Брет Эллис - Информаторы Страница 16

— Ничего не сказал, — безжизненно сообщает Дэнни. — Он их не узнал.

— Ну и зачем ты мне все это рассказываешь?

— Не знаю. — Пауза. — Типа развлечься, наверное.

— Что? — Я уже плыву. — Что ты сказал?

— Развлечься?

Я на минуту засыпаю рядом с ним, потом просыпаюсь, но глаз не открываю. Дышу ровно и чувствую, как два сухих пальца скользят по ноге. Лежу совсем неподвижно, не открываю глаз, Дэнни трогает меня — без малейшего жара, — а потом нежно взбирается сверху, и я лежу совсем неподвижно, но вскоре приходится открыть глаза, потому что я слишком тяжело дышу. В ту же секунду Дэнни слабеет, скатывается. Когда я просыпаюсь среди ночи, его нет. Его зажигалка — золотой пистолетик — лежит на тумбочке возле бутылки и большого бокала, и я вспоминаю: когда Дэнни мне ее показал, я решила, он и вправду выстрелит, но он не выстрелил, и я почувствовала, как жизнь обернулась разочарованием, и глядя ему в глаза — этот взгляд, что меняется необъяснимо, эти озера, неспособные помнить, — я ныряла в них все глубже, пока не утешилась.

В одиннадцать меня будит музыка с первого этажа. Я торопливо набрасываю халат, спускаюсь, но это всего лишь служанка моет окна и слушает «Клуб Культуры». Я говорю « gracias»[44] , выглядываю из окна, которое она отмывает, замечаю, что ее маленькие дети вдвоем плавают в небольшом бассейне, с той стороны, где мельче. Я одеваюсь, брожу по дому, жду, когда вернется Дэнни. Выхожу на улицу, смотрю туда, где стояла его машина, а потом озираюсь, нет ли где намека на садовника — тот почему-то уже три недели не появляется.

Мы обедаем с Лиз в Беверли-Хиллз, и, заказав воду, я замечаю возле бара Уильяма — в бежевом полотняном пиджаке, белых брюках с защипами и дорогих бурых очках. Он движется к нашему столу. Я извиняюсь, иду в уборную. Уильям плетется за мной, я притормаживаю у двери и спрашиваю, откуда он взялся, а он отвечает, что всегда здесь обедает, и я говорю, что мне как-то подозрительно это совпадение, а он отвечает, признается, что, в общем, разговаривал с Лиз, в общем, она как бы обмолвилась, что мы с ней обедаем в «Садах Бистро». Я сообщаю Уильяму, что не хочу его видеть, что это расставание он сам подстроил, умышленно или нет, что он встретил Линду. Уильям на мои обвинения отвечает, что хочет просто пообщаться, берет мою руку, сжимает, а я вырываюсь, иду за столик, сажусь. Уильям плетется за мной, садится возле меня на корточки, трижды просит заехать к нему и поговорить, а я не отвечаю, Лиз бормочет извинения, и я внезапно, необъяснимо так хочу есть, что мне приносят две закуски, большой салат, пирожное с померанцем, и я съедаю это все быстро и жадно.

После обеда я бесцельно брожу по Родео-драйв, захожу в «Гуччи», где чуть не покупаю Дэнни бумажник, а потом выхожу из «Гуччи», прислоняюсь к позолоченной колонне снаружи, вокруг белый жар, вертолет ныряет с неба и снова взлетает, «мерседес» гудит другому «мерседесу», и я вспоминаю, что по четвергам готовлю одиннадцатичасовой выпуск новостей, рукой прикрываю от солнца глаза, иду не на ту стоянку, а потом, пройдя еще квартал, нахожу ту.

Я ухожу со студии после пятичасового выпуска, говорю Джерри, что вернусь на одиннадцатичасовой в половине одиннадцатого, а Клифф пусть пока ролики делает, сажусь в машину, выезжаю со стоянки и еду, как выясняется, в международный аэропорт. Оставляю машину, иду к терминалу «Америкэн Эрлайнз», потом в кофейню, проверяю, есть ли место у окна, заказываю кофе, наблюдаю, как взлетают самолеты, иногда заглядываю в «Лос-Анджелес Уикли», который взяла из машины, заряжаю кокаин, который дал мне Саймон днем, у меня крутит живот, я брожу по аэропорту и надеюсь, что кто-нибудь за мной увяжется, шагаю вдоль терминала, с надеждой косясь через плечо, потом возвращаюсь на стоянку, вот машина, тонированные стекла, на ветровом стекле — два обломка вместо дворников, и мне кажется, будто кто-то поджидает меня внутри, свернувшись на заднем сиденье, я приближаюсь к машине, заглядываю, и хотя ничего не видно, совершенно уверена, что внутри пусто, я сажусь, аэропорт позади, я проезжаю мотели на бульваре Сенчури, что ведет к аэропорту, секунду меня подмывает в каком-нибудь зарегистрироваться — исключительно ради эффекта, чтобы избавиться от ощущения, будто я где-то не здесь, по радио «Уйди-Уйди» поют «Кверх тормашками»[45], а я оказываюсь у кинотеатра повторного фильма на бульваре Беверли, там идет старое кино Роберта Олтмана[46], и я паркуюсь в запретной зоне, покупаю билет, прохожу в пустой зальчик, он весь залит красным светом, сижу одна в первом ряду, листаю «Лос-Анджелес Уикли», вокруг тихо, только где-то поют «Орлы»[47], кто-то поджигает косяк, и сладкий, сильный запах марихуаны отвлекает меня от «Лос-Анджелес Уикли», который все равно падает на пол, когда я вижу рекламу «Футы Нуга Дэнни», киоска с шоколадными батончиками на бульваре Санта-Моника, свет тускнеет, позади меня кто-то зевает, затихают «Орлы», поднимается черный потрепанный занавес, а потом конец фильма, я выхожу, сажусь в машину, она глохнет перед гей-баром на Санта-Монике, и я решаю плюнуть на одиннадцатичасовой выпуск, все дергаю, дергаю ключом, и мотор снова заводится, я уезжаю от бара, мимо двух парней, что орут друг на друга в дверях.

«Кантерс». Захожу в громадную закусочную — повсюду лампы дневного света — что-нибудь съесть и купить пачку сигарет — будет чем занять руки, потому что «Лос-Анджелес Уикли» остался на полу в кинотеатре повторного фильма. Нахожу кабинку у окна, покупаю пачку «Бенсон-энд-Хеджес», смотрю на улицу: красные огни зеленеют, желтеют, краснеют снова, на перекрестке никого, а фонари всё меняют окрас, я заказываю сэндвич, диетическую колу, по-прежнему никого — ни машин, ни людей, двадцать минут на перекрестке ни души. Приносят сэндвич, и я равнодушно его изучаю.

Наискосок от меня в кабинке сидят панки, косятся, перешептываются. Одна девочка в потрепанном черном платье, с короткой шипастой красной стрижкой толкает локтем парня, и тот — лет восемнадцати, долговязый, весь в черном, со светлым ирокезом — встает и направляется ко мне. Панки внезапно замолкают и с надеждой смотрят ему в спину.

— Вы это… в новостях или типа того? — Меня изумляет его высокий голос.

— Да.

— Вы Шерил Лейн, так?

— Да. — Я поднимаю глаза, пытаюсь улыбнуться. — Я хочу прикурить, только у меня спичек нет.

После этого заявления парень секунду беспомощно таращится, но приходит в себя:

— У меня тоже, но слушайте, а можно автограф? — С ненавистью глядя на меня, прибавляет: — Я ваш большой поклонник. — Берет салфетку, скребет свой ирокез. — Вы типа… моя любимая ведущая.

Панки истерически хохочут. Девочка с красными шипами на голове закрывает бледное лицо ладошками и топает ногами.

— Конечно. — Я оскорблена. — Ручка есть?

Он оборачивается, кричит:

— Эй, Дэвид, ручка есть?

Дэвид качает головой — зажмурился, лицо от смеха перекосилось.

— У меня, кажется, есть. — Я открываю сумочку. Вынимаю ручку, он дает мне салфетку. — И что вам написать?

Он тупо смотрит на меня, потом на свой стол, начинает смеяться, отвечает:

— Не знаю.

— Ладно, как вас зовут? — Я так сжимаю ручку, что, боюсь, она сейчас треснет. — Начнем с этого.

— Спазмм. — Он опять скребет ирокез.

— Спазмм?

— Ага. Через два «м».

Я пишу: «Спазмму, с наилучшими пожеланиями. Шерил Лейн».

— Ух, Шерил, спасибо большое, — говорит Спазмм.

Он возвращается к панкам, те хохочут еще громче. Одна девочка отбирает у Спазмма автограф, разглядывает и стонет, закрывая голову руками и снова топоча.

Очень осторожно я кладу на столик двадцатку, отпиваю диетической колы, а потом как можно незаметнее вылезаю из-за стола, иду в уборную, панки кричат мне вслед: «Пока, Шерил», — и ржут еще громче, а в туалете я запираюсь в кабинке, прислоняюсь к двери, покрытой мексиканскими надписями, и пытаюсь отдышаться. На дне сумочки обнаруживается зажигалка Дэнни, я прикуриваю, но сигарета кислая, и я бросаю ее в унитаз, прохожу через весь «Кантерс», почти пустой, по периметру, вдоль стены, подальше от столика панков, а потом в машине разглядываю себя в зеркальце заднего вида: глаза красные, на подбородке черное пятно, и я стараюсь его оттереть. Завожу машину, еду к телефонной будке на Сансете. Паркуюсь, не глуша мотора, вопит радио, и я набираю свой номер, стою в будке, жду, когда подойдут, а телефон все звонит, и я вешаю трубку, сажусь в машину, езжу кругами в поисках кофейни или бензоколонки с туалетом, но, похоже, все закрыто, и я еду по бульвару Голливуд, глядя на козырьки кинотеатров, в итоге опять выруливаю на Сансет и отправляюсь в Брентвуд.

Стучу в дверь Уильяма. Через некоторое время он все же отзывается. Спрашивает:

— Кто там?

Не отвечаю, только стучу опять.