Юкио Мисима - Солнце и сталь Страница 16

Тут-то я и увидел змею.

Белая змея облаков вцепилась в собственный хвост и обмотала землю бессчетными кольцами.

Все, что предстает перед нашим мысленным взором — пусть даже на миг, — существует на самом деле. Если не сейчас — так вчера, не вчера — так завтра. В этом сходство барокамеры с космическим кораблем или моего рабочего кабинета в ночной тиши с истребителем Р-104 на высоте сорок пять тысяч футов. Тело наполняется светом грядущей одухотворенности, дух озаряется предчувствием телесности. А сознание непрестанно наблюдает за этими взаимопревращениями. Вот и мое сознание обрело легкость и ясность дюралюминия.

Если исполинская змея, обволакивающая и поглощающая все полярности, предстала пред моим взором, значит, она есть в действительности. Она застыла в вечности, гонясь за собственным хвостом. Кольца ее — просторнее смерти, душистее гибельного аромата, что коснулся моих ноздрей в барокамере. С сияющих небес на нас взирает великий принцип единства сущего.

В наушниках раздался голос пилота:

— Сейчас снизимся, возьмем курс на гору Фудзи, сделаем вокруг нее кружок, а потом покрутим восьмерки, малость покувыркаемся и домой. На обратном пути пролетим над озером Тюдзэндзи.

Справа показался черный, словно вырезанный ножницами силуэт Фудзи, по самые плечи укутанной в облака. Слева поблескивал предвечерними бликами океан, белым йогуртом клубилась дымка над дальними островами.

Мы уже спустились до двадцати восьми тысяч.

В прорехах меж облаками пылали огненные лилии — это пламенела закатными красками и благоухала гладь океана. Края облаков, окрашенные пурпурными отсветами, и в самом деле были похожи на лепестки цветов.

Неужто я принадлежу небу?А если нет, то отчегоОно так пристально взирает на меняСвоими синими очамиИ манит душу вверх,В неведомые выси,Где человеку места нет?

Рассчитан точно мой полет,Обдуман, выверен, измерен.В нем нет и ни на гран безумья.Но разве сама жажда взлетаНе похожа на безумье?

Ни в чем мне не дано найти отраду,Земле не удивить меня своими новинками.Я рвусь в высоты,Где властвует тревога,Где совсем рядом лучи солнца.Но отчего они сжигают меня,Эти безжалостные лучи разума?Почему они хотят меня уничтожить?

Чем дальше вниз до людских селенийИ змеящихся изгибов рек,Тем милей они сердцу,Тем легче с ними мириться.Зачем взывают они ко мне,Суля возможность любви,Любви к человеку и всему человеческому,— Если только я взгляну на них с высоты?

Ведь я не любви искал!А если ее, то, значит,Я не принадлежу небу. .Я не завидовал свободному полету птицы,Не мечтал сравниться в безмятежности с природой,Лишь хотел быть выше и ближе.И от этой загадочной жажды Разрывалась грудь.И тянуло броситься в синее небо,Прочь от органики земных радостей,Прочь от грез о превосходстве.Вверх, все выше и выше,Чтоб плавился воск крыльевОт жара и дурмана.

А может быть,Я все же — тварь земная?Иначе зачем бы стала ЗемляТак радостно принимать мое паденье?Она не дала ни опомниться, ни одуматься,Она поманила мягкой истомойИ встретила ударом стального щита.Зачем податливая ЗемляОбернулась безжалостной сталью?Неужто лишь чтобы напомнить о том,Как мягок я?Чтобы сама природа мне объяснила:Паденье естественней взлетаИ непостижимого накала страсти?

Неужто лазурь неба — химера?Неужто мой полет — затея Земли,Соблазнившей своего питомцаЖарким хмелем восковых крыл?Неужто и небо с Землей заодно,Исполнитель моего приговора?За что осужден я на казнь?За то, что не верил в себя?Или, наоборот, верил слишком сильно?За то, что возжаждал понять,Кто я на самом деле?Или, наоборот, решил, что все знаю?За то, что хотел улететьВ незнаемоеИли познанное — неважно?Ведь то и другое лишь точки,Синие точки духа.

Примечания

1

Этос (греч.) — характер, обычай, нрав, норма поведения (про­изводное от слова «этос» — слово «этика»).