Терри Сазерн - Снимаем порно Страница 16

Она бросила на него быстрый удивленный взгляд, но он только улыбнулся.

— Точно, дорогой, — сказала она ровно, — ни на сантиметр со времени «Синей птицы счастья». — Она наклонилась и очень нежно укусила его за ухо.

8

Жемчужно-голубой «Мозератти», затягивая в себя свежий воздух и подвывая, катил по пустынной альпийской дороге, подобно артиллерийскому снаряду, медленно проносясь по длинным наклонным кривым, как если бы находился внутри пневматической трубы. Арабелла утверждала, и, вероятно, это была правда, что ее учил водить машину сам Фанджио. Даже если так и было, ее мастерство было необычайным. Сказать, что она водила машину как мужчина, означало бы не сказать ничего. Она вела машину с искусностью водителя, удостоенного гран-при, но гораздо расслабленнее, без каких бы то ни было признаков скованности, которая могла бы сопровождать напряженную сосредоточенность; казалось, она ведет машину с большей мягкостью и фацией, чем мужчина, при этом поддерживая оживленность немного театрального монолога и одаривая Бориса короткой, но обезоруживающей улыбкой. Арабелла не придерживала машину на поворотах при скорости 70 миль в час.

Он наблюдал за ее лицом, уже давно зная об ее умеренном приятном возбуждении.

— Я заставляю машину подчиняться мне, — объяснила она однажды, — … как женщину, да? Я выступаю в роли мужчины, не так ли? Здесь я главная — вот почему мне это нравится. Ты понимаешь?

Место детских пикников Арабеллы оказалось настолько же отдаленным, насколько и прелестным, эта уединенность придавала ему очарование «секретности» в стиле Шангри-ла.

Свернув с главной дороги, они двигались по проселочной, пока она не оборвалась у непроницаемой стены деревьев. Там они выбрались из машины и пошли в лес по мягкой, устланной сосновыми иголками тропинке, над которой смыкались кроны очень высоких деревьев, образуя купол, сквозь который не проникало солнце; и этот проход был подобен туннелю, ведущему в никуда. Но пройдя по нему, они оказались в месте, словно сошедшем со страниц иллюстрированной книги, — на заросшем травой берегу искрящегося горного озера, окруженного соснами и вздымающимися со всех сторон серебристо-голубыми Альпами.

— Вот это место, — сказала Арабелла, перемещаясь в тень вечнозеленого великана.

Борис осмотрел всю сцену, затем одобрительно кивнул.

— Неплохое место.

Пока она вынимала и раскладывала на траве принесенную с собой еду, он открыл вино.

— Нальем по стаканчику, — сказала Арабелла, — а потом положим бутылку охлаждаться в озере, да?

— Хорошая идея.

— Как Джейк и Билл, да? — сказала Арабелла, — весьма романтично.

— Джейк и Билл?

— Да, у Хэмингуэя — comment s'appele? Le Jour Se Leve?[15]

— О, да, — вспоминая, сказал Борис, — когда они отправились рыбачить… Затем он рассмеялся. — Почему ты говоришь «романтично» — ты думаешь, они были голубыми?

— О, нет, нет, нет, я имею в виду романтично — в классическом смысле! Голубыми!

Она пожала плечами, разворачивая «Камамбер».

— Я не знаю, предполагалось ли, что они голубые?.. но он не мог этим заниматься, не так ли? Джейк? У него не было этой штуковины — ведь вся история про это?

— М-м, — Борис глубокомысленно посмотрел на цыплячью ногу в своей руке, затем начал есть.

— Несомненно, — сказала Арабелла, нахмурив брови и старательно намазывая паштет на небольшой ломоть хлеба, — они могли бы это сделать — Билл мог бы заниматься любовью с Джейком, а Джейк мог бы целовать Билла… как ты говоришь, «сосать его»? Да?

Борис улыбнулся.

— Да.

— Или «отсосать ему»? Как ты говоришь? Как правильнее?

— И так, и так.

Она удовлетворительно кивнула, как на занятиях по лингвистике, серьезный актер всегда находится в поисках «верного слова», медленно прожевала, затем отпила глоток вина.

— Послушай, — сказал Борис, — с кем, на всем белом свете, ты бы предпочла заниматься любовью?

Она подняла на него взгляд, на секунду прекратила жевать, потом ответила без колебания:

— С Анжелой Стерлинг.

— Извини, она уже приглашена. Кто еще, кроме нее, после нее?

— «Приглашена»? Что это значит, «уже приглашена»? И о чем ты вообще говоришь?

— Ну, ты знаешь, эта часть в фильме, твоя часть — я говорил тебе, что это будет эпизод с лесбиянками.

— Да?

— Ну, я подумал, что, возможно, будет неплохо пригласить играть вместе с тобой того, кого ты всегда… имела на примете, так сказать… с кем ты всегда хотела это сделать, ну, знаешь, заниматься любовью.

Арабелла восхитилась.

— Какая изумительная идея!

— В таком случае ты бы смогла вложить в эту сцену больше чувств, верно?

— Совершенно точно!

— О'кей, кто… помимо Анжелы Стерлинг?

Арабелла вытерла руки и приступила к явно приятной задаче обдумывания кандидатуры.

— Ну, хорошо, дай мне подумать… — И всего через три секунды. — О, как насчет… принцессы Анны?

— Кого?

— Принцесса Анна… английская!

— Ты имеешь в виду принцессу Маргарет?

— Нет, нет, принцесса Анна! Младшая! — Она отвернулась с раздраженным видом.

— Подожди минутку, — сказал Борис, вставая, — дай мне принести еще вина. — Он вернулся с бутылкой. — А теперь поговорим о двух вещах, которые мне следует прояснить: одна — это должна быть актриса; и, вторая, ей должно быть, по крайней мере, восемнадцать.

— Ей уже восемнадцать, — сказала Арабелла с глубокой обидой в голосе.

— Да, но все дело в том, что она не актриса.

— Даже к лучшему — я научу ее … всему.

Борис вздохнул.

— Она никогда этого не сделает. Это чудесная мысль, но она этого не сделает никогда.

— Откажется сниматься в фильме Бориса Адриана? Это было бы сумасшествием!

— Единственные, кто будут участвовать в этом фильме, — объяснил Борис, — это люди, нуждающиеся в деньгах, и актеры… актеры, подобные тебе… артисты, желающие в нем сниматься — по тем или иным причинам. Она же не подходит ни под одну статью.

Арабелла пожала плечами с мрачным видом.

— И потом существует королева, — добавил решающий аргумент Борис, — подумай, как она будет себя чувствовать.

— О, да, — это произвело на Арабеллу впечатление, — королева. Это правда, она может расстроиться.

— Это разобьет ей сердце, — пробормотал Борис, улыбаясь своим мыслям. — Нет, ты просто должна подумать о ком-нибудь еще.

— Компромисс…

— Боюсь, что да.

— Хорошо, я подумаю.

Они продолжали есть, теперь в молчании — Борис, преследуемый фантазией о лесбиянке и принцессе, в то время как Арабелла изучала свой собственный мир темных причудливых образов в поисках подходящего партнера.

Оба некоторое время молчали, пока Арабелла, покончив с сыром, не откинулась спиной на траву и не вздохнула.

— Ты знаешь, — сказала она спустя минуту, — именно здесь, на этом месте, я впервые занималась любовью.

— Ты имеешь в виду с девушкой?

— Конечно, с девушкой. Кого, ты думал, я имела в виду — осла?

Борис лег на спину рядом с ней, закинув одну руку за голову, а другой придерживая стакан вина на своей груди.

— Кто это был — та кузина, которую ты навешала каждое лето?

— Да… Дениз, — она произнесла это имя, как будто пробуя его на вкус.

— М-м, прямо здесь, а?

Он выждал некоторое время, глядя в небо.

— Что же случилось? — наконец спросил он.

— Что случилось? — повторила она, качая головой, словно сомневаясь в реальности прошлого или как будто затрудняясь перевести его на язык воспоминаний, а возможно, в тот самый момент она фактически заново переживала все это. Арабелла вздохнула.

— Мне было пятнадцать, — сказала она, — Дениз на год моложе. Она была моей кузиной, и мы, сколько я себя помню, проводили вместе каждое лето. Я не могу рассказать, не могу выразить, насколько мы были близки. Она была очаровательной девушкой — необыкновенная, изящная, чистая… дитя природы. Или будто из балета. И такая… исключительно красивая. Я восхищалась ею, потому что она была полностью лишена… эгоизма, абсолютно не знакома с материальным миром. Я же, наоборот, как мои друзья в Париже, — честолюбивая, всегда стремящаяся быть впереди других, помешанная на идее совершенства и успеха. Но я была ее идолом — я уже работала в театре и училась… для нее была воплощением всего тайного и волнующего в Париже. — Она на минутку умолкла, нежно улыбаясь. — Ты ведь знаешь, юные девушки — начиная примерно с двенадцати лет — все время смотрят на свою грудь: не подросла ли она еще немного. И если у них есть близкая подруга, примерно того же возраста, они показывают их друг другу и сравнивают. Ну, именно так было и у нас с Дениз, за исключением того, что я была почти на год старше, и моя грудь росла быстрее. Кроме того я по природе была более… развитой в этом отношении. В любом случае к четырнадцати годам мои груди были чудесными, — она непроизвольно провела рукой над одной из них и посмотрела вниз, — очень чудесными, на самом деле, в то время как у Дениз они лишь начинали наливаться. Потом я приехала в следующем году — теперь ей было четырнадцать — и ее груди полностью изменились, они стали изумительными. Первым делом она показала их мне, даже несмотря на некоторую свою робость, потому что они были совершенством — точно таким же, каким были мои год назад. Вот так. В тот день мы приехали сюда на ланч, точно такой же, как этот, а потом пошли купаться, как мы всегда это делали, сняв всю одежду. И именно тогда это случилось, когда мы вышли из воды и опять стали разглядывать ее груди — и на этот раз мы были зачарованы тем, как торчали соски из-за холодной воды. Мы обе дотрагивались до них и до моих, весело смеясь. И я сказала, что хотела бы посмотреть, что почувствую, если их поцелую, пока они такие напряженные и торчащие. Дениз засмеялась и сказала, что она этого тоже хотела бы. И мы это сделали, и у меня возникло чудесное ощущение — я имею в виду, что ее сосок у меня во рту приносил чудесное ощущение… такой тяжелый и холодный от воды, но такой теплый и живой внутри и такой чувствительный — я могла чувствовать, как он становится тяжелее и больше, пока я его целую. Я думаю, что так это и началось — отклик, ощущение ее отклика. И затем я почувствовала жгучее желание поцеловать ее рот. По правде говоря, мы и раньше это делали, но это не было серьезно — с языком и так далее — это была своего рода лишь подготовка, чтобы понять, как это будет с мальчиками. Но теперь все было по-другому — теперь я хотела очень глубокого поцелуя и я хотела ощутить, как эти тяжелые соски прижимаются к моим грудям. Поэтому я начала целовать ее, пока мы все так же стояли вот здесь… на этом месте, и ласкать ее бока, бедра, ноги… и наконец, ее местечко. Потом я сказала ей, что не знаю почему, но мне хотелось бы поцеловать там. И она сказала, хорошо, я опустилась на колени и начала целовать его, ее клитор — а потом мы легли здесь и целовали друг друга. — Она потянулась и сжала руку Бориса. — Это было так чудесно… так волшебно. Мы были в исступлении. О, мы обе и раньше играли со своим телом, и, возможно, у нас бывало что-то вроде оргазма, маленького, но это было невероятно — то, как она стонала и извивалась, а затем всхлипывала, когда кончила. Это дало мне такое чувство власти, сознание того, что я могу так ее волновать. Нам казалось, что в мире существуем только мы, я целую ее, заставляю кончать опять, опять и опять…