Владимир Шинкарев - Конец митьков Страница 16

— Горжусь тобой: купи и раздавай.

— Слушай, я сейчас без шуток говорю: если ты не дашь мне жетонов, я всерьез, надолго обижусь.

— Обижайся.

— Ладно, хрен с тобой, если лучшему своему братку жетонов жалко, дай хоть маленько...

— Иди и купи.

Прямые наезды на Женьку не действуют, отвечает легко и бездумно, будто с ребенком в пинг-понг играет: дай — не дам, дай — не дам. К стыду своему, признаюсь, что прямые наезды весьма эффективны при работе со мной. Зубков, покупая себе новый фотоаппарат, старый подарил мне. Конечно, он поостерегся делать это при Мите, да я сам по глупости разболтал. Думаю: старый фотоаппарат, цена ему долларов сорок, обойдется. Все равно Митя никогда не фотографирует из-за бессмысленности этого занятия: если сам нажимаешь на кнопку, то в кадр не попадаешь, а зачем нужны такие фотографии? Узнав, что подарок достался не ему, Митя помертвел лицом. Подумав, он решил:

— Хорошо. Давай двадцать долларов.

— Не понял. Какие двадцать долларов?

— Чтобы мне не было обидно.

— Что тебе обидно?

— Мне обидно, что Женька тебе подарил фотоаппарат.

— Ты что, очумел? А когда тебе дарят — мне что, тоже с тебя деньги брать?

— Женька — мой браток. Чтобы мне не было обидно, ты должен дать мне отступного.

— Иди тынах..!

— Дай мне двадцать долларов отступного.

В страшном исступлении я, как бешеный персонаж Достоевского, швыряю ему двадцатку: неужели возьмешь? Он кротко, степенно берет деньги и задушевно улыбается. Митя на всем протяжении разговора говорит монотонно и торжественно, я — будто мухоморов наелся — ору, истерикую.

Будь я американцем, наблюдающим эту сцену, то интерпретировал бы происходящее так: какая-то пьяная шпана орет, чего-то добивается от осанистого господина, но, получив достойный отпор, возвращает двадцать долларов, уж наверняка у почтенного господина украденные. Какое счастье, что больше этого не будет... (Написал — и взгрустнулось. А все-таки только на двух людей в своей жизни я мог вволю безнаказанно поорать, на свою мать и Митю. И на маму уже не поорешь, немолодая она...)

Зубков познакомил нас со своим приятелем, бизнесменом Володей Сушко, и тот оказался непаханым полем для собирательства. Митя даже переехал к Сушко жить, устроил ему достопримечательность: стоянку собирателя, лежбище, где собиратель харчуется, принимает подарки, пишет картины и сразу продает их хозяину (картины мы писали в Америке именно чтобы денег насшибать, быстро и несколько халтурно — что они понимают, в провинции...). Продажу картин нельзя отнести к собирательству, но без собирательских технологий делать это трудно. Вот пример грамотной работы с покупателем:

Глубокая ночь. Володя Сушко спит в постели с женой, с трудом помирившись с ней после изматывающего скандала. В дверь кто-то скребется — Сушко не отвечает. (Митя изобрел великолепный способ тихонько по двери ногтями скрести, как котик лапкой, очень якобы деликатно.) За дверью кто-то тяжко вздыхает, шумно чешется, но Сушко показывает характер и не реагирует. Митя вползает в комнату, медленно ходит по ней в темноте, пока не натыкается на кровать. Садится на угол, пытаясь понять: где Сушко, а где его жена. Сушко характера не выдерживает:

— Митя, что с тобой?

Митя жарко шепчет, наклоняясь к двум телам:

— Картинушек-то купи!

— Иди спать! И душ прими, что ли...

Митя, распознав, где лежит Сушко, наваливается ему на ноги:

— Сейчас иду... Какие картинушки покупать будешь?

— Завтра поговорим.

— Конечно завтра, что я — зверь, что ли, ночь на дворе... Ты только скажи, какие покупать будешь, чтобы я приготовил... Ценные картинушки у меня...

При работе с малознакомым объектом собирательства возникает такая психологическая интрига: предполагается, что Митя сумел сохранить детскость и непосредственность, а как такого милого обидишь? Если объект собирательства не так наивен, он чувствует неловкость и чисто эстетическое смущение оттого, что у Мити не совсем получается изображать ласкового, первозданного ребенка, — но прекратить выклянчивание можно только откупившись. Таким образом, во всех случаях схема срабатывает — если правильно выбраны время и обстановка. В приведенном примере обстановка идеальная: отступать Владимиру Сушко некуда. А вот как используется фактор времени.

На следующий день Митя и Володя Сушко выходят из дома с сильным опозданием — не получается на скорую руку торговать ценными картинами. В витрине магазина одежды Дмитрий Шагин замечает роскошную кожаную куртку, косуху совершенно немитьковскую.

— Стой! — застывает Митя, пораженный ее наглым великолепием. — Зайдем глянем.

— Некогда, Митя, завтра зайдем.

— Минута ничего не решает.

Митя заходит в магазин, сопя, щупает косуху:

— Ну косуха, прямо на меня... Но и стоит реально, под тысячу... Значит, шмудак реальный. Так это и недорого за такой шмудачище? Бесплатная раздача...

— Ну, посмотрел и пошли.

— Ох, шмудачище матерый...

— Митя, посмотри на часы! Неудобно, ждут!

— Нет, ты глянь! Бесплатно выбросили косуху в продажу! Ах ты и косуха... Вот какие косухи бывают...

— Пошли...

— Косушечка ты моя...

— Митя, опаздываем!

— Сейчас... Дай ты хоть глянуть на косушечку мою, хоть рядом постоять с моей косушкой...

— Ну купи, коли так нравится.

— На что?

— Как «на что» ? Ты только что получил... долларов за картины! (Не знаю, сколько именно: коммерческая тайна, а врать не буду.)

— Во-во! Приеду, значит, домой, детки плачут: папа, папа, дай хлеба! А я им: нету хлеба никакого и не будет, ваш папа косуху купил!

Сушко, который слышит про деток с их хлебом впервые, потрясен трагизмом ситуации. Митя чувствует, что дожимать надо резко и именно сейчас, в цейтноте. Он обнимает косуху, вытирает ею лицо, так что продавец магазина одежды вскакивает со своего места и напряженно ходит вокруг. Дмитрий Шагин задушевно обращается к продавцу:

— Эх, будь у меня такая косуха!.. Братки ведь как должны? Братки друг другу помогать должны. Вот если бы мне браток подарил такую косушку, то уж я тогда ему, не сомневайся...

Продавец, не владея русским языком, с вопросительной тревогой смотрит на Сушко, который уже понимает, что единственный способ уйти из магазина — это уйти с косухой.

— Митя, я очень тебя прошу: пойдем, мы сильно опаздываем. Завтра зайдем, там видно будет.

— Подожди... Куда мне идти без нее, без косушки родной... Идти, плакать... А если кто мне купит косушку родную... Сторицей тогда, по гроб жизни... А детки-то как рады будут...

Вскоре сияющий Митя выходит из магазина в этой совершенно бандитской косухе, оставив для детской непосредственности ценник болтаться на спине.

Эх, побольше бы такого собирательства! Ювелирная работа — и все участники довольны. Митя рад. Продавец магазина доволен, что Митя не даром распугивал покупателей. У Сушко теперь на год есть чем потешать друзей-бизнесменов за ланчем. (А я просто счастлив — Митя ездит с Сушко на машине и мне не нужно оплачивать его проезд на метро.) Такое собирательство можно обозначить: «нести людям радость».

Осчастливленные объекты собирательства пишут благодарственные статьи.

27. Наталья Козлова: «Молодые художники Москвы и Ленинграда»

Статья на две газетные полосы, причем большая часть — благодарность за красивое собирательство в веселых условиях перестройки, январь 1989 года.

(Странное время: денег навалом, а товаров никаких, ни за какие деньги — ни шмудаков, ни книг, ни одежды. Подрамник для картины ценился почти как сама картина.

Первый шмудак, кассетный магнитофон, оказался у Фила. Какая-то иностранка купила у него картину за 150 рублей, что и само по себе неплохо, но Фил, не будь дураком, сказал: «Тебе-то все равно, рублями или долларами платить, пошли в „Березку“, купишь мне магнитофон за сто пятьдесят рублей». Вообще-то даже иностранка могла бы только посмеяться над такой наглостью, если бы не очарование личности Андрея Филиппова. Ведь валютные 150 рублей — это почти 250 долларов, то есть тысячи полторы обычных рублей, а кассетный магнитофон не купишь ни за сколько рублей, это абсолютная ценность типа «Джоконды», цены не имеет.

Фил и относился к магнитофону, как к «Джоконде». Ходил с ним везде, а музыку слушать не давал — нельзя на шмудаке советскую пленку крутить, а заграничную где взять? На Фила обрушились репрессии, да и из директоров его тогда поперли: не по чину взял! Шутка ли: получить за картину, пусть самую лучшую, кассетный магнитофон, когда старшие товарищи всей жизнью своей не заработали на кассетные магнитофоны. Хорошо хоть не двухкассетный...)

Вот что Наталья Козлова считает нужным сообщить о группе художников «Митьки»:

Сейчас митьки стали известными художниками. Их картины скупают коллекционеры. Приобрел картины митьков и когда-то отнесшийся к ним без всякого интереса и с легкой иронией Русский музей. Художники в группе «Митьки» похожи и не похожи друг на друга. Митя Шагин пишет наивные, очаровательные акварели. Поначалу он заимствовал что-то у своего отца, но постепенно приобрел собственное лицо. Митя — серьезный и интересный художник. В острой, иногда даже злой манере пишет картины другой участник группы — Флоренский. <...> Познакомившись с директором кооператива «Ариадна», я попросила ее свести меня с митьками. У меня было жгучее желание привезти в Нью-Йорк (своему собственному митьку, сыну Мите) хоть какую-нибудь акварельку Шагина или другого митька.