Лариса Райт - Когда осыпается яблонев цвет Страница 16

– Насколько я знаю, среди вас есть несколько человек, собирающихся штурмовать медицинские вузы.

– Есть. – Тихий голос, звучащий с интересом. Третья парта в среднем ряду – Наташа Семенова. Маргарита узнала это имя только десять минут назад, но профессиональную память не спрячешь. Узнала только что, а запомнила на всю жизнь. О планах десятого (тогда еще девятого) «Б» на дальнейшую жизнь Лика докладывала на одном из прошлогодних педсоветов, объясняя выбор своими подопечными нестандартных экзаменов. Обычно все стремятся сдавать обществознание (обязательное требование для будущих юристов и экономистов), а тут вдруг нарисовались химия, история, физика и даже биология.

– Три врача, два психолога, один искусствовед, и четверо собираются поступать в Бауманку, – говорила Лика немного растерянным тоном, будто извиняясь за то, что в ее классе так много детей, мечтающих не о том будущем, о котором было принято мечтать последние лет пятнадцать (управленческое, банковское или в крайнем случае туристическое).

– А что ты стесняешься? – так и спросила тогда Маргарита (бывших учеников учить никогда не поздно). – Гордиться надо таким контингентом. – Она, конечно, заметила, как иронично скривилась Лариса Селезнева – молоденькая учительница информатики. С ее точки зрения, употребление таких слов, как «контингент», переносило Маргариту в разряд динозавров, забывших умереть. Но сама Маргарита считала себя тем динозавром педагогической деятельности, к мнению которого обязаны прислушиваться такие соплячки, как Селезнева, независимо от того, какие слова используют в речи «забывшие умереть мамонты». А вообще, на Лариску Маргарита внимания не обращала. Слишком много чести. А вот Ликина робость ее задела, потому она еще раз повторила: – Гордитесь, Анжелика Карловна. Это ж надо, три врача!

И теперь один из этих врачей, судя по всему, смотрел на нее с осторожным удивлением: «Откуда она знает?» Надо будет намекнуть Наташе, что врач обязан говорить чуть громче. Пациенты бывают глуховаты, а еще могут принять природную скромность за неуверенность – качество, доктору противопоказанное. Маргарита продолжила собственную мысль:

– Будущим врачам необходимо владеть анатомией как серьезной наукой. Все остальные могут воспринимать этот предмет как развлекательный, но слишком бурное веселье может сослужить вам плохую службу. Будущие врачи, не имея возможности для получения знаний, либо передумают ими становиться, и тогда на наш с вами век врачей не хватит, либо, что еще хуже, станут врачами посредственными, к которым вам и самим придется ходить, и родителей своих водить, и детей. Так что на вашем месте я бы поостереглась шутить с анатомией.

По классу прокатился новый гул, и опять одобрительный. «Что ж, пожалуй, можно принимать благодарности от биолога – Андрея Степановича, хорошее поведение на его уроках я почти обеспечила».

Маргарита посмотрела на часы. До конца урока всего три минуты. Высший учительский пилотаж – именно в это время закончить подачу материала и огласить домашнее задание. Задания классный час не предусматривал, а потому и объявлений у Маргариты не осталось. Остались одни простые человеческие слова (кульминация разыгранного спектакля). После долгой атаки надо было опять отступить, даже слегка позаискивать, показать, что не только ты такая хорошая и как им несказанно повезло, но и донести до детей: они для тебя также важны, и ты всегда на их стороне. Маргарита обвела ребят взглядом и сказала:

– С некоторыми из вас я увижусь завтра на уроке, с остальными, конечно, мы будем встречаться реже, но двери мои всегда открыты для каждого, и я буду признательна, если вы будете заходить в эти двери с любыми новостями, проблемами, чувствами, эмоциями, которые вас так или иначе взволновали.

– Даже личного характера? – Пятая парта у стены. Шлыков. Симпатичный: волосы темные, густые, волнистые, подстрижены аккуратно, но не коротко. Плечи широкие, ростом явно не обижен, одет небедно. Глаза у парня большие, красивые и глубокие. Взгляд только колючий: пораниться можно. «Был бы взгляд понежнее, да тон поприветливее, девчонки бы за тобой гурьбой ходили, а не за Крыловым, – подумала Маргарита. – Кого-то ты мне напоминаешь, голубчик». При знакомстве он буркнул свое «это я» так быстро, что она не то что не успела произнести, даже прочитать не смогла в журнале его имени. Вспомнила только, что он новенький: пришел в класс лишь в конце прошлого учебного года.

– Можно и с личным. Вернее, даже нужно, – сказала и тут же осеклась: не хватало еще, чтобы они сочли ее нетактичной, решили бы, что она лезет к ним в души, и, соответственно, закрыли бы эти души раз и навсегда. – Если, конечно, вам больше не с кем будет поделиться.

– А вам уже приходилось выступать в этой роли?

«Никак не угомонишься, Шлыков? Весь урок, выходит, присматривался, а теперь решил поиграть в кошки-мышки. Давай сыграем. Только кошкой, чур, буду я».

– Приходилось.

– Поделитесь опытом?

«А ты наглец, голубчик!»

– Как-нибудь непременно, но мы с вами, к сожалению, живем здесь не по своему усмотрению, а по звонку.

В унисон с ее словами этот самый звонок и прозвучал, но никто и не подумал подняться с места. Видимо, класс привык, что в диалоге «ученик – учитель» последнее слово остается за Шлыковым. «Значит, меня ждет продолжение». К сожалению, она не ошиблась:

– А в подобной ситуации вам бывать приходилось?

– Что ты имеешь в виду? – искренне удивилась Маргарита, хотя почувствовала, что от вопроса веет чем-то неприятным, даже враждебным, и снова попала в точку:

– Приходить на чужое место?

С прилагательным можно было спорить как угодно долго. Можно было доказывать, что она на своем месте, – значит, оправдываться и унижаться. Можно было обидеться и сказать что-то резкое – и весь класс тут же усомнился бы (и правильно сделал бы) в том, что она только что говорила. Маргарита предпочла не заметить определения, перевести его на свой лад:

– Ты хочешь сказать, подхватывать класс практически на пороге школы?

– Можно и так сказать.

«Ну надо же, смилостивился, паршивец».

– Бывало. Так что, как говорится, ваши силы плюс мой богатый опыт…

– А успешный?

«Похоже, ты никогда не сдаешься. Любишь загонять учителя в угол. Что ж ты за фрукт такой?»

– Как тебя зовут?

– Меня? – Мальчишка на мгновение растерялся.

– Да, прости, я не запомнила. – Маргарита нацепила на лицо смущенную улыбку. Не стоит скрывать от учеников мелкие ошибки. Учитель – живой человек, а не Бог, и от этого он им только ближе и понятнее. Так как же?

– Ну, Егор.

– Егор? – невольно вырвалось у нее.

– Да, Егор.

Все. Мгновенное фас и туше. В этой схватке мышью оказалась она. Маргарита даже схватилась рукой за первую парту. Ее повело, и она с трудом удержалась на ногах. Наверняка побледнела. Выдержки ей, конечно, не занимать, но выдержать такое…

– Маргарита Семеновна, вам плохо? – Анюта Селиванова.

«Ей бы во врачи податься, получится органично».

– Нет-нет, уже все в порядке. Наверное, давление скачет. У нас тут душновато.

– Открыть окно? – Анжелика. Конечно, эффектный проход через весь класс к окну – отличный способ лишний раз продемонстрировать свою сногсшибательную внешность.

Первый звонок на следующий урок позволил Маргарите свернуть ситуацию:

– Я сама открою, вы идите. И не волнуйтесь, все в порядке.

Задвигались стулья, заскрипели парты, защелкали замки на сумках и молнии на рюкзаках. Дети заспешили, заторопились, в суете и шуме забыли об учительнице. Они шли к выходу из кабинета, беспечно болтая о чем-то своем и не обращая никакого внимания на Маргариту. А она уже успела подойти к окну и распахнуть его. Она вдыхала свежий сентябрьский воздух, судорожно вцепившись пальцами в подоконник, и механически повторяла, чуть шевеля губами, практически беззвучно:

– Егор… Егор…

9

Первый рабочий день начался с опоздания. Администратор сделала страшные глаза и скосила глаза на двери косметического кабинета, намекая на то, что там клиентка, пребывающая в крайней степени нетерпения. Марта воздела руки к потолку, проносясь мимо. Жестом она и извинялась, и возмущалась движением общественного транспорта, и требовала оставить ее в покое: каждый человек имеет право на форс-мажор. И уж Марта страшных глаз и косых взглядов точно не заслуживала. Она опаздывала очень редко: детский дом навсегда приучил к четкому распорядку и жизни по графику. Кто-то из бывших воспитанников стремится скорее забыть казенные правила и не желает жить по часам. А Марте это не мешает. Ей столько всего охота забыть, что графики и распорядки, пожалуй, не войдут и в первую сотню случившихся с ней неприятностей. Хотя можно ли считать привычку неприятностью? Скорее наоборот. Она поступала так, как ей удобно. Единственным неприятным моментом – больше для нее самой – было требование пунктуальности не только от себя, но и от других.