Норман Мейлер - Евангелие от Сына Божия Страница 16

— Вы рассуждаете не по-Божески, а по-людски.

Тут воцарилось молчание, и сон явился мне снова.

— Если меня убьют, я воскресну через три дня, — промолвил я, вовсе не уверенный в том, что это правда.

Я заглянул им в глаза — проверить, открыты ли их души. Потому что именно сейчас должно было произойти — или не произойти — чудо. Уверуют ли они? Однако в глазах учеников я увидел лишь тяжесть духа. Ту тяжесть, которая знаменует заботу о самих себе. Я хотел привести их к вере, но теперь понял, что мною также движет не любовь, а одна лишь жажда убедить. И я вздохнул, поразившись хитросплетениям человеческого сердца. Ученики тоже вздохнули — словно все мы разом поняли, как близко оказались от истины. И как далеко.

Спустя несколько дней мне захотелось снова сблизиться с Петром, Иаковом и Иоанном. Ведь именно они были рядом, когда я начал служение Господу. Я увел их высоко в горы, и мы остались одни. Тут над нами нависло облако. Точь-в-точь такое же облако висело когда-то над горой Синай, и, едва Моисей возвел там молельный шатер, оно опустилось прямо на алтарь.

К тому времени дети Израиля скитались в пустыне уже сорок лет. Они повсюду следовали за облаком и раскидывали шатры там, где оно останавливалось. И снимались с места, едва облако устремлялось дальше.

Вот и мы тоже присели под облаком, и Петр сказал:

— Наставник, давай сделаем три кущи: для тебя, для Моисея и для Илии.

И он возвел их в мгновение ока. Облако все стояло над нашими головами, застилая солнце. Но мои одежды сияли. Сияли лучезарным светом, какой, должно быть, окружает души праведников. И я увидел Илию. Он стоял совсем рядом. Возле него был Моисей.

Я обратился к трем своим апостолам:

Что вы видите?

Я ничего не вижу, — ответил Петр. — Тот, кто узрит Бога, должен умереть.

В это мгновение над первой кущей взвилось пламя, и Петр молвил:

— Ты — Христос.

Я покачал головой. Даже теперь я не был уверен. И я снова рассказал Петру свой сон: я должен пойти в Иерусалим и там умереть. Но почему Сына Божия, Сына покровителя Иерусалима, должна постигнуть смерть?

Петр сказал:

— Отбрось эти мысли, господин мой.

Он не поверил в мой сон. Но точно ли это Петр? Если Сатана мог явиться в образе ангела света, разве не может он принять образ Петра? Поэтому я сказал Петру:

— Встань за моей спиною, Сатана.

В глазах его блеснули слезы. И я снова почувствовал, как нужна мне близость с этими людьми, с моими первыми апостолами, из коих Петр был самым первым. Я захотел, чтобы Петр познал красоту собственной души. И в тот же миг в мои жилы потекла Божья сила и ужасный сон-наваждение померк.

Увы, Божью силу я сохранил ненадолго. Когда мы спускались с горы, Петр, Иаков и Иоанн затеяли спор о том, кто из них станет более великим. Возможно, они все-таки поверили в мой сон и решали теперь, кому предстоит меня заменить. Я же хранил молчание, пока мы не возвратились в Капернаум. Там я собрал всех двенадцать учеников и сказал:

— Если кого-то из вас переполняет желание быть первым, знайте: он будет последним.

В это время словно Бог послал прекрасный пример им в назидание. К нам приблизился юноша и. преклонив предо мной колена, промолвил:

— Учитель благой, что мне делать? Как обрести вечную жизнь? Я соблюдаю все до единой заповеди, с самого детства.

По глазам его было видно: он хочет порадовать меня своим благочестием. И я сказал (не столько для него, сколько для апостолов):

— Продай все, что имеешь, и раздай деньги бедным. Тогда обретешь богатство на небесах.

Но молодой человек ничуть не обрадовался; он признался, что владеет многими богатствами и ему жаль было бы с ними расстаться. Я продолжал:

— Немало сыновей и дочерей Авраамовых живут в грязи и умирают от голода. Твой же дом — полная чаша. Чем ты делишься с ними?

Он ушел.

Я заметил ученикам:

— Трудно богачам обрести Царство Небесное.

Некоторые из моих последователей весьма опечалились. Тогда я продолжил:

— Дети, вера в богатство чревата болью. Вы скоро узнаете, что удобнее верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели бога тому войти в Царство Небесное.

Ученики поразились и стали приглушенно переговариваться между собой:

— Кто же, в таком случае, спасется?

А один, невидимый из-за спин, пробормотал:

— Бог обогащает тех, кому доверяет. Иначе богатым не доставалось бы столько почтения.

Ему вторил еще один голос:

— Кто же спасется, если не богачи? Я произнес:

— Никогда не спасется тот, кто считает деньги.

Тут подал голос и Петр:

— Вспомни, мы бросили всё и пошли за тобой.

Тут я напомнил себе, что ученики мои — обычные люди, снедаемые мелкими страстями, они ничуть не лучше и не хуже всех прочих людей. Но все же распри апостолов о том, кто будет первым, разгневали меня безмерно. И я сказал:

— Прости нам долги наши, как мы простили тех, кто нам задолжал.

Ученики не расслышали издевки.

Напротив, им очень понравилась эта фраза. Неужели я нащупал их главное желание? Чтобы им простились все долги? Сами-то они не поспешат прощать своих должников.

Я-то мечтал о воинстве, чьи души будут так чисты, что им не понадобятся мечи.

А вместо этого набрал несколько последователей, которые вдрызг переругались за почетное место по правую руку от меня и за первенство после моей смерти. Как много чудес и как ничтожен итог!

Да, я мог каждого из них узнать по глазам, но глаза их менялись каждый час; их преданность всегда отдавала недовольством. Может, и великий гнев Отца моего вызван тем, что избранный Им народ предан Сатане куда больше, чем Ему, и Он об этом знает?

В ту ночь я увидел сон, в котором ангел сказал:

— Бог так любил мир, что пожертвовал единственным Своим Сыном. Того, кто верует в Него, ждет вечная жизнь. Ибо Бог послал Сына Своего не обличить мир, а спасти.

Вот бы слова ангела оказались правдой! Тогда я буду посланным в мир светом! Впрочем, похоже, людям больше по душе тьма. Я проснулся в замешательстве. Для чего я здесь? Спасти мир или пасть жертвой его обличений? Каждую ночь мне во сне был приказ, но слова в нем звучали мои собственные. Я слышал: оставь эти края, где люди жаждут коснуться твоего платья, иди вместо этого к гордецам в Иерусалим и войди в Большой храм — пусть даже дни твои после этого будут сочтены.

Я вспомнил, как жаждал уничтожить меня царь Ирод. Руки человечества обагрены кровью. Гнев врагов моих похож на жар геенны огненной.

Уж не важно как, но я понял, что должен повести моих последователей к Большому храму и испытать те муки, которые мне там уготованы. И медлить негоже, пусть даже время года для подобных походов не совсем благоприятно. Хуже выбрать было нельзя. Приближался Песах. В Иерусалим стекались евреи из Иудеи и Галилеи. Ведь никто из нас не забыл, что этот праздник посвящен нашему бегству из Египта. Сорок лет бродили мы по пустыне, прежде чем нашли новую землю. И, попав туда, стали процветать. Но потом мы утратили ее вновь. Теперь нами правят римляне. Крупные восстания евреев против римского владычества чаще всего случались именно под Песах. Потому-то идти в Иерусалим было сейчас крайне опасно. Наши сердца жгла память об утраченной славе страны.

30

Я уже совсем собрался в Иерусалим, но был вынужден задержаться в Галилее. Мои сподвижники никак не могли решить, когда же нам все-таки выступить в путь. Даже утром в день, когда мы наконец договорились идти, опять случилась задержка. Исчез Левий. Оказалось, он пьет вино с какими-то людьми, которые нас ничуть не почитали. Остальные апостолы рассвирепели.

— Пускай нас будет одиннадцать, а не двенадцать! — сказали они. — Обойдемся без него.

Я произнес:

— Если у человека есть сотня овец и од на из них потеряется, как думаете, пойдет он в горы ее искать? И если удастся вернуть заблудшую овцу, не будет ли он рад ей боль ше, чем остальным девяноста девяти?

Петр возразил:

Господин мой, в детстве я жил с дядей, а был он пастухом. Поэтому я тоже пас овец. Так вот, у нас не было принято гоняться за заблудшими овцами. Мы старались уберечь хороших.

Ты не прав, — молвил я. — Сын Человеческий пришел в мир, чтобы спасти заблудших.

И в этот миг я услышал, как Господь вздохнул. Он избрал детей Израиля своим народом уже тысячу лет назад. И сколько же овец разбрелось за это время неведомо куда! Я остался ждать Левия.

Он вернулся под вечер, полубезумный. Человек, который пропьянствовал день напролет, остро чувствует все зло, всю неправоту людскую — потому и пьет. Это его способ защититься. Может, Левий слишком хорошо знал, какие беды ждут нас в Иерусалиме?

В ту ночь я долго проповедовал — вероятно, чтобы умерить непокой собственной души. Я продолжал говорить, даже когда огонек внимания в глазах моих апостолов тускнел и гас. Что ж, они слушали меня не единожды. Но среди нас были новые лица. И я решил учить, прибегая к иносказаниям. Я давно понял, что люди, будучи созданиями Господа, во многом унаследовали Его гордыню. Им легче учиться без наставничьего кнута. Полезнее отгадывать загадки, чем выслушивать назидания. Так они быстрее проникаются Божьим духом. Поэтому я предложил им такую притчу: