Джеймс Болдуин - Современная американская повесть Страница 16

На переменке, когда сердце уже так не колотилось, она рассказывала двум девочкам, Элли и Аннамэй, как ездила верхом на лошади, и кто-то вдруг прошипел:

— Ах, так ты из деревни, откуда мы молоко получаем. Показать тебе, как бодается бык? — и… бах! — внезапно ткнул ее головой в живот. Она растерялась, задохнулась, закачалась и услышала смех Аннамэй: «Ой! Копченый, чего ты к ней цепляешься?» — и от ненависти и от гнева, видя лишь сплошную тьму перед собой, Мэйзи бросилась на него, но Копченый был уже по ту сторону школьной площадки, не по росту большая рубаха трепыхалась на ветру, а тощее лицо ехидно скалилось. Тогда она повернулась к Элли, толкнула и повалила ее, хотела повалить и Аннамэй, но учительница уже схватила ее за плечо и потащила в школу.

— Может быть, там, откуда ты приехала, вы позволяли себе грубые развлечения такого рода, но здесь это ни в коем случае не разрешается и не останется безнаказанным.

Копченый ехидно ухмылялся, Мэйзи видела его лицо.

— А ну, пустите! — крикнула она, сжалась в упругий ком и выскользнула из рук учительницы.

Но тут, испуганная тем, что натворила, оцепенела и прямо на виду у всех расплакалась. Услышав, как Уилл отчаянно шепчет кому-то стоящему рядом: «Это не моя сестра, нет, это не моя сестра», — она стала плакать все громче и громче и никак не могла остановиться.

Вечером они поехали к Беднерам, к старым друзьям, с которыми Джим и Анна не виделись уже семь лет. Алекс устроился неплохо — он работал теперь инструментальщиком. Они жили в пятикомнатном доме, где было пианино и окна из витражного стекла, а воздух чистый: вонь ощущалась, лишь когда дул сильный ветер с юга. До дома Беднеров они добирались трамваем, дети ехали трамваем первый раз, но поездка, кажется, доставила удовольствие только Уиллу. Джимми и Бесс спали, Бена всю дорогу тошнило, а Мэйзи глядела в окно, зажмурившись. Анна все приглаживала свои волосы и водила пальцами по морщинкам на лице.

Элси, увидев ее, вскрикнула, словно от боли:

— Анна, золотко мое, как же ты изменилась, тебя просто нельзя узнать!

— Семь лет немалый срок, — сказала Анна.

— Да, это так, это так, — согласилась Элси и начала плакать. Элси была толстая, в узком желтом платье, и пахло от нее до приторности сладко.

— А ты, значит, Аннин парнишка, — сказала она Уиллу, повернув к нему мокрое от слез лицо. — Ну, поцелуемся, дружок.

Но Уилл не стал с ней целоваться. Он подбежал к пианино и с размаху ударил руками по клавишам. Джиму пришлось его шлепнуть, чтобы он поцеловался с Элси.

Все было напряженно, неспокойно; Джимми и Уилл побежали по всем комнатам и щелкали там выключателями, глядя, как вспыхивают и гаснут лампочки, свисающие с потолка. Алекс откашлялся, потом откашлялся Джим, затем оба молча закурили сигары. Элси тихо говорила:

— Здесь все так нос дерут… Мне одиноко до смерти… тощища страшная… а мы и одного-единственного никак не можем завести… у каких только докторов я не была… просто сердце разрывается.

На столике лежала груда журналов «Звезда экрана» и «Искреннее признание». Мэйзи стала перелистывать журналы. На картинках были изображены мужчины и дамы, они улыбались или целовались. Алекс, сунув большой палец за отворот пиджака, произнес неожиданно веско и громко:

— Так вот, если ты к концу недели не устроишься на бойню, ступай прямо к Малкэги: он крупнейший в городе подрядчик дорожных и канализационных работ и он не нанимает всяких там иностранцев и черномазых, когда белые сидят без работы.

— О’кей, — сказал Джим, но с каким-то очень чудным видом.

— Нет, уж ты поверь мне, — добавил Алекс: он заметил этот его вид. — Не такие теперь времена, чтобы бросаться хоть какой работой.

— Работой не побросаешься, — сказал Джим, — зато лопатой кое-что побросать можно.

Засмеялась одна только Элси и хохотала долго, долго.

— Вырастешь такой же остроумный, как твой папа, — сказала она Бену, который пристроился у нее на коленях, — всегда будешь душой общества. Слушай, Анни, просто прелесть у тебя мальчуган. А вот Мэйзи вышла невзрачная, кто бы мог подумать. Такая смышленая малышка была. Впрочем, люди говорят: девочкой — невидная, в девушках — завидная.

Мэйзи сделала вид, будто не слышит.

— А кто играет на пианино? — спросила она, стараясь говорить как можно громче.

— Я играю, золотко, вот только выдержат ли твои ушки такую игру. Твоя мамочка когда-то в самом деле неплохо подбирала на слух музыку. Может, золотко, ты и сейчас нам сыграешь что-нибудь?

У Анны был ужасный вид, и Мэйзи испугалась, не упадет ли она снова в обморок. Но голос ее прозвучал вполне спокойно.

— Я и не помню, когда в последний раз подходила к пианино, — сказала она. — Ты уж сама лучше поиграй нам, Элси.

Элси уселась за пианино. Играя, она раскачивалась на круглом стульчике. Под платьем ходуном ходили складки жира, но, когда она запела, Джимми прибежал из другой комнаты и уткнулся ей в колени головой, Уилл тоже вошел в комнату и тихо стоял и слушал. Алекс начал подпевать, а за ним Джим и Анна. Они пели старинные песни, одну за другой. Некоторые из них дети слышали и раньше — случалось, Джим или Анна напевали их в хорошую минуту когда-то давно, но были и такие, каких они никогда не слыхали. «Долина Красной речки», «Красотка Женевьева», «В тот час, когда зажгутся фонари», «В сумерках», «Когда мы оба были молодыми, Мэгги», «Крушенье Девяносто первого», «Далеко в низине», «Пока скитаюсь я по свету», «Шенандоа», «Нелли Грэй», песни Фостера, «Корабль уплыл, я вслед ему глядела».

Сквозь открытое окошко в комнату вливалось сладкое, пьянящее благоухание весны; тени робко обступали мягкие озерца электрического света. Они пели, и жгучее желание, какая-то смутная тоска об утраченном, о чем-то так и непознанном постепенно охватила их. И уже не было отдельных голосов, а лишь один, мощный и звучный, и не было отдельных лиц, была лишь Красота. Ах, пение — это как… Потрясенная Мэйзи не могла подыскать слова, и непролившиеся слезинки стояли у нее в глазах. Пение — это как… но слово так и не приходило. Бесс тихо спала и, казалось, ее сон никогда не прервется. Запели любимую песню Анны:

О, обними меня, пока еще есть время,О, обними меня, души так тяжко бремя… —

и вдруг пятый голос, чистый, легчайший, воспарил над остальными четырьмя. Это был Джимми, притулившийся возле педалей пианино.

— Мам, — сказала Мэйзи, когда кончилась песня. — Это Джимми, Джим-Джим тоже с вами поет.

Взрослые изумились и заставили Джимми спеть с ними еще раз, потом еще и еще. Пел он нечто невнятное, слова получались только тенью настоящих слов, но мелодию вел верно и четко.

А потом все кончилось. Элси в желтом платье с темными пятнами пота под мышками снова принялась щебетать «золотко» и «душечка», Алекс слишком громко хохотал, Джим слишком старался хохотать в ответ, и Анна, хворая, сидела поникнув и крепко прижимала к себе Джимми.

Какая усталость! От этого смрада мерзкая тошнота в животе… их всех тошнит. Бен захворал от этой тошноты и слег, температурит. Но она не складывает оружия: с самого первого дня — чистые марлевые занавески, а они ведь желтеют, коричневеют. Моет, выскребает все до белизны, но строптивые полы и стены упорно приобретают все более темный, прокуренный тон. Даже расстеленный в передней вместо ковра лист картона, чтобы ползающий там Джимми не упрятывал в свои колени и ладошки все занозы, даже этот картонный лист насквозь промок и съежился, так что его снова придется менять. Весь дом восстал против нее.

Анна сидит в кресле без подлокотников, Бесс тянет пустую грудь, выпускает сосок и снова тянет и злобно взвизгивает. «Кушай, киска, кушай, ну, что ты творишь?» Столько возни с уборкой, и она все время чувствует себя усталой. Такой усталой, просто ужас. «Будет тебе, Бесси, успокойся и ешь». Ладно, в следующий раз она перед уборкой насыплет в воду питьевую соду. Вдруг поможет.

Смех и грех. Джим снова ковыряется в земле — возится теперь с канализацией. Мог бы и сам догадаться: разве выгорит дело с устройством на бойню весной, когда там сворачивается работа? Как они только сведут концы с концами, ведь получает он гроши, а квартирная плата такая высокая и ребятишкам нужно то то, то се. Ужас! Как пошлешь их в школу в этаком тряпье? Уилл теперь не жалуется; кто знает — наверно, начал понимать.

Снова навалилась слабость, закружилась голова. Прижимая к груди Бесс, которая все еще плакала и пыталась сосать, Анна прилегла на постель и подумала: пойти взглянуть, что там делает Джимми, да посадить его на горшок. Но она уже брела по давним улицам своего детства. Бесс лежала в поломойном ведре, под водой, Джим уносился ввысь и превратился в крохотную точечку на багровом закатном небе. Оттуда, где он скрылся, выплыла пылинка и стала увеличиваться. Вот мрачный, угрюмый дом замаячил вверху. Где же дети? «Мэйзи-Уилл-Бен!» — кричала Анна, но какой-то запах забил ей весь рот, и слова не пробивались наружу. «Он свалится», — тщетно пыталась она их предупредить и отгоняла дом метлой. Уилл пустился в пляс, ну прямо перед ней, прямо к этому дому. «Рассыплется!» — вскрикнула Анна. Дом рассыпался. «Мама, мама», — кто-то звал ее. «Да, Бен, — ответила она с трудом, — иду». Чтобы удержаться на ногах, ей пришлось прислониться к стене. Все тело пропитано потом и страхом. Голова кружится. Вот забавно. Бесс спокойно спит и причмокивает как ни в чем не бывало, словно по-прежнему сосет грудь.