Ирина Потанина - Неразгаданная Страница 16

Только уселась на свое место, как, сразу же в вагоне выключили свет, мол пора баиньки. И тут указывают, когда ложиться спать, когда нет. Единственным освещенным место в вагоне оказался тамбур возле туалета, благоухающий всеми возможными зловониями — начиная от никотина вперемежку с мочой и мусоркой, заканчивая ароматом дешевых (по моему мнению) духов шныряющей в тамбур и обратно девушки, которой видимо доставляет удовольствие бегать поочередно за сигаретами, потом спичками, потом еще за чем-то. Мы с этой дамой взаимно сочли друг друга дурами. Я ее, потому что она хлопает дверьми, и бросает окурки в мусорку, попадая пеплом мне на джинсы. Она за свое негативное отношение к замученной дорогой и внутренними переживаниями мне вполне может быть прощена, потому как даже самой себе, сидящая на корточках с листочком в руках я, кажусь слабоумной. А может я такая и есть?”

Такими вот записями Рита осведомляла свой дневник обо всем происходящем. Зачем? Она и сама не знала, видимо женская потребность выговориться кому-то немного видоизменилась в этом ребенке, и в качестве поверенного всех тайн, она использовала саму себя, только на бумаге.

Харьков встретил Риту дождем и полным отсутствием знакомых лиц на перроне. К счастью, адрес бабушки у нее был записан. Язык, как говорится, доведет и до Киева. Риту он довел до театра Шевченко. Пристав к какой-то женщине с расспросами о местонахождении нужной улицы, Рита тут же выложила всю свою судьбу. Женщина прониклась состраданием и предложила девочке вот прямо сейчас отправиться с ней на репетицию в театр, где она работала осветителем, а потом уже ехать к бабушке, которая, как выяснилось от этого самого театра жила совсем недалеко.

В театре Рита с замиранием сердца оглядывала происходящее. Она сидела в осветительской, пила горячий, вкусно пахнущий чай, отламывала, как и все руками, ломти горячего еще, черного хлеба и сквозь маленькое окошко, из-за спины Марины Ивановны — так звали Ритину новую знакомую — глядела на сцену. Актеры говорили на украинском, этого языка Рита в принципе не знала, но по созвучию вполне можно было догадаться о смысле фраз. Спектакль показался девочке очень красивым, с тех самых пор Рита прониклась уважением и преклонением перед красивейшим, текущим мощной складной рекой, украинским языком. Много позже, начитавшись переводов Коцюбинского и Леси Украинки, девочка безумно жалела о невозможности пересказать все это на языке авторов. Когда низенький но крепкий мужчина в костюме и с бородой — как выяснилось он был режиссером — рассадил всех актеров на первые ряды и стал на вполне русском языке объяснять им, кто они такие, и зачем их на свет мать родила, и что мать эта вполне могла в день их зачатия в кино, например сходить, что было бы куда лучше и продуктивней для советского театроведенья, чем заботиться об их появлении на свет, Рита открыла от изумления рот. Такого стройного и красивого мата девочке слышать еще не приходилось.

— А что ему не понравилось? — шепотом спросила она Марину Ивановну.

— А, — женщина махнула рукой, — не обращай внимания, тут все такие, всем что-то не нравится, а менять никто ничего не хочет.

— Марин, а Вы не могли бы мне подсказать… — начала было Рита, но ее собеседницу куда-то позвали и она, извинившись, убежала. Рита долго еще сидела в каморке, но никто не приходил.

— Ты че тут расселась, а? — уборщица грубо отшвырнула Ритину сумку куда-то в коридор.

— Я, это, я Марину Ивановну жду.

— Так ушла она давно, разревелась после беседы со своим мужем бывшим и убежала домой. Тебе бы тоже идти надо, поздно уже.

Рита молча взяла вещи и побрела к выходу. Она вышла на улицу и оторопела. Темное небо подмигивало миллионами звезд, не видно было не единой тучки. Улица освещалась разноязычными надписями на витринах. Дома казались Рите ужасно большими, в Лобытнангах выше пятиэтажек вообще не было. Приветливо шелестели листвой разлапистые каштаны.

— Это мой город, — тихо прошептала Рита, — это город для меня!

— Ехать будем? — из подъехавшего такси высунулась хитрая физиономия.

Рита испугалась, разговаривать с незнакомцами она не собиралась. Девочка бросилась бежать по направлению метро, из которого они недавно выходили с Мариной Ивановной. Вслед ей раздался язвительный смех.

— Эй, ты сумасшедшая, что ли?

“Пусть смеются, я потом научусь с ними обращаться,” — подумала Рита.

“Дом я нашла легко, квартиру тоже, но вот в какой из звонков звонить, вспомнить никак не могла. Пока я стояла, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, из квартиры вышла какая-то бабка, сгорбленная и сердито проворчав что-то стала спускаться вниз.

— Простите, Ирина Сергеевна здесь живет? — я старалась говорить как можно вежливей, у старухи был такой вид, что я боялась ее обидеть. Такую тронь, обругает с ног до головы.

— Ну, третий звонок внизу нажми, деточка. А ты не внучка ли, которую все ищут, а? — соседка оказалась доброжелательной и милой. Улыбка кардинально меняла её.

— Она самая, — как будто нельзя было сказать самый верхний звонок, нет ведь, третий снизу. — Просто я не знала, что меня ищут.

Бабушка совсем не изменилась. Смутные воспоминания, сохранившиеся у меня о ней еще с детства, сразу приняли довольно четкие очертания.

— Мать ужасно волнуется, что я тебя не встретила, но мне некогда было, я за молоком стояла в очереди. Звони ей, только оплачивать сама будешь. Прокормить я тебя может и смогу…

— Не надо, у меня есть деньги.

— Уже легче”.

Рита позвонила матери, та плакала в трубку и умоляла дочь не наделать глупостей. По поводу денег Рита, конечно, врала. В дорогу родители дали ей энную сумму, но этого могло хватить лишь на несколько месяцев. В дальнейшем мама собиралась делать переводы, но Рита изначально решила на них не рассчитывать, а как можно скорее перейти на самостоятельное обеспечение. Предстояло огромное количество дел. Прежде всего, необходимо было записаться в здешнюю школу. Для этого Рита решила привлечь бабушку, работавшую там когда-то учительницей по труду. Та немного проворчала, но согласилась. “Знала бы мама, что меня здесь не захотят даже в школу записывать…” — Рита была уверена, что мать не в курсе того, что бабушка слегка «не в себе». Это было видно сразу и по обстановке в комнате, и по бабушкиным высказываниям, но мать ведь не была в Харькове очень давно.

— Спать будешь здесь, — за шкафом, где раньше, видимо, была кладовка, тонкой перегородкой от комнаты было отделено малюсенькое помещение, с полками, забитыми ящиками и пакетами под потолком. Внизу стояла раскладушка, больше в зашкафьи ничего не помещалось. Рите это место понравилось. Она живо представила, как повесит на стену светильник, а рядом небольшое зеркало, напротив повесит какие-нибудь плакаты, чтоб завесить древесину задней стенки шкафа, а на раскладушку купит мягкий-мягкий матрас.

— Моются здесь, — ванна походила на старое ржавое корыто, — душ не работает, а в ванну воду набирать нельзя — у нас соседи заразные, будешь мыться под краном.

Рита решила, что даже под страхом смертной казни не станет мыться под краном, и никакие соседи, а уж тем более ржавые пятна, не смогут помешать ей набрать себе горячей воды.

— Вот этот выключатель наш — все остальные чужие. Остальных было два, а лампочек в ванной — три, каждый менял, оплачивал и чинил свое, ни в коем случае не чужое. В квартире, кроме Ритиной бабушки жило ещё две семьи: сын, с родителями и собакой (сказать о них как-то иначе было бы неправильно, потому что родители были скромными, тихими такими, а девятилетний мальчишка по своему звуковому уровню претендовал на главного обитателя комнаты), старики, ни с кем не разговаривающие, тихие супруги, одну из которых Рита встретила, перед тем, как звонить. Все они размещались в обычной стандартной трехкомнатной квартире. Рита, запихнув свои вещи на верхнюю полку шкафа, отправилась мыться.

“Эта коммуналка меня шокировала до глубины души. Все это, конечно, ужасно, но мне почему-то нравится. Попахивает от такого образа жизни чем-то необычным, веселым, что ли. И вообще мне теперь все нравится, потому что все совсем из другого мира, чем мой северный, все новое и оригинальное, все яркое и загадочное. Я хочу быть частью этого мира. Я стану ей обязательно. Эх, вот если б только стада пасущихся на кухне тараканов повымерли…”

Проснувшись, Рита ощутила неутомимое желание действовать. План был прост и нереален до абсурда. Она хотела устроиться работать в театр.

Табличка с надписью “директор” ничего не дала, ибо дверь кабинета была наглухо закрыта.

— Девушка, девушка подождите!!! — пожилой человек, видимо вахтёр, в помятом пиджаке, запыхавшись, поднимался по лестнице, — Вы так решительно прошли мимо меня, что я даже не успел сориентироваться. Вы к кому?