Александра Созонова - Если ты есть Страница 16

Со временем, поскольку желанного действия молитва не оказывала, твердила все реже. В конце концов листок со словами старца куда-то затерялся. Осталось — ощущение строгости и высокой красоты. И обрывки фраз в памяти: «Владыко Боже Вседержителю, сотворимый небо и землю и создавый человека… Ты дал ему разум и дал ему заповеди о благочестии… дабы мне сподобиться пребывати во свете Лица Твоего…»

Тем не менее она окрестилась.

Таня твердила, что тянуть дальше нельзя. В любую минуту она может попасть под машину или под нож бандита. И что тогда? Страшно представить… Агни не страшен был ад и невесомы Танины запугивания, но убежденность, страстность ее влекли за собой и гипнотизировали.

Агни окрестилась авансом. Надеясь, что долгожданный свет в душе появится после совершения таинства. Но крещение, как и молитва старца, как и собственные редкие молитвы (она ходила всегда в один и тот же храм, на холме, с синими куполами и веселыми кирпичными стенами, и обращалась всегда к одной и той же иконе: Спасителю во весь рост, темнокудрому, с умным и грустным лицом) желанной веры не приносили.

— А как же иначе? — говорила Таня. — Разве ты выполняешь все, что я тебе говорю? Причащаться надо не реже, чем раз в месяц. Перед причастием обязательно исповедаться, все-все записать на бумаге, чтобы ничего не забыть. Утром и вечером читать Серафимовское правило, это минимум, для самых немощных. Посты я тебе продиктовала. Кто не был в храме без уважительных причин три воскресенья подряд, отлучается от церкви. Я твержу тебе это как заведенная, как механический болванчик, а что толку?.. Отец Димитрий — к нему на проповеди приезжают со всех концов города, таких батюшек осталось единицы — окрестил тебя без документов, дал понять, что берет тебя в духовные дочери, а ты что?.. И еще хочешь, чтобы откуда-то появился свет! Да если тебя сейчас одолеет самая черная депрессия, я не удивлюсь. Ты же всю благодать, данную тебе при крещении, растеряла. Новокрещенного человека столько бесов поджидают — только ждут, чтобы наброситься!..

Таня расстраивалась.

Агни пыталась объяснить ей, что не может быть ничьей духовной дочерью, и хотела бы, да никак.

Таня расстраивалась и сердилась.

Сама она шла к своему старцу с любым житейским вопросом, несла к нему все: жить ли ей с родителями или снять комнату? можно ли носить подаренную дорогую дубленку? вправе ли она уехать в отпуск куда-нибудь на природу или обязательно в монастырь?.. Пусть устами старца говорит тот, кто выше его и всех прочих, — этот довод еще больше отвращал Агни от послушничества: к чему нагружать Всевышнего бытовыми и личными проблемами, житейской трухой?..

«Люби Бога и поступай, как хочешь». Блаженный Августин. Стоит процитировать — Таня рассыплется от гнева. Лучше смолчать.

Духовной дочерью Агни быть не могла, но потребность в Учителе, в мудром и светлом наставнике, ощущалась все явственней, все неутолимей. Разве стал бы Учитель выспрашивать число познанных ею мужчин? О нет. Он сказал бы, прежде всего, что Господь получил ее письмо, получил еще прежде, чем она написала, и отвечает ей, отвечает, но тонко, неоднозначно, каждому пишущему и вопрошающему он отвечает по-разному, она, Агни, не черная и не белая овца, но пестрая, и пусть не надеется на подсказки, на легкую жизнь…

Учителя не было.

Была Таня и ей подобные, ее крут.

Агни мучилась его теснотой. Несколько раз пыталась порвать. Для Тани-ного же блага: та искренне переживала, что Агни никак не воцерковится, вбив себе в голову, что на том свете будет отвечать и за свои грехи, и за грехи крестников.

— За свои грехи я отвечу сама! Ты ни при чем. Я крестилась взрослым человеком, можно даже сказать, пожилым, — кричала ей Агни.

Кричала, переняв Танину эмоциональную манеру общаться и для пущей убедительности.

— Ничего подобного! — Танины слова звучали весомей, румянец опалял. — Неужели я буду слушать тебя, а не батюшку! Он меня предупреждал, чтобы я остановилась, у меня уже двадцать крестных детей за пять лет, Так мне и надо!..

Агни пыталась порвать, но родство, какая-то истинная болимая связь — притягивали их друг к другу снова.

От Тани было никуда не деться. Но и говорить с ней не было никакой возможности. А вопросы рождались косяками, пульсировали под черепной крышкой.

Кто такие, к примеру, бесы? Таня говорит: «Бесы умные. Они намного умнее тебя». Таня цитирует: «И бесы веруют и трепещут». Один из Таниных авторов сообщает: «Бес питает себя через человека. Каждая злая страсть имеет своего беса». Так кто же они? Род болезнетворных микробов, вирусов? Извилистые духовные солитеры? Или, напротив, такие же высшие по отношению к человеку существа, как ангелы, — темноликие летучие юноши, негативы ангелов? Таинственная сущность бесов интриговала ее, задевала за живое, воспаляла рассудок. Чем они живут, помимо питания человеком? На что надеются, о чем мечтают? Как у них со свободной волей (может ли бес превратиться в ангела, если очень захочет)? И если, по словам Тани, они умнее и тоньше организованы, чем человек, как может их быть легион на одну душу, окружающий каждого, словно столб комаров в летний вечер?..

Впрочем, о бесах можно спросить. Таня просто не ответит. Скажет, что ни к чему убогим рассудком лезть в непознаваемое. На иной же вопрос, к примеру, отчего старец говорит лишь об абортах и иже с ними, может расплакаться и выбежать за пузырьком валерьянки. (Агни догадалась сама, почему: он монах, полвека провел в борьбе с блудным помыслом, и теперь этот зверь для него страшнее всего… Но отчего, в таком случае, Тане не выбрать себе женатого и интеллигентного духовника, способного говорить на иные, не только плотско-греховные темы?)

Убедить ее нельзя было ни в чем. А порой так хотелось! Что-то стронуть в ней или просто выговориться. Объяснить, к примеру, отчего не может она стать такой же воцерковленной, как крестная. Посты, причастия, чтение правил утром и вечером — безусловно, необходимы, нужны для поддержания огонька веры в душе негасимым, высоким и стройным. (Все равно как ежедневные тренировки спортсмена для поддержания хорошей формы.) Но если нет огонька, есть только потребность в нем, подобные упражнения теряют смысл, превращаются в тягостные оковы…

Что могла она противопоставить в Танином сознании авторитету старца? Жалкий интеллектуальный лепет, потуги не желающей сдаваться гордыни. (Так слышала это Таня и оттого не считала для себя нужным слушать.)

Речи Тани и ее окружения были непререкаемы и категоричны, словно окостеневшее, режущее, не глядя, слово.

«Похоть очес», говорили они. «Похоть воображения». «Похоть праздно-мудрствующего рассудка». Одна похоть со всех сторон… Словно лепили человека не из глины, а из терпкого, липучего порошка похоти.

«В тебе сейчас говорит бес», — говорили они. Или: «Бесы с тобой хорошо поработали».

— Значит, я сама бес! — срываясь, кричала Агни. — Никто за меня не говорит! В жизни никто никогда за меня не говорил. Пусть лучше я буду бесом, чем марионеткой.

Ее жалели.

Больше всего ее смущала Танина уверенность, что все, отступающие от православных догматов, пойдут в ад. Миллионы атеистов. Миллиарды иноверцев. Неправославные христиане. Православные, но не воцерковленные, но — впадающие в различные ереси, но — дерзающие мыслить самостоятельно. Круг света все сужался, вплоть до резкого, узкого луча, в котором оказывалась Таня, ее окружение и ее авторитеты, все же остальное тонуло во мраке. Глубоко и горестно вздыхал из мрака Лев Толстой. Страдальчески горели напряженные глаза Лермонтова. Рыдал Блок.

Агни было строго-настрого запрещено общаться с поклонниками иной духовности: экуменисты, антропософы, йоги объявлялись служителями сатаны. (Ах, они прекрасные люди? А не прекрасные представляют для беса гораздо меньший интерес!) Полнота мироздания перекашивалась не в сторону Бога. Узкий путь, строгий набор догм, кучка спасенных, белый цвет спектра. А на противоположном полюсе, у князя с лучезарным именем — яростное многообразие мира, смешение красок, вер, языков, страстей, стихов, мыслей…

Прочнее всего они поссорились, когда Агни сказала, что такой малонаселенный и бюрократический рай ей понравиться никак не может. Что она, конечно же, предпочтет ад, там есть с кем общаться: Толстой, индийские мудрецы, Герман Гессе! Не говоря уж о том, что там же будут находиться ее друзья и бывшие возлюбленные…

Со дня крещения прошло полгода, а обращение так и не наступило.

Никто не шагнул навстречу из светлых небесных долин, не протянул руку, не вытащил из усталости и тоски. Никому она там была не нужна. И все, что доставалось ей от неба, — лишь горящие глаза Тани и тонкий голос ее за пением псалмов.

Весной подстерег очередной удар в личном плане. Не сильный, но выбивший на какое-то время из едва держащегося на холке судьбы седла.