Олег Рой - Дочки-матери, или Каникулы в Атяшево Страница 16

— Ира… — спросил вдруг Владимир. — Скажи честно, зачем ты приехала? Столько лет не появлялась, а тут… Только не подумай чего, — тут же спохватился он. — Мы очень рады, вы с дочкой нам совсем не в тягость, наоборот даже… Просто… Как-то очень внезапно это получилось. Как гром среди ясного неба.

Ирина последний раз затянулась, огонек дошел почти до фильтра, обжигая пальцы.

— Зря не появлялась, — жестко сказала она. — Я ведь, Володя, всегда любила наше Атяшево. И бежала я не отсюда, а от нее.

— От мамы? — удивленно, но понимающе спросил Владимир.

Ирина кивнула:

— Сам знаешь, какая она. Ее дети должны были быть самыми лучшими. Поверишь ли, она нас с Олей в детстве и не хвалила никогда, все наши успехи воспринимались как должное. А неудачи… На них мы просто не имели права. Знаю, она хотела нам добра; знаю, благодаря ей я стала тем, кто я сейчас, но…

— По-моему, ты немного сгущаешь краски, — осторожно возразил Володя. — Оля мне много рассказывала о своем детстве, она все видит не совсем так.

— А я — именно так! — резко ответила Ирина и щелчком отбросила окурок во влажную от вечерней росы траву. — Когда-то я поклялась себе, что никогда не буду такой матерью, как она. Старалась не давить на дочь, пыталась дать ей все, что она пожелает… Помнила, сколько мне всего в детстве хотелось, ну и… Сейчас столько всего появилось, такой выбор… А у меня и возможности есть… Я никогда от нее ничего не требовала, ни к чему не принуждала, не заставляла. Боялась быть такой, как мама. Хотела как лучше, а получилось… Алика, по-моему, просто ненавидит меня. Грубит, делает все мне назло…

Тут она прервала свой сбивчивый монолог, осознав, что говорит так эмоционально, что путается в словах. Наверное, ее даже трудно понять.

Однако Володя, судя по всему, понимал и глядел с сочувствием.

— Вот потому я и приехала, — продолжала Ира. — Потому что я не знаю, что мне делать с ней, как устроить ее в жизни? Ведь она — мой единственный ребенок, моя кровиночка, и то, что с ней происходит…

Ирина снова замолчала, на этот раз уже надолго. Солнце уже село, на землю потихоньку стали опускаться синие, теплые, уютные летние сумерки.

— Знаешь, Ира, ты меня, конечно, извини, — проговорил вдруг Владимир, — может, я не в свое дело лезу… Но тебе для начала самой бы в жизни устроиться. В смысле в себе разобраться. Может, в том и беда, что у тебя у самой что-то не так… Знаешь, я вот по работе своей смотрю. Когда подросток, мальчишка или там девчонка в какую-то серьезную историю вляпывается, то в большинстве случаев в этом родители виноваты. Либо избаловали до крайности, либо им наплевать на него, заняты только своими делами…

— Думаешь, у меня именно такой случай? — Ирина спросила это с обидой в голосе, но сама чувствовала, что Володя совершенно прав. Она и избаловала Алику, и не занималась ею многие годы…

— Как бы тебе сказать… — Володя явно и хотел помочь, и не знал, как это лучше сделать, чтобы не затронуть ее чувств. — Ты, главное, дай ей понять, что ты ей прежде всего друг, а не враг. А то ты из крайности в крайность бросилась: то вообще на ребенка внимания не обращала, а теперь решила держать ее в ежовых рукавицах… Оно, конечно, тоже иногда полезно, но ребенку, тем более девочке, все же ласка нужна. Понимаю, вы с Олей от своей матери немного ласки видели — но это не значит, что с собственными детьми надо повторять чужие ошибки.

Ирина молча потянулась за новой сигаретой.

— А то, что она ершится, как любой подросток, — продолжал, увлекшись, Владимир, — так это она не со зла, а от обиды на тебя. Ты не смотри, что она выше тебя ростом, особенно когда на каблучищах своих, — в душе-то она еще дитя дитем. Ей хочется, чтоб мамка с ней посидела, по головке погладила, о тряпочках да о мальчишках пошепталась. А тебя никогда нет рядом. Вот она и дуется, потому и грубит… Это, Ир, она так любовь свою к тебе выражает, а вовсе не ненависть. Сама-то она хотела бы, может, по-другому выразить — да не умеет. Не научил никто…

И они снова надолго замолчали, наблюдая, как сгущаются вечерние тени, и слушая стрекотание сверчков в траве.

— Вот скажи, — поинтересовался вдруг Володя, — когда ты с ней разговаривала последний раз? Я имею в виду не просто, а как следует, по душам, вроде как мы с тобой сейчас?

«Да вчера только, в это самое время», — подумала Ирина и горько усмехнулась, вспомнив, чем этот самый разговор закончился. Дочь наговорила ей таких гадостей, что и подумать страшно… С тех пор она вообще не знает, как с ней разговаривать. Не знает? Или боится? Боится, что ей опять бросят в лицо те обвинения, которые она сама в возрасте Алики так хотела бросить в лицо своей матери — да не посмела… Потом-то, конечно, осознала — и слава богу, что не посмела. Да уж, верно говорят: прежде чем осуждать своих родителей, сначала вырасти собственных детей.

Некоторое время Володя молчал, дав собеседнице возможность собраться с мыслями, а потом произнес ободряюще:

— Я тут с дедом Игнатом насчет Алики словечком перекинулся, — добавил Володя. — Знаешь, она ему понравилась. Он считает, что у дочки твоей и душа есть, и характер. «Наша она, атяшевская», — сказал. А деду Игнату можно верить, он людей насквозь видит.

— Ага, — кивнула Ирина, у которой от этих слов как-то сразу потеплело на душе.

— Ты нос-то не вешай! — ободрил Володя. — То, что вы сюда приехали, — это ты правильно решила. Алике местная жизнь на пользу пойдет, вот увидишь. Ей Татьяна Сергевна такой курс трудотерапии устроит — все глупости из башки как ветром выдует.

— Ох, сомневаюсь, — покачала головой Ирина. — Как бы, наоборот, хуже не стало. Но поживем — увидим.

— Володя! — послышался из дома голос Оли. — Ты где? Что-то кран в ванной барахлит, не посмотришь?

— Иду! — Владимир тут же поднялся на ноги, торопливо затянулся последний раз и затушил сигарету.

— Спасибо тебе, — с чувством поблагодарила Ирина.

— Да за что спасибо-то? — удивился тот. — Вот когда все наладится, тогда и будешь благодарить, да не меня, а маму свою с дедом Игнатом. Доброй ночи!

— И тебе.

Владимир торопливо пошагал к дому, а Ирина смотрела ему вслед и искренне радовалась за Олю. Вот Олюшке повезло, хороший у нее муж — и спокойный, и мудрый, и заботливый, и хозяйственный, и любит ее и девочек, это сразу заметно. Ну, хоть у кого-то из женщин в их семье удалась семейная жизнь. А то мама рано овдовела, а сама она, Ирина… Эх, право, об этом лучше вообще не вспоминать.

Пока тьма совсем не сгустилась, Ирина все сидела на лавочке под грушей, любовалась звездами и думала, думала, думала… Мысль, неожиданно пришедшая ей в голову в этот вечер, стала для нее почти открытием. Все это время она относилась к тому, какой выросла Алика, как к данности, как к злому року или наказанию свыше. В общем, как к очень неприятному явлению, которое произошло словно бы само собой, без ее, Ирины, участия. Что-то вроде несчастного случая или ДТП, в которое попадаешь случайно: живешь-живешь, а тут бац! — и получи удар судьбы, да еще в тот момент, когда этого совсем не ожидаешь. И вдруг, только сейчас, Ирина поняла, насколько же заблуждалась. Характер и поведение Алики не были проявлением дурных генов с отцовской стороны и не испортились сами собой — это целиком и полностью «заслуга» ее, Ирины. Она сама виновата в этом ДТП. Но, как она тоже поняла только сейчас, случай все же не безнадежен. Еще есть шанс, пусть и небольшой, хоть что-то исправить. И им необходимо воспользоваться.

Ирина рывком поднялась с места и решительно зашагала к дому. В окнах мансарды было темно, но она почему-то была уверена, что дочь еще не спит.

Алика действительно не спала, хотя и сидела на кровати, поджав ноги в темноте, не зажигая света. Когда Ирина вошла, торопливо провела ладонями по лицу. Неужели плакала?

— Доча, ты как? — осторожно спросила Ирина.

— Нормально, — буркнула та в ответ.

— Есть хочешь?

— Нет.

— А ноги болят?

— А ты как думаешь?

— Алика, — все так же не зажигая света, Ирина присела на ее кровать, хотела обнять, но не решилась. — Знаешь… Я бы хотела поговорить с тобой.

— О чем? — насторожилась дочь. Больше всего на свете ей сейчас хотелось курить, но она прекрасно понимала, что тут начнется, если она вдруг достанет сигареты. Мама наверняка поднимет хай — а сама, между прочим, дымит как паровоз.

— О твоем будущем, доча. — Мать старалась говорить мягко и ласково, но Алику подобные интонации только настораживали — слишком уж веяло от них сериальным образом многодетной попадьи Аглаи. — Скажи мне, что ты планируешь делать дальше?

— С чего это тебя вдруг заинтересовало? — буркнула Алика.

Но Ирина не поддалась на провокацию, ответила спокойно:

— С того, что одна ты не справишься, тебе надо помочь. А это больше некому сделать, кроме меня. Так что подумай и скажи мне, чего бы ты хотела.