Ирина Горюнова - Божьи куклы Страница 16

А вот Ольга: тоже робкая, тоненькая, чистая, религиозная. Андрей вспомнил, как они ходили вместе на службы, ставили там свечи к иконам, как его охватывал восторг и желание стать лучше, дать своим будущим детям ту нравственную чистоту, от которой все становится светлее в мире. Строгие лики на иконах, молитвенно сложенные руки, атмосфера чего-то высшего… Покаяние… Причастие… Радость оттого, что стал наконец отцом. Сын – первый, потом второй. Крестины. И уже позже, гораздо позже их обдуманное, полное торжественной величественности венчание. Их обеты. «В горе и в радости…» Мы не смогли, мы несовершенны, слишком греховны и эгоистичны, слишком мелочны. Надо сходить в храм. Андрей понял, к чему интуитивно стремилась его душа: очиститься от скверны. Надо попоститься, почитать молитвы и пойти в храм.

Картинка сменилась другой. Вот Ольга приходит с работы. Дети виснут на ней, соскучившись. Резкий бабий окрик: «А ну в постели, по кроватям! Я кому сказала, дрянь! Марш отсюда!» Вот она шлепает младшего сына по губам за бранное слово. Он съеживается, в глазах испуг и боль. По губе медленно, тихой струйкой течет кровь, но он не плачет, с трудом сдерживая слезы: боится, что мать накажет сильнее. Вот она отвозит детей к бабушке с дедушкой, возвращается домой поздно, лениво потягиваясь и мурлыча, как кошка. В глазах усталое сытое выражение. Она поспешно идет в душ, моется, а потом быстро ложится спать, надев предварительно пижаму: «Извини, я так замоталась. Устала страшно». В очередной раз: «Извини, болит голова. Мигрени замучили», «Что-то пошаливает сердце», «Ах, давай в другой раз»… Звонки «по работе», вальяжные голоса мужчин… У первого сына астма. Сдали его на полгода в лесную школу. Приезжали не на каждые выходные – у Ольги не было сил, но зато были дела. У младшенького – синдром гиперактивности, надо заниматься больше разными предметами, воспитывать усидчивость и внимательность, водить в кружки… Какие кружки, секции? Нет времени. В голову стала закрадываться странная мечта – вернуть Асю. Любой ценой. Надо написать роман. Метафоричный, но такой, чтобы все срослось. Реализовать мечту на бумаге, оформить мысль в слова, облечь фантазию в плоть, тогда тонкие грани бытия визуализируются, переплетутся в нужном направлении и все получится. Обязательно получится. Но роман закручивался куда-то не туда. Откуда-то вылезли древние греки, галеры, боевые корабли. В амбразурах – пушки. На берегу дивный сад, в котором обитает дриада, фея его грез. Она пьет нектар, выращивает прекрасные цветы, у которых почему-то алчные и склизкие рты, сжирающие бабочек и насекомых, приклеивающие к своим лепесткам их тоненькие ножки и поглощающие заживо. Фея плачет. А рядом две греческие армии сшибаются в бою, пытаясь отвоевать прекрасную Елену. Та хохочет, глядя с крепостной стены, как умирают за нее герои, вспарывая друг другу животы. Елена поглощает теплые сердца падших, окровавленным ртом крича: «Еще! Еще!» Елену надо убить! Но дописать роман не было сил…

На работе полный швах – сокращение штатов. Ольга вне себя:

– Ты собираешься работать? По-твоему, я одна должна тянуть этот груз? Ничтожество. Ты не мужчина. Ты не способен ни на что. Что ты сделал? С работы гонят, музыкант ты тоже никудышный. Алкоголик чертов, все время пиво хлещешь, скоро будешь такой же, как твоя мамаша, которая в запое по этажам голая бегает!

– На маму не смей!

– А что ты сделаешь? Ударишь? Ну, давай бей! Чего от тебя еще ожидать!

– Ольга, что с нами случилось?

– А чего ты ждал? Посмотри на себя. Чего добился? Другие к этому времени уже устраиваются в жизни как следует, а ты? Все мечтаешь о великой карьере музыканта? Да тебя никто не возьмет. Бухнешь, потом тебя на сцену не поставишь в таком виде. Тебя даже друзья презирают!

– Заткнись, стерва! – В тот раз он просто разбил кулаком стекло в кухонной двери, сильно поранив руку. Замотав ее кое-как бинтом, тут же окрасившимся красным, пошел в травмпункт. Наложили несколько швов.

В другой раз Ольга довела до того, что он просто от греха подальше хлопнул дверью и ушел в ночь, прямо как был – в дорогом офисном костюме и с портфелем. Около метро познакомился с какими-то мужиками. Распили на троих. Добавили. Не хватило. Они уговорили поехать с ними на машине за деньгами. В темном переулке раздели, вытащили кошелек, а когда увидели, что денег нет, обозлились и избили. Распаляясь ненавистью алкогольного дурмана, пырнули ножом. Их спугнули чьи-то шаги. Повезло. Андрею удалось доползти до дома и вызвать «скорую», которая увезла пострадавшего в дежурную больницу. Перелом нескольких ребер, ключицы, вывихнута челюсть, сильные порезы от ножа на лице, груди, правой ноге. Ольга не навещала, и у Андрея стала закрадываться мысль, что это она наняла этих мужиков, чтобы убить мужа. Стало страшно, и он усердно гнал эту мысль, но она опять возвращалась. Приходили друзья, старались ободрить. Асе он ничего не сказал – было стыдно.

Вернувшись домой, с удвоенной силой принялся искать работу. Не находил. Бывает иногда такой период, когда остается лишь замереть и ждать, когда нужна передышка. Дети оставались у бабушки с дедушкой. Ольга устроила из-за денег скандал. Порвала все партитуры, изувечила клавиши фортепьяно, разбив их молотком, и убежала к соседям, испугавшись того, что натворила. Черная муть заволокла Андрею глаза, вползала змеею в мозг, круша преграды, взвивая вихрь злобы и мести. Тварь! Елена! Убить! Где топор? Зомбированный своими мыслями, он подхватился. Его закружило предвкушение мести. Надо создать штаб! У каждой армии есть штаб. И еще связной пункт! И арсенал! Так. Все по порядку. Собираем ножи, стамески, топор, молоток. Бобина с веревкой тоже пригодится. Строим баррикады. Связной пункт в маленькой комнате. Осторожно. Враг не дремлет. Вперед! Топором, на абордаж. Тьфу ты, черт! На штурм! Шагом марш! Косяк двери железный, дверь тоже. Так, устраиваем военный совет. Ясно. Топором тут не возьмешь – будем выкуривать! Топором можно порубить табуретки, пару старых газет на поджиг. Вот и костерок! Теперь в связной пункт. Быстро! Надо сказать о бомбах! Подложили взрывчатку, как на Гурьянова. Оперотряд – на выезд, надо спасать людей! Помогите! Ха-ха-ха!

Когда приехала милиция, «Скорая помощь» и спецназ, Алексея корежило. Он тупо сжимал в руке нож, сидя на полу в ступоре, но ни на кого даже не замахнулся. В глазах стояла страшная пелена потустороннего мира. «Елена!» – прошептал он, глядя на испуганную жену. «Не узнает!» – всхлипнула та. Потом были выбитые зубы, каталажка, суд и затем психиатрическая клиника тюремного типа.

Андрей очнулся от холода. Было темно и промозгло. Зимняя поземка бросала манную крупицу снега за шиворот, леденила руки, норовила забраться внутрь, поглубже, со всей силы прицельно запустила одну из крупинок в глаз. Надо было ехать домой, к матери. «Все уже прошло, – напомнил он себе, – надо писать все с чистого листа – по-новому. Съезжу в монастырь. Приду в себя. Найду работу. Налажу контакт с детьми. Жениться больше не буду. А потом, потом, через несколько лет, когда все уляжется, я убью Елену! И допишу роман».

Север-ь-Ян

Северьян задумчиво смотрел на раскинувшийся за окном город, на множество огней, непредсказуемо манивших в ночи. Жил он на пятнадцатом этаже, откуда открывалась потрясающая панорама города. Переехав из разваливающейся пятиэтажки, он не задумываясь согласился на этот этаж. Вбухав все сбережения в ремонт, он первым делом заказал переделку маленькой двушки, обговорив главным пунктом снос всех стен и огромные от пола до потолка окна. И никогда об этом не жалел. Любовь к простору и высоте была у него в крови. Маленьким мальчиком он без страха забирался на крыши, лазил по стройке и ходил по скрипящим хлипким балкам на головокружительной высоте совершенно спокойно. Теперь он чувствовал себя уютно и комфортно в квартире, превращенной его стараниями в студию. Белые стены и ковры создавали атмосферу стерильной чистоты, но умело подобранная мебель и картины разбавляли ее, создавая вокруг наполненное светом и негой пространство. Кожаный диван сиреневого цвета и такие же кресла, стеклянные невесомые стеллажи и стойки, люстра сиреневатого оттенка, сделанная на заказ в Италии из муранского стекла с вкраплениями алых капель, – все это было со вкусом собрано и продумано самим Северьяном. Друзья говорили ему, что, будь он дизайнером, зарабатывал бы миллионы. И действительно, к нему частенько обращались с просьбами о декорировании многочисленные друзья, знакомые и клиенты, суля небывалые гонорары. Но он только отмахивался, говоря, что ему недосуг этим заниматься, так как для того, чтобы создать интерьер, надо понять душу самого заказчика, а это требует огромных усилий и приводит к разочарованиям. Время от времени он все же давал советы знакомым. Пытаясь указать им на негармоничность того или иного предмета интерьера, подбирал им увиденный где-то ранее комод, или письменный стол, или картину. Но это было нечасто.