу о близлежащих деревеньках, реанимировать наших полудохлых фермеров… Не все же спились, в конце-то концов?! Дать возможность задышать тем, кто еще хочет работать. А они есть! И таких много!..

Пал Палыч обвел взглядом собравшихся.

– Я понимал, что разговариваю с самим собой, но все же счел необходимым донести до вас мое предложение. Давайте не будем терять время и приступим к голосованию.

Женя, ведя протокол, едва сдерживала слезы. Пал Палыч это видел. Он встал с кресла и, подойдя к ней, тихо сказал: «Не переживай, «новенькая», мы еще повоюем». Он вернулся к своему месту, но садиться не стал.

– Итак, господа Совет, кто за то, чтобы принять мое предложение?

Никто, кроме Пал Палыча, не поднял руку.

– Кто против?

Все без исключения подняли руки.

– Понятно. Следовательно, и воздержавшихся мы не имеем.

– Извини, Пал Палыч, но предложение твое не проходит. Секретарь, занесите это в протокол, – резким тоном произнес один из присутствовавших.

– Не торопись, Женя, – остановил ее Пал Палыч. – Мне крайне неприятно отнимать у вас драгоценное время, – продолжил он, обращаясь к Совету, – но все же осмелюсь попросить у вас еще минуту внимания. После черчения, господа, вернемся к арифметике. Как вам всем известно, я имею 22 % акций и стою на том, чтобы не продавать комбинат. Даже если не учитывать отдыхающего на Вануату господина Чижикова с его полутора процентами… А я не сомневаюсь в его стопроцентной солидарности с вами… Пусть вдевятером, но вы имеете 32,5 % акций, и, следовательно, мое предложение не проходит. Однако не торопись, Женечка. Не торопись.

Он открыл лежавшую перед ним тонкую черную папку, которую взял с собой, идя на совет, и достал три листа бумаги.

– Это заверенные нотариусом три генеральные доверенности от господ Гостева, Кулбужева и Щетинина, где они предоставляют мне право выступать и голосовать от их лица на Совете директоров. Можете ознакомиться, – с этими словами он отдал бумаги одному из членов Совета, который тупо уставился в текст доверенности.

– В совокупности названные мною господа имеют 44 %. Приплюсуем сюда моих двадцать два… Итого: шестьдесят шесть. Жутковатая цифра, но тем не менее кворум, господа.

– Паша, ты шутишь, – с побелевшим подстать цвету волос лицом произнес Семен Аркадьевич без знака вопроса.

– Разве я когда-нибудь шутил при решении серьезных вопросов? Господа! – обратился он ко всем присутствующим. – Прекрасно понимаю ваше состояние. Каждый из вас наверняка строил свои планы от этой сделки, но правила есть правила. Кворум, господа! Секретарь, занесите в протокол решение Совета.

Забрав доверенности из рук так и не пришедшего в себя члена Совета, Пал Палыч вышел из зала. Собрав бумаги с записями собрания, Женя последовала за ним. Выйдя в коридор, она прижалась к стене и, опустившись на корточки, заплакала. Не успевший далеко отойти, Пал Палыч вернулся и поднял ее. Нежно поцеловав Женю, сказал: «Успокойся, доброе создание. Они не стоят твоих слез. А я – тем более. Пойдем хлебнем зелененького чаю».

Стоит ли говорить, какая буря поднялась, когда за президентом компании захлопнулась дверь. Кто-то громко кричал, кто-то задыхался от гнева, кто-то делал и то и другое единовременно. И лишь Семен Аркадьевич сохранял видимое спокойствие. Наконец, и он не выдержал.

– Хватит орать! – громко крикнул он, и все замолчали. – Что толку от вашего ора?! Вы что, не поняли, что происходит?

– А что тут понимать? – ответил ему один из орущих и задыхающихся. – Наворовал, падла, а теперь хочет быть чистеньким! Под новые веяния, сука, подстраивается, а мы – все в говне!

– С твоими мозгами привычная для тебя ситуация, – сказал Семен Аркадьевич и тоже вышел из зала заседания Совета директоров.

Без пяти двенадцать Лариса Дмитриевна подъехала к театру Сатиры. Ей повезло. Она припарковалась с первой попытки, так как прямо перед ней только-только отъехал джип, освободив тем самым единственную вакансию в длинном, до самой Тверской, ряду стоявших автомобилей. Заглушив мотор, она пребывала в некотором раздумье. Лариса не знала, что ей делать: оставаться в машине или подойти к центральному входу театра. Собственно, так, как они с Сергеем и договаривались. Ко всему прочему она никак не могла справиться с охватившим ее волнением. Лариса прикурила сигарету, но, сделав пару затяжек, нервным движением руки загасила окурок. Наверное, она бы еще долго принимала решение, если бы не простая мысль, пришедшая ей в голову: Сергей в машине ее может просто не увидеть – побудила Ларису немедленно выйти из автомобиля и, забыв его закрыть, подойти к главному входу.

Она стояла на холодном ветру в своей собольей шубе и вертела головой в разные стороны в надежде среди прохожих отыскать того, к кому неслась сюда, не думая о правилах дорожного движения.

Ровно в двенадцать ноль-ноль напротив места, где стояла Лариса, остановился серебристый «Роллс-Ройс». Водительская дверь открылась, и оттуда вышла стройная блондинка в черных очках. Она была в форме, в которую обычно облачаются персональные водители, возящие своих хозяев именно на «Роллс-Ройсах». На голове у нее была фуражка, соответствовавшая ее костюму, с эффектно загнутым вниз козырьком. Обогнув машину со стороны капота, изящной неспешной походкой она подошла к задней двери и плавным движением ее открыла. Из «Роллс-Ройса» вышел Сергей. На нем был черный дорогой костюм изумительного покроя, под пиджаком черная рубашка и черный галстук с большим бриллиантом. Его длинные волосы были распущены, но уложены каким-то удивительным манером, образуя ряд частых проборов, идущих параллельно ото лба к затылку.

В совокупности все это действо произвело столь ошеломляющий эффект на окружающих, что прохожие невольно останавливались и завороженно глядели на происходящее, не скрывая своего удивления. И это в Москве, в самом ее центре, где вообще кого-либо чем-то удивить не представляется возможным.

Лариса и Сергей сразу увидели друг друга. С едва заметной улыбкой он прямиком направился к ней. Состояние Ларисы в этот момент можно было определить двумя точными словами: паника и страх. Глаза заволокла пелена, а ноги стали ватными и отказывались держать собственное тело. Ее последней мыслью было: «Боже! Помоги мне. Я же теряю сознание».

Она открыла глаза и увидела перед собой склонившуюся голову Сергея. Казалось, он застыл, целуя ее руку. Через лайковую перчатку она не ощущала прикосновения его губ. Ларисе было ужасно холодно, но она почему-то ясно понимала, что это не влияние пронизывающего ветра. Крупные слезы, ручьями покатившиеся из глаз, мешали ей видеть четкие формы и грани предметов. Лариса положила другую руку ему на голову и сказала:

– Сережка, родной мой, если бы ты только знал, как я ждала этой встречи.

Он поднял голову и спокойно посмотрел ей в глаза.

– Тебе холодно. Ты вся дрожишь, Лариса. Если бы я только мог предположить, что наша встреча доставит тебе столько сердечных мук, я бы никогда не позвонил тебе.

– Ну что ты такое говоришь, Сережка? Может, все это время я только и жила этой встречей с тобой. Может, это все, что есть настоящего в моей жизни.

– Я благодарен тебе за такие слова, но не хочу, чтобы ты стояла на ветру. Пойдем в машину. Там тепло и есть хотя бы крыша над головой.

Он бережно взял ее под руку и повел к машине. Когда они подошли к автомобилю, женщина-шофер открыла им заднюю дверь. Сергей, усадив Ларису, не торопясь, обошел машину и сел с другой стороны, дождавшись, однако, когда водитель откроет ему дверцу.

Оказавшись рядом с Ларисой на заднем сиденьи, он нажал на кнопку и поднял стекло, разделяющее переднюю и заднюю части салона. Нажатием на другую автоматически задернулись шторы, изолировав сидящих сзади от внешнего мира со всех сторон.

– Ну как, хоть немного согрелась?

– Спасибо, Сереженька, согрелась. И даже немного успокоилась. Только никак не могу поверить, что вижу тебя.

Она уткнула голову ему в грудь и замерла, не шевелясь, не двигаясь и не дыша. В таком положении они находились довольно долго. Сергей не торопил ее. Неожиданно Лариса подняла голову и откинулась на спинку сиденья, глядя перед собой.