Люциус Шепард - Закат Луизианы Страница 16

Дождь пошел с удвоенной силой, крупные капли забарабанили по крыше, по ступенькам крыльца. Мустейн осторожно сел на стул, с опаской прислушиваясь к жалобному скрипу. Он уставился в окно, на затянутые пеленой дождя кипарисы, на видневшуюся между ними черную воду болота, и задался вопросом: кто же пожелал поселиться в таком унылом месте? Через несколько минут он перевел взгляд на стол, взял одну из книжек. Она называлась «Лунные сны. Астрологический путеводитель по миру ваших сновидений». Все остальные книжки, вскоре обнаружил Мустейн, тоже содержали толкования снов. Он вспомнил книжки, лежавшие на столе у Вайды. В альбоме хранилась подборка заметок о важных событиях жизни некой Мадлен Леклоз; все они были вырезаны из газеты «Граальский Следопыт». На первой странице размещалась заметка с сообщением о рождении и фотографией малютки Мадлен с гордыми родителями, Джоном и Норой. Далее следовала заметка о детском танцевальном коллективе, занявшем первое место на региональном конкурсе; Мадлен получила приз. Мустейн небрежно пролистнул несколько страниц, а потом его внимание привлек заголовок: «Мадлен Леклоз избрана Владычицей Ночи».

Судя по дате, статья была написана ровно сорок лет назад, день в день. На фотографии была запечатлена прелестная девочка лет десяти, физически очень развитая для своего возраста, похожая на принцессу в своем белом платье с пышной юбкой и многочисленными оборочками. Ее темноволосую кудрявую головку украшала диадема, а в левой руке она держала пародию на букет, составленную из сорняков и сухих цветов. Кипарисовый корень, размером с бейсбольную биту, служил ей скипетром.

Сходство между Мадлен и Вайдой встревожило Мустейна. Он бегло просмотрел остальные страницы. В течение двадцати лет после избрания в Летние королевы Мадлен жила обычной, успешной жизнью. Замужество, но без детей. Награда от фирмы по торговле недвижимостью. Общественная работа в церковной общине. Смерть мужа в результате несчастного случая. Основание фонда в поддержку кандидата от демократов в Конгресс. Избрание в члены правления церковного прихода. Потом, через двадцать лет после своего избрания, она передала букет и диадему своей преемнице, Вайде Дюмар. На фотографии у Вайды были распущенные волосы ниже пояса и худенькое, плоское как доска детское тело; но Мустейн увидел в ребенке женщину, которую знал. Мадлен рядом с ней казалась подавленной.

Больше никаких вырезок в альбоме не было – только карандашный рисунок фигуры без лица, заложенный между двумя следующими страницами.

Серая тень.

Сходство между биографиями двух женщин – фактическое и подразумеваемое – навело Мустейна на мысль о сходстве их судеб. Но он отверг это предположение как плод досужей фантазии. Он даже не знал, живет ли в лачуге сама Мадлен или какой-нибудь ее родственник… возможно, старый друг. Но Арлис сказала, что здесь он найдет объяснение, почему Вайда такая странная.

Что же это может быть?

Дождь внезапно прекратился, но плотная облачная пелена по-прежнему затягивала небо. Мустейн внимательно перечитал несколько вырезок – никакой относящейся к делу информации. Низко над водой сгущался туман, стелился подобием грязно-белого зимнего поля, из которого вырастали бледные стволы кипарисов. Влажный воздух поглощал звуки. Мустейн подумал, не вернуться ли в город, но потом решил, что в лачуге наверняка есть еще что-нибудь, проливающее свет на ситуацию. Он поворошил тряпье на постели, рассмотрел консервные банки на полках рядом с печью, разбросал ногами мусор на полу. Отказавшись от дальнейших поисков, он снова взял альбом и прочитал заметки, пропущенные прежде.

Свет в комнате померк. Померк так же внезапно, как прекратился дождь. Вздрогнув, Мустейн взглянул на дверь. На верхней ступеньке крыльца стояла старуха в лохмотьях, вырисовываясь темным силуэтом в дверном проеме. Он вскочил на ноги, готовый к гневным нападкам хозяйки дома, но женщина не заговорила и не пошевелилась, а через несколько секунд тяжело прошаркала в комнату, словно нисколько не удивившись вторжению незваного гостя, вытащила из-под своего бесформенного балахона банку консервированного супа и поставила на полку. Она была гораздо толще, чем Мадлен на фотографиях, сопровождавших газетные заметки в альбоме. Свалявшиеся космы распущенных седых волос неряшливо торчали в разные стороны; на одутловатом, изборожденном морщинами лице не сохранилось и следа былой красоты. Казалось, в комнате стало темнее от ее присутствия, словно она притащила за собой шлейф темноты.

– Вы Мадлен Леклоз? – спросил Мустейн.

Женщина на мгновение замерла на месте, потом проковыляла к кровати и тяжелым вздохом рухнула на нее.

– На секунду я приняла вас за него, – проговорила она. – Вам лучше уйти. Он покончит со мной сегодня ночью.

Ее голос отдался шорохом в углу комнаты, словно дом распадался вместе с нею.

– Я друг Вайды Дюмар, – сказал Мустейн.

После непродолжительной паузы она сказала:

– Бедняжка. Лакомый кусочек для дьявола.

Она издала хныкающий звук, через несколько секунд перешедший в протяжное мычание.

– Почему?

Женщина поерзала в своем гнезде из засаленных ветхих одеял.

– Чего тебе от меня надо, мальчик? Я хочу съесть свой суп и помолиться.

Мустейн решил подступиться с другой стороны.

– Кому вы молитесь?

Она шумно засопела, повернула голову и вытерла нос о плечо, глянула на Мустейна поблескивающими глазами из-под спутанных прядей волос.

– Ты христианин, мальчик? Хочешь обратить меня в свою религию? – Она насмешливо фыркнула. – Ты здорово запоздал с этим.

– Мне просто интересно знать, – сказал он.

Какая-то птица пронзительно закричала на болоте. Мустейн повторил вопрос.

– Теперь я молюсь всем. Светлому доброму духу. Он пребывает повсюду. Серому доброму духу… Ему тоже.

Он хотел задать следующий вопрос, но она уже тихо разговаривала сама с собой на непонятном гортанном языке. На мгновение Мустейн остро ощутил ее присутствие – словно человек, придавленный бетонной плитой, оглушенный, еще не чувствующий боли, но уже сознающий чудовищную силу давления. Страх заполз в душу. Не обычный, смешанный с удивлением страх (что за фигня такая тут творится?), какой он испытал при недавней встрече с полицейским, но ползучий, проникающий страх перед чем-то, ускользающим за пределы восприятия, перед некой потусторонней силой, распознать которую могли разве только собаки своим тонким чутьем, но уж никак не он. Мустейн подождал, когда старуха прекратит свое бормотание, а потом спросил:

– Что произойдет с Вайдой Дюмар?

Тяжелое хриплое дыхание участилось.

– О, он будет приходить к ней, чтобы возродить к жизни свое тело. Он будет приходить к ней каждую ночь.

– Вы имеете в виду Марша? Вы о нем говорите?

– Так его зовут Марш? – спросила она. – Вы тоже его знаете?

– Я о нем слышал.

– Марш вполне подходящее имя для такого, как он[3]. – Женщина снова помычала, а потом сказала: – Он еще задаст Вайде жару.

– Что вы имеете в виду?

Женщина тяжело вздохнула, почти застонала.

– Должно быть, ты его не знаешь, мальчик. Иначе не стал бы спрашивать. Теперь оставь меня. Мне нужно помолиться, ибо он скоро придет.

Она не произнесла больше ни слова, хотя Мустейн задал еще несколько вопросов. Туман – густой, клубящийся – протягивал расплывчатые щупальца в открытую дверь хибары. Наконец, испугавшись, что не найдет дороги обратно, Мустейн предоставил Мадлен есть суп и молиться, а сам отправился назад по тропе. Тишину нарушал лишь стук капель, падавших с деревьев, но шаги Мустейна звучали громко, когда он ступал по разбухшим от сырости листьям и веткам, устилавшим раскисшую от дождя землю. Он задыхался, словно насыщенный влагой туманный воздух не питал легкие должным образом. Нависавшие над тропой ветви выступали из серой мглы, просыпая тяжелые капли ему на грудь и рукава. Но когда он стал спускаться вниз по тропе, примерно в четверти мили от места, где оставил пикап, в туманной пелене образовался разрыв, в котором он увидел фигуру, стоявшую в двадцати пяти – тридцати футах от него. Огромную, напоминающую очертаниями человека. Безликую. Серую тень, чуть более темную, чем все окружение.

Прежде чем брешь затянулась, Мустейн почувствовал на себе пристальный взгляд, словно загадочное существо наблюдало за ним, составляло мнение о нем. При мысли, что этот призрак его знает, он забыл о своих скептических настроениях, и зерно страха, посеянное у него в душе безумной обитательницей хибары, пошло в рост. Он прибавил шагу, и не бросился бегом единственно потому, что плохо знал местность; но когда впереди за деревьями наконец забрезжил бледный свет открытого неба и показался темный корпус стоящего у обочины дороги пикапа, вот тогда он побежал во все лопатки, продираясь сквозь заросли кустов, с выпрыгивающим из груди неестественно горячим сердцем. Он запрыгнул в машину со стороны пассажирского сиденья, запер на замок обе дверцы и несколько минут сидел, опустив голову на руль, покуда сердцебиение не прекратилось и окна стекол не стали запотевать от дыхания.