ЮКИО МИСИМА - Моряк, которого разлюбило море Страница 16

— Они сами не носили хороших вещей, вот и не знают, что к чему.

— Это уж точно.

Фусако сделала пометку в настольном ежедневнике.

— Завтра мы с вами едем в Министерство международной торговли и промышленности, верно? Чиновник молодой. Я буду только улыбаться, вся надежда на вас.

— Слушаюсь. Кстати, у меня там приятель на высоком посту, из старой гвардии.

— Вы говорили. Это на пользу.

С учетом вкусов новых клиентов «Рекс» заключил эксклюзивный договор с нью-йоркским магазином мужской одежды «Таун эн Кантри» и уже получил аккредитив, но вопрос с заявкой на разрешение импорта предстояло решать самостоятельно.

Фусако окинула взглядом жилет из верблюжьей шерсти на стройной импозантной фигуре старика управляющего:

— Кстати, как ваше здоровье, Сибуя-сан?

— Оставляет желать лучшего. Невралгия, наверное, все тело болит.

— Вы были у врача?

— Нет, как раз были праздники.

— Но ведь вы еще в конце года себя плохо чувствовали?

— В конце года было не до врачей.

— Лучше поскорее пройти обследование. Если вы сляжете, я буду как без рук.

С вежливой улыбкой управляющий ощупал белоснежной рукой в пигментных пятнах туго повязанный галстук, нервно поправил узел.

В открытую настежь дверь заглянула продавщица объявить о приходе Ёрико Касуга.

— Опять натурные съемки?

Фусако спустилась в патио. Спиной к ней перед стеклянной витриной стояла Ёрико Касуга в норковой шубке, одна, без помощницы. Когда с небольшими покупками вроде помады от «Ланком» и женской перьевой ручки от «Пеликан» было покончено и Фусако пригласила ее на обед, знаменитая актриса искренне просияла от радости. Через мост Нисино-хаси они отправились в небольшой французский ресторанчик «Сант'ор», излюбленное место яхтсменов, где управлял старый гурман, до пенсии служивший во французском консульстве.

Фусако безошибочно угадала неприкаянность одиночества в этой простой и даже несколько равнодушной женщине. Ёрико не дали ни одного приза за актерское мастерство, на которые она так рассчитывала в прошлом году. Ее нынешний визит в Иокогаму, несомненно, был побегом от пристального внимания публики к той, что не смогла заполучить ни одной награды. Народу вокруг полно, но поговорить по душам не с кем, только и есть что не очень-то близкая знакомая, хозяйка магазина импортных товаров. Фусако решила не касаться за обедом темы кинематографических призов.

Они заказали домашнее вино и буйабес. Ёрико не ориентировалась во французском меню, и Фусако выбрала за нее.

— Мама-сан, вы очень красивая. Как бы я хотела быть такой, — заявила пышная красавица Ёрико.

Фусако подумала о том, что вряд ли найдется второй человек, столь явно пренебрегающий своей красотой. Ёрико с ее великолепной грудью, красивыми глазами, точеным носом терзалась необъяснимым комплексом неполноценности. Страдала, уверенная, что приз за актерское мастерство ей не достался потому, что она выглядела не слишком аппетитным лакомством в мужских глазах.

Фусако видела, с каким наслаждением и трогательным удовольствием эта несчастная знаменитая красавица расписывается в протянутом официанткой блокноте. Настроение Ёрико было легко угадать по тому, как она давала автографы. Сейчас она делала это с такой пьянящей щедростью, что казалось, попроси ее сейчас кто-нибудь, она ничего не пожалеет.

— В этом мире доверять можно только поклонникам. Какая бы короткая память у них ни была, — небрежно бросила Ёрико, прикуривая тонкую женскую импортную сигарету.

— А мне вы не доверяете? — поддразнила ее Фусако, предвидя счастливое возражение Ёрико.

— Если бы не доверяла, не стала бы мотаться в Иокогаму. Вы мой единственный друг. Правда. Пожалуйста, поверьте… Я давно не чувствовала себя так спокойно. Все благодаря вам, мама-сан. — Ёрико снова назвала ее ненавистным прозвищем.

Ресторанчик был украшен акварелями пиратских джонок XVII века и американских судов XIX века, единственным ярким пятном здесь были красные клетчатые скатерти. Кроме Фусако и Ёрико, посетителей не было. Старые оконные рамы скрипели на ветру. Было видно, как за окном летит по пустынной улице подхваченный северным ветром газетный лист. Взгляд упирался в серые складские стены.

Даже во время обеда Ёрико не скинула с плеч норковую шубу, на груди ее колыхалась золотая цепочка, похожая на священную петлю симэнава[33]. Она с аппетитом поела, отдалившись от житейской суеты, от уколов собственного честолюбия, и в этот миг напоминала крестьянку, присевшую отдохнуть на солнечной полянке от тяжкого физического труда.

В такие моменты как никогда видна была жизненная сила этой женщины, тянущей на своих плечах десятерых иждивенцев. Именно в этой силе таилась незаметная для самой Ёрико красота.

Фусако вдруг показалось, что лучшего советчика ей не найти. И она с легкостью открылась. Опьянев от собственного счастья, выболтала то, о чем следовало промолчать.

— И он отдал вам свою чековую книжку с двумя миллионами и личную печать?

— Я долго отказывалась, но…

— Тут и отказываться нечего. Вот это по-мужски. Сумма для вас наверняка ничтожная, но какой приятный поступок. В наше время, и такой мужчина. А ко мне липнут одни вымогатели. Вам действительно очень повезло.

Когда Ёрико, выслушав рассказ, с деловитым видом стала давать указания, Фусако лишний раз подивилась ее тонкому уму. Во-первых, и это обязательно, перед свадьбой следует обратиться в детективное агентство. Понадобится его фотография и тридцать тысяч иен. Можно сделать все за неделю. У Ёрико есть на примете проверенный детектив. Она в любой момент готова дать его адрес.

Во-вторых, будем надеяться, это не его случай, но у моряков-то как раз и встречаются дурные болезни, так что следует пойти с ним к надежному, по мнению Фусако, врачу и обменяться результатами медицинского обследования.

В-третьих, проблема с ребенком — все-таки мальчику с отчимом проще, чем с мачехой, так что волноваться особо не о чем. Тем более если ребенок относится к нему как к герою (и если он мужчина по характеру добрый), то все, конечно же, пойдет хорошо.

В-четвертых, мужчину ни на минуту не следует оставлять без дела. Если в будущем Фусако видит в нем управляющего в «Рексе» — Сибуя ведь не вечен, — то пусть хоть с завтрашнего дня выходит в магазин, вникает в курс дела и заодно помогает.

В-пятых, хотя случай с чековой книжкой и показывает, что он не расчетлив, но в наши дни, когда из-за жуткого экономического кризиса с прошлого года акции судоходных компаний повсюду падают, он и сам явно намеревался покончить с морем, так что Фусако не должна становиться игрушкой в его руках. Следует строить денежные отношения на равных, а то, глядишь, мужик ни во что тебя ставить не будет.

Ёрико вкратце изложила все это старшей по возрасту Фусако, словно разжевывая очевидные истины. Фусако удивила безупречная логика женщины, которую она всегда считала не слишком умной.

— Какая вы благоразумная, — притворно восхитилась Фусако.

— На самом деле все просто. Когда-то я собиралась замуж за одного человека. И поделилась с нашим продюсером. Да вы его знаете. Муракоси-сан со студии «Коэй», известный хитрец. Муракоси, молодчина, ни словом не обмолвился о моей работе, о контракте. Сначала со сладчайшей улыбкой поздравил, а потом изложил примерно то же, что и я вам, мама-сан. Мне было недосуг самой этим заниматься, и я полностью доверилась профессионалам. Через неделю узнала, что у него три любовницы, двое внебрачных детей, к тому же он болен, ленив, а после свадьбы собирался прикарманить мои сбережения и зажить припеваючи… Каков?! Все они такие, одно слово. Хотя, конечно, встречаются исключения.

В этот момент Фусако возненавидела Ёрико. Она с изумлением ощутила, как в ней поднимается обида. Безотчетная ядовитая ирония в словах Ёрико была направлена не только против Рюдзи, но также оскорбляла благородное происхождение и воспитание самой Фусако и многолетние традиции семьи Курода, невольно задевая даже честь покойного супруга.

Коль скоро биография Фусако так разительно отличается от жизни Ёрико, вряд ли в ее случае события станут развиваться как у актрисы. Покусывая губы, Фусако мысленно рассуждала: «Я просто обязана поставить ее на место. С другой стороны, она моя клиентка».

Не отдавая себе отчета, Фусако теперь занимала совершенно иную позицию, чем летом, когда впервые оценивала свою бурную и внезапную страсть. В душе нынешняя Фусако злилась не столько за Рюдзи, сколько за добропорядочный быт, который она с сыном вела после смерти мужа. В ядовитой иронии Ёрико ей почудилось то, чего она боялась больше всего, — общественное порицание ее «безрассудному поступку». И именно теперь, когда она так стремилась привести любовное приключение к простой истории с хорошим концом, Ёрико будто специально наговорила всяких гадостей… Фусако злилась за своего покойного мужа, за семью Курода, злилась за Нобору, она буквально позеленела от злости.