Жан-Луи Кюртис - Мыслящий тростник Страница 16

Этот обобщенный портрет вызвал у Иветты улыбку.

— Не набрасывайся на Юбера, прошу тебя, — взмолилась Дельфина.

— Разве я говорю о нем что-нибудь плохое? Просто я хочу сказать, что он аскет.

— Он несколько… — начала мадам Сарла с многозначительной полуулыбкой заправского психолога.

Марсиаль обернулся к ней, глаза его искрились весельем.

— Тетя, скажи нам, что именно он «несколько…». Обожаю твои характеристики. Прошу тебя…

Мадам Сарла, казалось, искала подходящее слово.

— Он несколько… химеричен.

— Бесподобно, тетя! — восторженно воскликнул Марсиаль. — Вот именно, химеричен… — И тут же зашелся от приступа конвульсивного хохота, сдержать который был явно не в силах. — Химеричен… Химеричен… — вполголоса повторял Марсиаль, разглядывая свой бокал.

Иветта могла теперь свободно отдаться веселью, которое так и рвалось наружу. Мадам Сарла некоторое время смотрела на отца и на дочь, которые прямо корчились от беззвучного смеха, не в силах остановиться.

— У вас у обоих идиотский вид… — произнесла она невозмутимо.

Ее замечание не прекратило приступа хохота. Наоборот, произвело, скорее, обратное действие, даже Дельфина поддалась общему веселью.

Сцены, подобные этой, разыгрывались у Англадов в те годы, когда дети были еще маленькими. В этой семье ценили смех, особенно тот, что не нуждается ни в чьей помощи и готов разразиться по самому ничтожному поводу. Подростками Жан-Пьер и Иветта больше всего на свете любили эти домашние представления, которые они называли «сеансами», когда их отец просто расцветал, опьяненный собственным остроумием, — он изображал родственников и знакомых, пародируя манеру говорить, голоса и жесты. Отец доводил свои образы до карикатуры, безмерно утрируя все смешное, и не гнушался даже скабрезными и циничными намеками, от которых дети восторженно выли и смеялись до слез, даже если и не понимали толком, о чем идет речь. Потом, когда дети подросли, школа, товарищи — одним словом, внешний мир стали для них значить больше, нежели семья, они начали обо всем судить с высокомерием шестнадцатилетних, и «сеансы» происходили все реже, потому что не имели прежнего успеха.

— Давай я тебе еще налью, — обратился Марсиаль к тетке, — надо же отметить это «химеричен».

И, несмотря на протесты мадам Сарла, он снова налил ей немного шампанского. Дельфине и Иветте тоже.

— Да-да, — продолжил он. — Юбер вечно витает в облаках… Ты бы только послушала, Иветта, как он нам рассказывал про новейшую теологию!

— Теологию? А что он в ней смыслит?

Подражая изысканно-светской интонации Юбера — степень перевоплощения была такой, что он стал даже физически похож на свояка, — Марсиаль заговорил:

— Переосмысление, не правда ли, идеи бога, потому что всякому ясно, что библейский Иегова, не правда ли, совершенно не сочетается с эрой счетно-вычислительных устройств, теперь принять могут только одного Иисуса Христа, и то, не правда ли, без его божественных атрибутов…

Номер имел успех. Иветта и Дельфина так и покатились со смеху. И хотя мадам Сарла меньше других поддавалась этой заразе, она тоже не смогла удержаться и засмеялась.

— В следующий раз надо завести Юбера на тему свободной любви, — сказал Марсиаль. — Вот обхохочемся!

— Не могу больше. — Дельфина даже заикала от смеха. — Перестань, прошу тебя…

Но это прозвучало как глас вопиющего в пустыне. После такого блистательного начала Марсиаля уже ничто не могло удержать.

— Традиционная любовь, не правда ли, кончилась, назрела необходимость, как бы это сказать, переосмыслить плотские отношения, читайте журнал «Playboy», современный эротизм вот-вот перевернет все, не будем же ретроградами, кстати, мы с Эмили решили поступить на курсы сексуального усовершенствования, да-да, именно так, дорогой, необходимо идти в ногу с веком…

Дельфина и Иветта уже не смеялись, а визжали; даже мадам Сарла в полном изнеможении откинулась на подушки.

— Господи, до чего же он глуп! — стонала она между двумя приступами хохота.

В эту минуту внизу послышался шум, а потом раздались шаги на лестнице.

— Жан-Пьер, — прошептал Марсиаль. — Представляете, какое у него будет лицо, когда он сюда войдет?

Эта перспектива вызвала новый взрыв веселья.

— Тс-с-с! — цыкнул на дам Марсиаль. — Устроим ему сюрприз.

Дверь комнаты мадам Сарла была приоткрыта, и Жан-Пьер вошел. Он увидел четыре обращенных к нему смеющихся лица, при этом у каждого из членов семьи было в руке по бокалу шампанского. Смех, который они сдерживали, ожидая его появления, разразился с новой силой.

— А вы неплохо здесь устроились, — сказал Жан-Пьер, когда они чуть поутихли. — Рубать шампанское в четыре утра! В лотерею выиграли или что?.. — обратился он к отцу.

Марсиаль и Дельфина переглянулись, и на их лицах вдруг проступила тревога, особенно на лице Марсиаля.

— Выпей с нами, сынок, — сказал он ласково.

— С удовольствием! — откликнулся Жан-Пьер. — Но объясните мне, в честь чего этот ночной кутеж?..

— А почему бы нам не повеселиться или это только тебе можно?

Мадам Сарла, отдышавшись, с живейшим интересом следила за тем, как Англады выйдут из этого неловкого положения. Воцарилось молчание. Потом Иветта — глаза ее еще искрились весельем, а губы дрожали от сдерживаемого смеха — шепотом объяснила брату:

— Умер Феликс.

— Ясно, — флегматично проговорил Жан-Пьер. — Вы празднуете это событие.

— Нет-нет! — возмутился Марсиаль. — Какая связь!

— Просто мы что-то поздно засиделись, заболтались, вот и все, — сказала Дельфина тоном адвоката.

— Не понимаю, чего вы извиняетесь, — сказал Жан-Пьер. Он взял у Иветты бокал и налил себе шампанского. Но Марсиаль не мог успокоиться.

— Сразу видно, — вдруг выпалил он, — что ты никогда не читал Гомера.

Все с недоумением уставились на него.

— Действительно не читал, — сказал Жан-Пьер, меньше всего ожидавший такого выпада. — Ну и что?

— Вот если бы ты читал Гомера, ты бы знал, что греческие воины пировали, прежде чем сжечь на костре павших в бою героев… Вначале пир, а потом похороны.

Жан-Пьер отхлебнул глоток шампанского.

— Понял, — сказал он все так же невозмутимо. — Мы присутствуем при археологической реконструкции древних обрядов.

— А теперь спать! — решительно проговорила Дельфина и встала. — Четыре часа. Пора!

Минут пять спустя супруги обсуждали в своей спальне этот удивительный вечер. Марсиаль был смущен, ему было, пожалуй, даже стыдно.

— Жан-Пьер прав, — сказал он. — Не знаю, что это на меня нашло… После того, что случилось… А ведь я испытываю горе, уверяю тебя. Ты-то хоть мне веришь?

— Конечно, верю. Это вполне естественная реакция. Ты пережил потрясение, но попытался его как-то заглушить. Вот и все.

— Да, да, именно так… Но все же я, кажется, чересчур далеко зашел. Надеюсь, тетю это не слишком покоробило?

— Да нет, все в порядке. Ты же видел, как она была рада приятно провести с нами время. Мы и вправду хорошо посмеялись. Давно уже мы не проводили вместе таких счастливых минут. Так вот… Не угрызайся… Поверь мне… — сказала Дельфина снисходительно.

Мадам Сарла обожала похороны. Она пожелала проводить Феликса в последний путь. «Несчастные люди, я думаю, у них соберется немного народу. Пойду хотя бы из милосердия».

Народу и в самом деле собралось немного. Марсиаль был удивлен, что рядом с тремя членами семьи Феликса (жена, сын и дочь) стояли «удрученные горем» семь или восемь незнакомых ему люден. Кто были эти многочисленные родственники? Зятья? Невестки? Быть может, кузены? Феликс никогда не упоминал о них. Однако он, видно, время от времени с ними встречался. И Марсиаль подумал, что он ничего не знал о жизни Феликса и о его окружении. Никогда этим не интересовался и не задавал никаких вопросов на этот счет. Сколько равнодушия подчас заключено в дружбе!.. Казалось, смерть Феликса извлекла из туманной тьмы эти столь же туманные персонажи, где они иначе пребывали бы по-прежнему никем не замеченные. Остальные присутствующие были, по-видимому, его соседями или сослуживцами. Венок украшала лента с надписью: «Нашему коллеге с прискорбием». При виде этого венка сжималось сердце, Марсиаль не мог понять почему. Он взглядом поискал огромный букет хризантем, который послал сегодня утром, и мысленно обрадовался, что не постоял за ценой. Букет был роскошный и — это сразу видно — очень дорогой. Золотистые цветы сияли на черном крепе и с очевидностью свидетельствовали, что Феликс — человек почтенный.

Маленький траурный кортеж тронулся в путь. Господи, до чего же эти люди были в большинстве своем незврачны! И уродливы!.. «Счастье еще, что мы здесь, — подумал Марсиаль. — Мы по крайней мере выглядим более пристойно. Даже тетя Берта. Хоть и заметно, что она провинциалка, но сразу скажешь, что настоящая дама». Несколько секунд Марсиаль наблюдал за мадам Сарла, и ему захотелось улыбнуться. Ни одна подробность церемонии не ускользала от ее проницательного взгляда. Исполненная достоинства осанка и сосредоточенная невозмутимость лица были лишь фасадом, за которым работало неуемное любопытство, словно беззвучный регистрирующий прибор. Несомненно, дома, за столом, она поделится своими наблюдениями. Марсиаль подумал, что тетя Берта не пропускала ничьих похорон не потому, что любила смерть, а потому, что любила жизнь ненасытной любовью. Однако, если бы ей это сказать, она бы, наверно, сильно обиделась.