Морли Каллаган - Любимая и потерянная Страница 16

Но тут шорох ударявшихся об оконное стекло колких снежинок прервал его мечты. Сейчас зима. Он в Монреале. Один. Он встал и подошел к окну. Продрогшая улица. Температура опустилась ниже нуля. Слышно, как жесткий снег поскрипывает под ногами пешеходов, которые торопливо проходят по Шербрук, наклонив голову, чтобы защитить лицо от резкого ветра. В такое утро девушка, которой нечего обуть, кроме легких туфелек с галошами, может схватить пневмонию. Он подумал, что и самые бедные девушки, наверно, запаслись зимними ботинками на меху.

Выйдя из отеля с намерением позавтракать, Макэлпин направился к Доминион-сквер, где находился ресторан «Медвяная роса». Что ему в конце концов мешает позавтракать именно там? Порывом ветра у него чуть не сорвало шляпу. Мороз пощипывал уши. Стоял адский холод.

Маленький чистенький ресторанчик в этот час был пуст. За столиком неподалеку от двери сидела неизменно занимающая этот пост старуха с добродушным, матерински ласковым лицом. Она просиживала здесь часами и днем и утром и не заказывала даже чашки кофе. Макэлпин собрался было, описав внешность Пегги, узнать у старухи, была ли тут нынче девушка, но, уже поздоровавшись с ней, понял, что совершил ошибку. Даже взгляда, брошенного в ее сторону, было достаточно, чтобы влипнуть — старуха тут же начинала рассказывать историю своей беспорочной жизни. Переполнявшие ее материнские чувства не знали удержу, они распространялись на всех и каждого. Получив свой апельсиновый сок, кашу и яичницу с беконом, Макэлпин принялся за завтрак под приглушенный аккомпанемент негромкого, вкрадчивого голоса. При этом старая карга с материнской зоркостью ловила каждый взгляд, который он бросал в сторону двери. А его с каждой минутой ожидания все больше тревожила мысль о том, что Пегги нужны теплые ботинки.

Вошла худощавая англичанка в коричневом пальто с двумя красивыми, опрятно одетыми ребятишками: мальчиком лет семи и пятилетней девочкой. Мать, усадив их рядом с Макэлпином, отправилась к стойке делать заказ. Эти маленькие англичане уже побывали с утра у доктора. В руке у мальчика была палочка, какими врачи прижимают больному язык, чтобы осмотреть горло.

— Ну будь умницей, открой пошире ротик, — серьезно обратился он к своей чинной сестренке.

Та раскрыла рот, он надавил палочкой на язык и сокрушенно покачал головой.

— У тебя на гланде черное пятно, Сюзи, — сказал он своим лучшим докторским тоном.

— Ты это понарошку? — спросила Сюзи.

— Нет, Сюзи, правда, большущее черное пятнище.

Маленький доктор так вошел в роль, что девочка совсем растерялась, не зная, он это в игре говорит или всерьез. Она обернулась к Макэлпину и с тревогой спросила:

— Он понарошку, правда?

— Конечно, понарошку, Сюзи, — ласково сказал Макэлпин. — Он просто шутит…

Ему пришло в голову, что он мог бы сходить на улицу Сент-Катрин, купить в магазине Огилви пару меховых ботинок и занести их к Пегги на квартиру. Тут преисполненная материнских чувств старушка одобрительно улыбнулась.

— Детям все кажется настоящим, не правда ли? — сказала она. — Мать хорошо сделала, что так тепло их одела. Вон какой мороз!

Да, но теплые зимние ботинки стоят долларов десять-одиннадцать, а он уже за номер задолжал. С деньгами у него туговато. Его бесила мысль, что, по сути дела, он не в состоянии купить Пегги ботинки. Раздумывать из-за такой пустяковой траты — как это унизительно. Он обмотал шею шарфом, вышел из ресторанчика и, чувствуя себя легким, энергичным, бодрым, быстро зашагал сперва по Пил, а затем по Сент-Катрин к универсальному магазину.

В обувном отделе на вопрос продавщицы, какой размер ему нужен, он засмеялся и покраснел. Продавщица тоже засмеялась. Он посмотрел на ее ногу, красивую маленькую ножку, мысленно сравнил ее с ножкой Пегги, уплатил двенадцать долларов за теплые ботиночки из коричневой кожи и, насвистывая, отправился на Крессент-стрит.

Никто не отозвался на его звонок внизу, а возле парадного входа ему пришлось позвонить трижды, прежде чем появилась миссис Агню, на ходу нащупывая завязочки застиранного синего халата. Светлые, с проседью волосы падали ей на глаза.

— А, помню, помню, вы один из друзей мисс Сандерсон, — сказала она, дав ему повод подумать, что к Пегги прикомандирован целый полк избранных друзей, навещающих ее на дому. — А я тут так сладко задремала… — доверительно продолжала она, обращаясь к Макэлпину, как к старому знакомому. — Но что это мы стоим на холоде? У меня, понимаете, грудь заложило немного…

— Не будете ли вы так добры передать мисс Сандерсон вот этот сверток, — попросил он, заходя в прихожую.

— Конечно, конечно. Погодите-ка, я дверь притворю. Этак на сквозняке еще хуже прохватит. Я рада, что вы зашли. Вид у меня, наверно, ужасный, просто чучело какое-то, но тут, как на грех, вчера вечером… Вы только не подумайте, такое со мной не часто случается. Кузен из Сент-Агаты… Вы себе не представляете, полгода не видались, — добавила она, расплываясь в умиленной улыбке. — Ах что за мужчина! Я даже точно не знаю, кузен он мне или нет. Понимаете? А уж до чего бедовый, до чего живой! И ведь самому, между прочим, наверное, все шестьдесят, лысина во всю голову. Но видели бы вы, что он выделывал, когда водил меня прошлым летом в Белмонтовский луна-парк! Целую ночь с ним проездили на этих автомобильчиках, которые все сталкиваются. Народ вокруг хохочет, а мы все ездим. Так целую ночь и прокрутились на этих автомобильчиках. А ему хоть бы что. Знай усмехается. Весело было — потеха! А вчера вдруг снова заявился. Это, скажу вам, кое-что значит. Что вы говорите? Сверточек? Ну конечно. Я ей прямо в комнату положу. Как ей сказать, кто принес-то?

— Скажите просто — незнакомый, — сказал Макэлпин и, открыв дверь, начал спускаться по лестнице.

— Погодите, погодите! — воскликнула миссис Агню. — Какой же вы ей незнакомый?

— А кто же я, по-вашему?

— Ну это вы просто шутите! — крикнула она ему вслед.

— Вовсе нет, — ответил он, помахал рукой и засмеялся.

Ветер приятно холодил щеки. Воздух был сухой, бодрящий. Все играло у него внутри. А в ушах звенел голосок милой английской девочки, встревоженно спросившей его: «Это он понарошку?» Эта фраза не шла у него из головы. Ему представилось, что все люди, когда-либо распоряжавшиеся им, видели, как он купил теплые ботинки для белой девушки, которая дружит с неграми, и ему очень нравилось чувствовать на себе взгляды всех этих людей. «Нет, нет, это он понарошку!» — в ужасе крикнул отец. «Право же, понарошку», — пробормотал старый Хиггинс, не в силах поверить, что так в нем заблуждался. И все офицеры из их кают-компании, и в первую очередь увешанный орденами капитан Уэлш, побагровев, ошеломленно восклицал: «Ну не всерьез же!» — «Нет, нет, не всерьез», — твердил в смятении ректор университета. «Боже милостивый, ну конечно, не всерьез!» — кричал мистер Карвер.

— Нет уж, — вслух сказал Макэлпин и весело хмыкнул: — Всерьез!

Глава десятая

Макэлпин условился с Фоли, что к ленчу они встретятся в кафе «Ла Саль», но пришел раньше и, купив в киоске выпуск «Сан», начал проглядывать ее в холле, как истый газетчик, всегда начинающий чтение газет со своей. В тот самый миг, когда он открыл редакционную полосу, включавшую и будущую его колонку, вошел Фоли.

Сейчас он ничуть не напоминал того Фоли, что веселился в «Клубе трепачей». Он был подтянут и торжествен, как маклер. Они спустились по ступенькам и сели за столик, накрытый скатертью в красную и белую клетку. Пить Фоли не стал, он никогда не пил в рабочее время. Макэлпин взял пива и холодного лосося, а Фоли заказал омлет с грибами. Он был не в духе.

— Ну как, кончилась у тебя эта волынка в «Сан»? — спросил он. — Или Джозеф Прекрасный все еще маринует тебя?

— Все идет как надо, — сказал Макэлпин и рассказал, как он завтракал с Карвером и о том, как Хортон заставлял взвешиваться толстяка Уолтерса.

— Премиленькая история! — сардонически произнес Фоли.

— Я бы сказал, это просто садизм.

— И садистом ты считаешь Хортона?

— Не так уж я туп. Дело не только в нем.

— На первый взгляд выходит, — сказал Фоли, — что у Карвера с его сотрудниками полный контакт. Видишь ли, Джим, — он усмехнулся, — во всяком деле должна быть голова.

— Совершенно верно.

— А случается когда-нибудь, чтобы руки что-то делали без ведома головы?

— Хортон, конечно, всего лишь рука.

— Вот именно. Значит, если тебе кажется, что получить место тебе мешает рука…

— Я его получу, — спокойно произнес Макэлпин.

— Ты так уверен?

— Да. Все, что ты говорил насчет Карвера, — правда, но только он сложнее, в нем есть и другая сторона.

— Я все знаю о Джозефе Прекрасном, — с раздражением сказал Фоли. — Я знаком с людьми, которые на него работают. Он тебя крепко зажмет в кулак. Он всех своих сотрудников зажал, только некоторые дурачки считают, будто это он им протянул руку спасения. Он так влез во все их личные дела, что у них ничего своего не осталось. Не редакция, а какая-то семейная плантация, черт бы ее побрал. Карвер там добрый старый хозяин, а Хортон — Симон Легри[4]. Впрочем, плевать мне на твоего Карвера. Не мне с ним работать, а тебе. Хотя сознаюсь, Джим, — добавил он, нахмурившись, — ты иногда бываешь прав.