Валентина Мухина-Петринская - Позывные Зурбагана Страница 16

— Спасибо, Алеша! — от всей души сказала Виринея Егоровна. Она была тронута.

Глава шестая

АЛЕШИН ХЛЕБ

Пекарня находилась на берегу Ыйдыги — своенравной таежной реки, впадающей в Байкал. Мы спустились к ней по крутой тропе (мальчишки показали, где поближе пройти). Это был старый бревенчатый дом с надстройкой над серединой дома и крытой галереей вокруг надстройки.

Рядом лепились по сопке такие же бревенчатые дома, потемневшие от времени, почти черные. Старый город, серый, обомшелый Сен-Мар, — не таким быть Зурбагану!

Под пекарню, видимо, отвели один из таких сибирских домов прошлого столетия.

— Дверь открыла крепкая чернобровая женщина лет сорока, в цветастом платке. Алеша представился.

— Наконец-то! — воскликнула она обрадованно. — Сижу на вещах, жду нового пекаря. Вышла замуж и никак не могу уехать к мужу — уж он осерчал на меня. Да что ж я, проходите, пожалуйста.

Мы прошли просторные сени с прорезанным в наружной стене маленьким окошком — через него, наверно, отгружали хлеб — и очутились в самой пекарне. Узенькая лесенка в глубине вела в мезонин. Дверь налево в две жилые комнаты с видом на реку. Хозяйка провела нас в первую, проходную комнату, и мы с облегчением поставили там тяжелые вещи (книги!).

— Меня звать Васса Григорьевна. Я сегодня в ночь и уеду. Чемоданы давно собраны. Вещи эти не мои — казенные, вам останутся, — она показала на большой квадратный стол, деревянный диван, испорченную фисгармонию, стулья. В соседней комнате еще были деревянные кровати, полки для книг, старомодная стеклянная горка для посуды, на тумбочке возле двери стоял телефон.

— Мне уж звонили насчет вас, — сказала бывшая завпекарней Алеше. — В этих комнатах будете жить. Вы, механик Женя и подручный, если возьмете его из общежития либо из палатки. А верхнюю светелку для приезжей врачихи определили. Научный работник она, что ли. В институте будет работать, как его — «Проблемы Севера».

— Христина! — вскричал в полном восторге Алеша. Женя быстро взглянул на него — грустно и неодобрительно.

— Вот-вот, Христина. Фамилия у нее какая-то чудная — Даль, но она из здешних, не то что мы, понаехали бог знает откуда. Вы ее знаете?

— Знаем! — весело ответил Алеша, а Женя смотрел на него сочувственно, чуть нахмурив тонкие темные брови.

— Мне уж в горсовете наказывали, чтоб никого не пускала в мезонин-то. Для начальника орса берегли. Он третий месяц в гостинице проживает. В командировке сейчас. Проездил комнату, сердешный.

— Покажите, пожалуйста, пекарню, — попросил Алеша. И мы вернулись в пекарню.

— Вот, конечно, печь. В отличном состоянии теперь, — начала Васса Григорьевна, — а уж помучилась я с ней, не приведи господи! Сверху хлеб печется, снизу — сырой. Спасибо, в отпуск на родину хороший печник приезжал, так потрудился для людей и сделал. Вот тестомешалка. Опять же шефы помогли из мостоотряда. А то ведь одни бабы работали, просто без рук оставались. Теперь же чудо, а не тестомешалка! Уж так довольна! — Васса Григорьевна подвела нас к неуклюжему, безобразному сооружению, на которое она взирала с восхищением.

— Вы только взгляните, круглая квашня! Может на колесиках передвигаться, тесто месится трехлапчатым рычагом, ну словно три руки, правда? Содержать в чистоте гораздо легче, чем эти дежи.

— А чем нагревается печь? — озабоченно спросил Алеша.

— Дровами. Уже заготовлены на зиму. Под полом сложены. Прежде ведь дом-то на сваях стоял. А мы отгородили их, получился внизу дровяник. И дрова сухие, и брать их легче зимой.

— Сколько дней пекарня простаивает?

— Как одна осталась — четвертый день.

— А как же?..

— В Сен-Маре ведь две пекарни. — Она посмотрела на часы.—

Скоро машина за мной придет. Дай-ка я пока самовар вздую да напою вас, ребятки, чайком. Время еще есть.

За чаем словоохотливая Васса Григорьевна рассказала нам жуткую историю.

Дом этот когда-то принадлежал зверолову и золотоискателю. Он жил в нем с женой, матерью и тремя маленькими детьми. И вот в ноябрьскую ночь 1929 года бандиты вырезали всю семью, перерыли все вещи, видно, золото искали…

— И детей?! — ахнул я.

— И деток. Родных у них не было, и дом отошел в горсовет. Жить в нем никто не захотел. Отвели под пекарню.

— Привидения не водятся? — в шутку поинтересовался Женя.

— При нас не бывало. А при вас не знамо, как будет. Может, и черти появятся…

Васса Григорьевна фыркнула. Скоро за ней пришла машина, мы погрузили чемоданы, узлы, подсадили ее в кабину, пожелали семейного счастья и остались одни.

Медленно вошли в дом. Почему-то вздохнули. Надо было разбирать вещи. Устраиваться. Хорошо, хоть везде было выскоблено, чисто. Бывшая завпекарней сдала все в образцовом порядке.

— Ну что же, давай, Алеша, устраиваться, — сказал Женя. Но Алеша уперся.

— Сначала мы должны навестить Виталия. Уступчивый, кроткий Алеша если упрется, то уж все… Мы с Женей переглянулись и отправились вслед за Алешей в больницу. Мы еще застали палатного врача, полную седую женщину, обратились к ней с расспросами.

— Значит, вы его друзья?

Мы с Женей с возмущением переглянулись, но смолчали.

— Друзья, — подтвердил Алеша спокойно.

Врач пытливо и внимательно разглядывала нас. Разговаривали мы в вестибюле больницы.

— Что у него, собственно? — спросил я, отнюдь не питая к этому подонку нежных чувств.

— Давайте сядем и поговорим, — предложила врач и завела нас в какую-то приемную, пустую в этот час.

— У больного Виталия Сикорского сильнейший стресс, юношеская гипертония, неврастения. Он потрясен гибелью товарищей, но главное, у него непереносимый страх перед жизнью вообще, и это, по-моему, накапливалось у него давно. Я осторожно расспросила его о прошлом. Он единственный сын военного. Отец держал его в строгости, мать необузданно баловала. Родители — оба — погибли в автомобильной катастрофе. Виталий тогда учился на третьем курсе факультета вычислительной математики и кибернетики. Но после смерти отца, который заставлял его заниматься, мальчика отчислили за неуспеваемость.

Врач вздохнула.

— Как я понимаю, решающим обстоятельством послужило то, что инфантильный, слабовольный юноша оказался хозяином отдельной квартиры. Он поменял родительские четыре комнаты на однокомнатную (видимо, с доплатой). Все, кому не лень, шли к нему с бутылкой. Собирались компаниями. Ни на одной работе он дольше испытательного срока не удерживался. Жил на то, что продавал отцовы вещи, мебель, книги… Кончилось плачевно: видимо, его выселили из Москвы. Не узнала, был ли он выслан или сам забрался в наши края. И что именно он здесь пережил? Молчит об этом, только трясется. О погибших товарищах без ужаса не может вспоминать. Он их боялся, но не хватало воли уйти. Как я понимаю, вы его случайные попутчики?.. В больнице он чувствует себя хорошо. При одной мысли о выписке у него поднимается давление. Трудный больной. Даже не знаю, как его спасать… Вы помягче с ним… Кстати, у него сегодня день рождения. Всего доброго.

Врач ушла, а мы, надев белые халаты, стали искать Виталика.

Он лежал довольный, успокоенный (пока не выписывают, а докторша жалеет по-матерински) и читал. Нам не очень-то обрадовался, скорее, испугался. Смотрел настороженно. Мы передали ему яблоки, конфеты, банку меда (взяли по пути в магазине) и присели возле кровати на табуретки.

— Как себя чувствуешь? — спросил Женя. Виталий страдальчески скривился.

— Плохо. Не знаю, что буду делать, когда выйду из больницы. Пропал я!.. Из милиции приходили… Спасибо докторше… пока не пустила ко мне.

Я поздравил его с днем рождения.

— Есть с чем поздравлять, — остановил он меня. — И почему я не погиб вместе с родителями!

— Ну, зачем же так! — укоризненно попенял ему Алеша.

— Жить не хочется, — уныло пояснил Виталий. — Отвращение к жизни у меня. Тэдиум витэ по-латыни.

— Может, работать не хочется? — добродушно предположил Женя.

— Да нет, отчего же… смотря какая работа.

— Профессия у тебя есть?

— Нет никакой профессии.

— Но что-то умеешь делать?

— Ничего не умею.

— У отца была машина?

— Была, конечно.

— И не научился ее водить?

— Это я умею. У меня даже водительские права есть.

— Вот чудак человек, так поступай на автобазу. Шофера знаешь как нужны.

На лице Виталия выразился неподдельный ужас.

— Да ты что, друг! Зимой трасса проходит прямо по Байкалу — по льду.

— Ну и что?

— А то, приберет меня Байкал, раз уж нацелился.

— Ну, это, брат, — мистика! — усмехнулся Женя.

— То говоришь — жить не хочется, а то боишься утонуть, — удивился я.

— Жить не хочется, но тонуть в ледяной воде тоже что-то не поманывает…

— А где бы ты хотел работать? — сочувственно спросил Алеша.