Исаак Башевис Зингер - Рассказы Страница 16

Слава Богу, его никто не похитил, не ограбил, не влез в квартиру. Кондиционер в порядке и трубы в ванной не прорвало. Он снял туфли и растянулся на диване.

Как ни странно, он не утратил способности мечтать — о неожиданных успехах, возвращении мужской силы, о приключениях. Мозг не мог привыкнуть к старости. Он кипел теми же страстями, что и в молодые годы. Гарри часто говорил своему мозгу: "Послушай-ка, не будь идиотом. Всему свое время, а ныне уже нет времени ни на что, поздно. Ты бессилен чему-либо помочь". Но уж так устроен мозг, что фантазирует, несмотря ни на что. Кто это сказал: "Человек уносит свои надежды в могилу"?

Его дремоту прервал звонок в дверь. Он встревожился. Никто никогда не навещал его. "Наверняка убийца", — подумалось ему. Приоткрыв дверь на длину цепочки, он увидел в прорезь маленькую женщину с нарумяненными щеками, желтыми глазами и огромным начесом соломенных волос. На ней была белая блузка.

Гарри отворил дверь, и женщина сказала по-английски, но с явным акцентом:

— Надеюсь, я вас не разбудила. Я — ваша новая соседка слева, хочу представиться. Меня зовут миссис Этель Брокелес. Правда, смешная фамилия? Она мне досталась от последнего мужа. А моя девичья фамилия — Гольдман. Гарри в изумлении уставился на нее. Слева от него испокон веку жила одинокая старуха. Он даже помнил ее фамилию: миссис Хальперт.

— А что стряслось с миссис Хальперт? — проговорил он.

— То же, что происходит со всеми, — сдержанно ответила женщина.

— Когда это случилось? Я ничего не знаю.

— Уже больше пяти месяцев назад.

— Входите, входите. Умирают люди, а ты даже и не знаешь, — пробормотал Гарри. — Она была приятная женщина… Умела сохранять дистанцию.

— Я ее не знала. Квартиру я купила у ее дочери.

— Садитесь, пожалуйста. У меня даже нечем вас угостить. Где-то была, кажется, бутылка ликера, но…

— Я не хочу ничего пить, и ликера не хочу. Во всяком случае, не среди бела дня. У вас курить можно?

— Конечно, конечно.

Женщина села на диван, привычно щелкнула зажигалкой, затянулась. Ногти были ярко наманикюрены, на одном из пальцев Гарри заметил огромный бриллиант.

— Вы живете один? — спросила женщина.

— Да, один.

— Я тоже одна. Что поделаешь?! Я прожила с мужем двадцать пять лет, и мы ни разу не повздорили. На ша жизнь была сплошным солнечным днем, ни облачка. И вот он внезапно умер и оставил меня в полном одиночестве. Мне вреден нью-йоркский климат. Ревматизм донимает. Придется доживать свой век здесь.

— Вы купили квартиру вместе с обстановкой? — деловым тоном поинтересовался Гарри.

— Со всем. Дочь ничего не хотела забирать, кроме платьев и белья. Все отдала за сущую ерунду. У меня не хватило бы терпения ходить по магазинам, покупать мебель, посуду. А вы здесь давно живете?

Женщина сыпала вопросы один за другим, и Гарри охотно отвечал. Она выглядела относительно молодой, не старше пятидесяти, а то и меньше. Он принес ей пепельницу, поставил на кофейный столик перед ней тарелку печенья и бокал лимонада. Он не заметил, как пролетели два часа. Этель Брокелес сидела, скрестив ноги, и Гарри нет-нет поглядывал на ее круглые колени. Она перешла на идиш с польским акцентом. От нее веяло чем-то родственным. Не иначе как небеса решили снизойти к его тайным мечтам. Только сейчас, слушая ее, он осознал, насколько одиноким был все эти годы, как угнетала его невозможность иногда по целым дням переброситься с кем-нибудь хоть парой слов. Даже в соседках она лучше, чем ничего. В ее присутствии он помолодел, стал говорлив, рассказал о своих трех женах, о трагедиях, постигших детей. Он даже посвятил ее в существование любовницы после смерти первой жены.

— Не надо извиняться, — сказала гостья. — Мужчина есть мужчина.

— Я состарился.

— Мужчина никогда не стареет. У меня был дядя во Влоцлавеке, так он восьмидесяти лет женился на двадцатилетней, и она родила ему троих детей.

— Влоцлавек? Это около Коваля — моей родины.

— А, знаю. Я бывала в Ковале. У меня там жила тетя. Она взглянула на часы.

— Час дня. Вы где завтракаете?

— Нигде. Я ем только по утрам, а потом сразу обедаю.

— Вы на диете?

— Нет, но в моем возрасте…

— Хватит уже о вашем возрасте! — обрезала она. — Знаете что? Пойдемте ко мне и вместе позавтракаем. Не люблю есть одна. Для меня даже хуже завтракать в одиночестве, чем спать. — Я, право, и не знаю… Чем я это заслужил?

— Пойдемте, пойдемте, не говорите ерунду. Это — Америка, а не Польша. У меня холодильник трещит от продуктов. Прости меня, Господи, но я больше выбрасываю, чем съедаю.

Женщина говорила с теми идишистскими выражениями, которых Гарри не слыхивал уже минимум лет шестьдесят. Она взяла его за руку и повела к двери. Ему всего-то нужно было сделать несколько шагов. Когда он запирал свою дверь, она уже отпирала свою. Квартира, в которую он вошел, была больше его собственной и посветлее. На стенах висели картины, причудливые лампы, старинные вещицы. Окна выходили прямо на океан. На столе стояла ваза с цветами. В квартире Гарри пахло пылью, а здесь воздух был свежим. "Она чего-то хочет. Есть у нее задняя мысль", — сказал сам себе Гарри. Он вспомнил, что читал в газетах о мошенницах, умудрявшихся выуживать целые состояния из мужчин, а впрочем, и из женщин. Главное теперь — ничего не обещать, ничего не подписывать, не давать ни гроша.

Она, усадила его за стол, и немедленно из кухни послышались булькающие звуки кофеварки, донесся запах свежих булочек, фруктов, сыра и кофе. Впервые за многие годы среди бела дня Гарри обуял аппетит. Вскоре они уже завтракали.

Хозяйка дома затягивалась сигаретой даже между двумя кусками.

— Мужчины бегают за мной, — жаловалась она, — но как только доходит до серьезного, все они начинают интересоваться исключительно моими финансами.

Стоит им заговорить со мной о деньгах, как я рву с ними. Я не бедна. Я даже — постучу по дереву! — богата. Но не желаю, чтобы со мной жили из-за денег.

— Слава Богу, я ни в чьих деньгах не нуждаюсь, — сказал Гарри. — Мне хватит, проживи я даже тысячу лет.

— Это хорошо.

Постепенно они перешли к обсуждению своего имущества, и Этель рассказала, что владеет домами в Бруклине и на Стэйшн-Айленд, а также ценными бумагами. По тому, как она говорила и какие имена называла. Гарри понял: нет, не врет. Здесь, в Майами, у нее был счет и сейф в банке, в том же самом, что у Гарри. Он прикинул, что добра у нее как минимум на миллион, а то и больше. Она кормила его так, как кормит только дочь или жена, обсуждала, что ему можно есть, а чего надо остерегаться. В молодости с ним случались такие чудеса. Встретив его, мгновенно переходили на интимные отношения, прилипали к нему и больше не отлипали. Но чтобы такое же произошло в его-то годы? Нет, это отдавало сном.

— У вас есть дети? — внезапно спросил он.

— Дочь, Сильвия. Она живет совсем одна в палатке в Британской Колумбии.

— Почему в палатке? Мою дочь тоже звали Сильвией. Да вы сами мне в дочери годитесь, — добавил он, не понимая, зачем это сказал.

— Причем тут годы? Ерунда! Я всегда любила, чтобы мужчина был старше меня. Мой муж — упокой, Господи, его душу! — был на двадцать лет меня старше, и я желаю каждой еврейской девушке такой жизни, какая была у нас.

— Ну я — то точно старше вас лет на сорок, — заметил Гарри. Женщина положила ложку.

— Сколько вы мне дадите?

— Ну, лет сорок пять, — ответил Гарри, понимая, что на самом деле она постарше.

— Добавьте еще двенадцать и попадете в самую точку.

— Ну, столько вам не дашь.

— Я хорошо жила с мужем. Я могла попросить у него все, что угодно — луну, звезды. Для своей Этель у него не было отказа. Вот почему после его смерти я впала в меланхолию. Да и дочь мне добавила. Я потратила Целое состояние на психиатров, но они мне никак не помогли. Последние семь месяцев я провела в клинике для нервнобольных. У меня было душевное расстройство, я не хотела больше жить. Им приходилось не спускать с меня глаз ни днем, ни ночью. Он звал меня из могилы. Я хочу вам что-то сказать, только поймите меня правильно.

— Что?

— Вы напоминаете мне мужа. Вот почему…

— Мне восемьдесят два, — произнес Гарри и тут же пожалел. Пяток лет можно было без труда скостить. Он мгновение подождал, затем добавил: — Будь я на десяток лет помоложе, я бы сделал вам предложение.

И снова Гарри пожалел о сказанном. Слова выскочили изо рта по своей собственной воле. Он все еще не избавился от боязни нарваться на «золотоискательницу».

Женщина пытливо взглянула на него и подняла бровь.

— Раз уж я решилась жить, я возьму вас таким, какой вы есть.

"Неужели это возможно? Как такое может быть?" — снова и снова спрашивал себя Гарри. Они обсуждали свой брак и снос стены между их квартирами, чтобы сделать из них одну, благо спальни были по соседству. Она откровенно рассказала ему обо всех деталях своего финансового положения. Ее состояние оценивалось примерно в полтора миллиона долларов. Гарри еще раньше рассказал ей, что есть у него.