Алекс Форэн - Уместны были бы привидения... Страница 16

Я встал, обошел журнальный столик, отвернулся к стене. Просвистел зачем-то какую-то мелодию, потом резко повернулся…

Подноса на столике не было.

– Оп-па! Это вы здорово! Только верните лекарство больному человеку! – сказал я куда-то вверх – привидения ведь должны летать где-то под потолком.

Я прислушался. Вокруг стояла ватная тишина. Даже птицы, что весь день оптимистично щебетали на ветках за окном, вдруг смолкли. Я оглянулся вокруг. Комната была огромна и пуста. Я отражался сразу в двух зеркалах – справа и слева от меня. Посмотрев на свое отражение, я обнаружил довольно нелепого человека: у меня был серьезный, озадаченный вид, как у ребенка, который впервые в жизни увидел газированную воду и с интересом наблюдает за тем, как пузырьки воздуха поднимаются к поверхности. Я улыбнулся.

– Так! Хватит шуток! Я сейчас отвернусь, досчитаю до трех, а когда повернусь, верните, пожалуйста, поднос на место, хорошо? Вот. Я отвернулся. Я даже глаза закрою! Считаю! Раз… д… – я резко обернулся. Поднос был на месте. По спине у меня пробежали мурашки. Нет, скорее, промчался целый муравейник. Кто мог успеть за такое время поставить его на место? Я так и стоял, ошарашено глядя в тишине на поднос, пока из оцепенения меня не вывел голос Пэт:

– Генри! Выйди, пожалуйста! Быстрей!

Я вышел из комнаты, прошел по коридору. Пэт стояла на лестнице, и указывала на портрет, висевший на стене.

– Что-то случилось? – попытался сказать я спокойно, но получилось почему-то фальцетом.

– С-с-смотри! – шепотом сказала она, указывая на картину.

Я посмотрел на портрет. То, что в нем что-то изменилось, было видно с первого взгляда, но вот что именно, я понял не сразу. А когда понял, мне стало жутковато. На портрете бывшего хозяина замка все было так же, как и раньше, только в зеркале, за его спиной появилось еле различимое отражение детского лица. Лицо это было расплывчатым, и казалось, что на нем застыла кривоватая улыбка, будто ребенок хихикает.

– Генри… Помнишь, Мэй говорила, что слышала детский плач?

– Пэт! Что за чушь! Портрет как портрет. Может быть, так и раньше было, мы просто не обращали внимания. И вообще, это скорее пятно, чем рисунок. Пойдем, – я обнял ее за плечи. – Хватит… пойдем ко мне… я тебе коньячку налью, все пройдет.

Через несколько минут Пэт уже улыбалась и шутила. Потом вдруг застыла, стоя у окна с бокалом коньяка в руке и задумчиво произнесла:

– Знаешь… Все же в этом замке действительно что-то есть, от чего волей-неволей мерещится всякое… Представить только: идешь по коридору, и знаешь, что вот среди этих стен, именно по этим плитам ступали ноги человека, жившего лет триста-четыреста назад. И не захочешь, а увидишь какую-нибудь даму, что выскальзывает ночью из двери своего любовника и, вся в слезах, бежит к башне, чтобы прыгнуть вниз, в черную, дождливую пропасть… Такого не может быть в Нью-Йорке, где все застроено бетонными коробками в сто этажей, где я не знаю ни одного места, где была бы такая же тишина, как здесь!

Я обнял Пэт и поцеловал ее. Ее губы были солоноваты, и это было здорово.

* * *

Вскоре вернулись ребята. Девушки смеялись, Джефф с Крисом тоже были в приподнятом настроении. Где-то я вычитал: дети быстро утомляются, но и быстро отдыхают. Еще часа два назад Мэй сидела на кухне, грызла ногти от страха, Джефф молча помешивал кофе, Крис как-то напряженно пытался шутить, прохаживаясь по гостиной, а сейчас они уже все румяные и смеющиеся. Когда они проходили мимо моей комнаты, их голоса были хорошо слышны.

Мы лежали с Пэт на прохладных простынях. Она положила мне голову на грудь и, улыбаясь, слушала, как бьется мое сердце. Солнце пробивалось сквозь огромное витражное окно. Его свет чуть-чуть менял цвет, пройдя сквозь разноцветные стекла, и по противоположной от меня стене медленно ползли вверх, к потолку, красные, синие, зеленые пятна. Удивительное спокойствие было практически материальным, как будто сам воздух был пропитан им.

Теплый солнечный свет, тишина, которую нарушали еле слышное щебетание птиц за окном и смех приехавшей компании – мне хотелось замереть, остановить этот момент, продлить жизнь его мельчайших деталей. Дыхание Пэт на моей коже, чуть покачивающиеся гардины на окнах, тихий джаз, доносящийся из проигрывателя…

В дверь деликатно постучали. Я крикнул: «Одну минуту!», и встал. Пэт грустно вздохнула. Я накинул халат, открыл дверь.

Крис, с видом заговорщика, сказал:

– Не помешал?

– Ммм… А хотел?

– Генри, мы тут подумали… хорошо бы устроить сегодня небольшую вечеринку, а то все вечером расходятся по комнатам, как в скаутском лагере после отбоя. Что думаешь?

– Давай.

– Отлично! – Крис подмигнул мне и бодро пошел к лестнице.

Я, проводив его взглядом, улыбнулся, и вернулся в комнату. Пэт все так же лежала в постели.

Я скинул халат, лег к ней, поцеловал ее в шею. Пэт повернулась ко мне, провела ладонью по моим волосам.

– Так у нас что, сегодня вечеринка? – спросила она.

– Ну… наверное.

– Я вижу, больной, вы пошли на поправку.

– У меня прекрасный доктор, – сказал я, и отправился в душ.

Когда через несколько минут я вернулся, Пэт красивой довольной кошкой нежилась в кровати, включив телевизор, где крутили какой-то музыкальный клип. Мне хотелось продлить тишину и, сказав об этом Пэт, я выключил телевизор. То есть, я попытался выключить его при помощи пульта. Не получилось. Я нажал на кнопку еще несколько раз – пульт не работал. Видимо, сели батарейки. Как вариант… Я неторопливо подошел к телевизору и нажал кнопку на нем. Тот же результат. Это уже было забавно. Я спокойно нагнулся и выдернул шнур из розетки. Я почти не удивился тому, что телевизор продолжал работать. Я подумал, что это несколько навязчиво с его стороны, но остроумно. Ладно. Стоит только обратиться к Ларри, и… Нам же говорили, что лысый молчун – замечательный электрик.

Телевизор завершил показ клипа, переключился на другую программу, затуманился помехами и явил нам сквозь них расплывчатое пятно. Оно проступало все четче и, наконец, превратилось в тот неясный усмехающийся детский лик, который мы рассматривали на портрете.

* * *

Сумерки опустились на Хэмфилд внезапно, как будто кто-то щелкнул огромным выключателем, и небо потухло, стало черным, а белые, легкие облака превратились вдруг в серые, хмурые тучи, проплывавшие по небу, как пустые корабли без команды и капитана. Черные очертания замка посреди ночного неба казались обломками скал, а башня тянулась к небу, как будто пыталась проткнуть его и достать до звезд.

Мы сидели в гостиной за длинным столом. Повара постарались на славу. Перепробовать все было соблазнительно, но невозможно.

Пэт села рядом со мной, и Малкольм тут же подошел к ней, чтобы наполнить ее бокал.

Я взял у него бутылку и сказал:

– Спасибо, Малкольм, я сам поухаживаю за дамой.

Я налил вина, встал и, подняв бокал, произнес:

– Друзья. Предлагаю очень нестандартный в нашей компании тост, – я обвел всех взглядом… – За прекрасных дам! Джентльмены, еще способные на это, могут пить стоя!

Пэм и Мэй захихикали, мы чокнулись и выпили.

Крис спросил:

– Мэй, как твой кролик?

– Да ну тебя, Крис… никто мне тут не верит…

– Да нет, почему же?! Все верим! – сказал Крис, стараясь сдержать улыбку.

– Крис, отстань от девушки! – сказал вдруг Джефф. Крис удивленно посмотрел на него, но замолчал.

Джефф был какой-то совсем задумчивый. Он смотрел на свет сквозь бокал вина и, казалось, ничего больше его в этом мире не интересовало.

Мэй поднялась к себе в комнату, сказав, что вернется через несколько минут. Пэт и Пэм о чем-то тихо разговаривали и, улыбаясь, почему-то постоянно поглядывали на Криса.

Истошный крик Мэй, донесшийся со второго этажа, был совсем неожиданным, а потому еще более резким. Джефф уронил бокал, и вино кровавым пятном разлилось по белой скатерти. Крис так резко вскочил из-за стола, что его стул отлетел и перевернулся.

Когда мы ворвались в комнату Мэй, нашим глазам предстала картина, достойная кисти художника-мистика: при выключенном свете мы увидели черный силуэт Мэй в вечернем платье на фоне окна. Она была похожа на статую. Правда, когда мы подбежали к окну и вгляделись туда, куда она указывала пальцем, все мы тоже на несколько секунд окаменели.

По самой окраине поля, практически по берегу реки, на фоне совершенно темного леса медленно двигалась неярко светящаяся расплывчатая фигура. Она не приближалась и не удалялась от замка, а будто неторопливо прогуливалась, пританцовывая и, судя по всему, не касаясь при этом земли, а проплывая над ней в нескольких дюймах. Очертания ее при этом постоянно изменялись, искажались, как дым, под порывами ветра. Контуры фигуры, несомненно, напоминали человека, хотя, насколько можно было судить, человека очень невысокого роста. Внезапно фигура остановилась, покачалась, зависнув на месте и, судя по всему, пристально уставилась на замок. Ощущение было таким, что – ровно на нас. Было видно, как медленно поднялся светящийся силуэт руки, и, указывая на кого-то из нас, поманил его. Это, наконец, вывело из ступора Мэй, и мы вновь услышали ее истошный крик, только теперь мы находились в непоср�дственной близости от нее, и смогли сполна оценить его громкость. Через секунду случилась цепная реакция, и Пэм и Пэт присоединились к Мэй, завизжав в той же тональности, что и она. У меня сработал защитный механизм или просто заложило уши – я перестал слышать. Видимо, это была контузия.