Алексей Колышевский - Изгои. Роман о беглых олигархах Страница 16

Илья покачал головой:

– Спилберг крутой.

Любитель Сигар не просто хихикнул, он засмеялся, даже заржал в голос, и сам стал похож на фаворита ипподромных бегов:

– А мы-то с вами что? Не крутые разве? Это я еще готов поспорить, у кого какие цифры в финансовом рейтинге.

Он осекся, хотел было чем-то отвлечься, но не нашел ничего лучше, как просто поводить указательным пальцем по скатерти.

– Опять пришли к тому, от чего ушли. Когда деньги перестают быть твоим вожделением и хочешь чего-то иного, хочешь публичности, славы, то наплевать, какие у тебя цифры в рейтинге. С удовольствием променял бы все эти цифры на талант и признание, пусть хотя бы и вполовину меньшие, чем у какого-нибудь писателя или того же Спилберга. Художники счастливы, лишь когда они востребованы. Тогда и талант приобретает совершенно небывалую чистоту, отточенность. Одним словом, «не подмажут, не создаст».

– Нам не грозит, – мрачно прервал его Илья, – мы далеко от этой стадии. Мы просто два зажравшихся негодяя, Феликс. Живем взаймы, считая, что живем на свои кровные, а на самом деле…

Словно обращаясь к широкой аудитории слушателей, Любитель Сигар Феликс отвернулся в сторону и пробормотал:

– Начинается. Теперь эти угрызения совести не остановить.

Тем временем Илья, не расслышав или не обратив внимания на сетования своего приятеля, продолжал:

– Я помню каждый свой день в России, начиная с момента институтского выпуска, когда меня выбросило в новую жизнь. Потому что ни один день не был похож на предыдущий. Это были звенья борьбы!

– Красиво сказал, – поддакнул Феликс.

– Да! Все в новинку, постоянные открытия явлений жизни, о которых раньше и понятия не имел, палитра человеческих характеров, классификация типажей, анализ и чудовищными темпами нарастающее самоуважение. Оттого, что понимал: сегодня ты снова оказался на шаг впереди всех. Обманул, слукавил – пускай, но ты герой дня!

Лицо Ильи покраснело, он говорил увлеченно, яростно жестикулировал, речь его была убедительна и красноречива – то была настоящая, высокопробная театральная игра, и, что самое важное, получалась она сама собой, безо всякого напряжения. Но вот он вдруг как-то сразу сник, словно проколотая шина, выдающая последнюю порцию воздуха, подбородок безвольно уперся в грудь, плечи опустились, и Илья еле слышно молвил:

– А здесь мне скучно. Я даже, само собой, отчасти, но благодарен тому следователю из Москвы. Хоть какое-то разнообразие внес в жизнь. Но камень упал в болото, взбил ряску, тотчас же она вновь вернулась на прежнее место, и опять передо мною прежнее болото. Да и перед тобой, Феликс, оно же. Болото, мать его. Ну, вот скажи мне, что будет сегодня с каждым из нас в отдельности? Ну выжрем еще коньяку, ну поедем к шлюхам, покурим опия, а шлюхи за тысячу фунтов помассируют нам задницы. Потом домой; утром с квадратной головой проснуться хорошо бы к обеду, потом изучение собственной финансовой ситуации – сколько тебе заработали твои деньги… А потом что?

– Я в театр пойду. Приехал русский театр, из Москвы, – пояснил Феликс. – Пойду, отдохну от английского юмора. Так-то ты прав, конечно, – скукотища, черт бы ее побрал с нами вместе. Я отлично помню тот день, когда проснулся и понял, что вне зависимости от того, приеду я сегодня в офис или нет, ничего ровным счетом не изменится, потому что все и так работает. Можно, разумеется, хоть каждый день заседать в кабинете и нервно подгонять тех, кто на тебя пашет, но эффект от порки тем сильнее, чем реже и неожиданней ее учинять. Вот поэтому и нужно перейти от простого увлечения к его воплощению в жизнь, нужно хотя бы обсудить наши россказни с грамотным человеком, с режиссером. Только вот где его найдешь?

Официант поменял пепельницы, осведомился, не нужно ли чего. Предупредительно, напрашиваясь на крупные чаевые (их обычно платили только русские или арабы), сообщил, что обслуживает «тоже, кажется, русских». Чуть заметно повел головой в сторону соседнего столика.

Там тем временем очень тихо беседовали четверо: трое мужчин и девушка романтического вида, но вот разговор их сделался громче, раздались приветственные пожелания, сидящие встали, один из них произнес витиеватый тост, и все, чокнувшись, выпили вина. Феликс, до которого донеслась частица произнесенного тоста, вдруг сделал жест «тихо», начал прислушиваться и, убедившись в том, что не ослышался, кивнул Илье:

– Видал? Там действительно русские. Да не вертись ты, лучше послушай.

– Ванечка, ты замечательный, умнейший, талантливейший режиссер, – с жаром говорила романтическая девушка одному из сидевших за соседним столиком, – у тебя такие идеи! – она романтически закатила глаза и романтически заломила руки. – Куда там Тарковскому! Он по сравнению с тобой формалист! Ты откроешь новую страницу в искусстве! За нового гения, ребята!

Они вновь выпили, а тот, кого звали Ванечкой, – творческой внешности длинноволосый человек лет тридцати пяти, поставив опустошенный бокал, сделал утомленное профессией и опытом лицо и внушительно произнес:

– Сценарии, Ника. Сценариев нет! Что толку в режиссерстве, если нечего режиссировать? После этой картины я с ужасом думаю, над чем же мне работать дальше?! Все вторично, все! Придется, наверное, браться за экранизацию какого-нибудь романа, что ли…

– Чтобы браться за экранизацию романа, – подхватил мысль один из компании, – нужно купить права, а они денег стоят, если известный писатель. Опять же по роману кто-то должен сценарий написать, а все мы знаем, что сценаристы вытворяют с чужими романами.

– Замкнутый круг, – авторитетно подвел черту Ванечка и предложил за что-то выпить.

Илья и Феликс с интересом вслушивались в эту беседу. Оба, казалось, даже перестали дышать. Когда за соседним столом эйфория пошла на убыль и тон компанейской беседы заметно понизился, Любитель Сигар, недолго думая, двинул Илью по ноге:

– Ты это слышал?!

– Еще бы!

– Что думаешь?

– Думаю, таких совпадений не бывает. Надо брать быка за вымя.

– А и я в такие совпадения не верю. Они заставляют меня вспоминать, что жизнь несовершенна и тупа. Это помимо моей обычной подозрительности, которая сейчас отчего-то себя не проявляет, – Любитель Сигар пристально поглядел в сторону невесть откуда появившейся творческой группы. – Что-то чувствую, а что – непонятно.

– Коньяк обостряет ощущения. Не хочешь, так и черт с ними, мы и так хорошо сидим, – Илья пожал плечами. – С виду типичные киношники.

Феликс решительно встал, вышел из-за стола, подошел к Илье и дернул его за рукав пиджака:

– Ладно. Пойдем, познакомимся с соотечественниками.

…Спустя полчаса любой, кто со стороны посмотрел бы на этих шестерых, подумал бы: «Вот сидит дружная компания старых друзей». Ванечка, даром что молодой, быстро уразумел, что эти двое Журденов[17] дьявольски богаты и при этом простаки в том, что касается творческого процесса. Наивны словно дети и, похоже, за деньгами не постоят.

Ванечка был нулем. Вернее, не вполне себе нулем «без палочки», а так, начинающим нулем. Окончив институт кинематографии, золотой малыш Ванечка, сын генерала МЧС и мамы – префекта одной из столичных управ, готов был ринуться в большой кинематограф, но кинематограф не спешил отвечать взаимностью. Сняв парочку сериалов для телевидения, Ванечка удовлетворения не получил, а будучи человеком тонким, вдруг затосковал от того, что понял – он лишь один из многих, алчущих славы и признания. Однако стоять при этом в длинной очереди на Олимп Ванечка категорически не хотел. Он прекрасно знал – ему рассказывали об этом на лекциях, – что все великие режиссеры стали таковыми не сразу, а уже в зрелости, пройдя сложнейший путь, и от этого рано умирали по причине наступления инфаркта и прочих сердечных, ставших для режиссеров профессиональными, заболеваний. Муза пожалела его и, спустившись на правое плечо, нашептала, что надо делать. Ванечка послал все сериалы к чертовой матери, уехал на Север снимать чукчей и в том преуспел. У него получилась замечательная короткометражная, в сорок с небольшим минут, картина о жизни народа в далекой и холодной Чукотке. Папа Ванечки сделал так, что картину увидел тогдашний губернатор Чукотки, и тому фильм настолько понравился, что приближенные из уст в уста передавали, как чрезвычайно редко навещающий родную губернию яхтсмен и плейбой, проживающий в Лондоне, прослезился и произнес: «Ах, мои милые чукчи. Я так давно не видел ни одного из них, а вот нынче словно побывал у них в гостях, послушал, чем они живут. Теперь снова можно долго туда не ездить, теперь я вижу, что там все хорошо».

Яхтсмен и плейбой – личность в Англии, да и во всем мире, известнейшая. Говорят, что он как-то давал в долг самой королеве, и поэтому губернатор употребил собственные возможности для того, чтобы фильм о его милых подопечных чукчах увидели и в Старом, и в Новом Свете. Впервые фильм про чукчей показали на лондонском фестивале короткометражного авторского кино, и на нем он заслужил аплодисменты и награду за лучшую картину о чукчах за всю историю «великого немого». Ванечка был абсолютно счастлив. Он приехал в Лондон вместе со своей творческой группой, пользовался кредитом губернатора, поселился в лучшем отеле «Лэйнсборо», и вот уже целую неделю они праздновали победу Ванечкиного фильма, преисполненные творческих планов и вожделеющие воплощения новых замыслов.