Олег Врайтов - Записки фельдшера Страница 17

— Будет, будет. Вовремя вызвали, и все до нашего приезда правильно сделали. А если бы не сделали…

— Она сделала, — мотнул головой в сторону молчавшей Ирины Игорь.

— Я уж понял. Вы молодец, девушка. Даже не знаю, как вас похвалить — давно не встречал такого профессионализма среди вызывающих.

— Бригада девять, ответьте «Ромашке», — раздалось в кабине. — Девятая, вы адрес нашли?

— Уже везем больного в больницу, Маша, — послышался голос водителя.

— Ясно.

Ира вытерла пот, внезапно появившийся на лбу.

— Вы девятая бригада? — сдавленно спросила она.

— Да, — кивнул Леша. — А что-то не так?

— Нет… просто… у вас врач Воронцов такой есть… сегодня не его смена?

Леша как-то смущенно провел руками по своим коленям.

— Он уже не работает.

— Как — не работает?!

— Уволился год назад, что ли… Он с главным врачом разругался, фельдшера у него забрали, с которым долго работал. Говорят — очень просил за нее, даже в Горздрав ходил, в край писал, только без толку все. Он и ушел, а перед уходом главного такими словами обложил, что и повторять стыдно. И старшего фельдшера тоже. Сейчас сильно пьет, говорят.

Ирина закрыла глаза. В салоне стояла духота, смешанная с запахом гипохлорита, резины, крахмала белья и кисловатым ароматом пропитанной потом формы врача; в салоне шипела рация, поскрипывали носилки, грохотал откидной пандус, постукивали друг о друга шины в чехле, колотился о железную станину дефибриллятор. Все это такое свое, родное, любимое — ненадолго забытое, а теперь — разом вернувшееся, нахлынуло на девушку, как волна прибоя. Ее бригада. Нет Воронцова. Нет Ирины Васнецовой. Нет больше девятой бригады. Ничего нет.

Слезы полились сами — сначала двумя робкими струйками, а потом, словно прорвало плотину — навзрыд. Ира громко плакала, вцепившись до боли сжатыми пальцами в металл носилок, плакала так, как не плакала никогда, даже в день своего увольнения.

— Зайка, да что с тобой? — Игорь обнял ее сзади, крепко прижав к себе. — Не переживай, доктор же сказал — будет он жить. Ну, успокойся, лапуль, успокойся…

— Будет, — мягко произнес врач Леша. — Не надо так переживать.

Не понять вам, ребята. Не понять. Может — и хорошо, что не понять. Дай бог, чтобы ни любимый Игореша, ни этот молодой, но уже грамотный врач Алексей, никогда не поняли того, что сейчас ядом плещется в ее душе. Дай бог.

— Я… спокойна, — фельдшер Ирина Васнецова торопливо вытерла слезы и неловко, с усилием, улыбнулась. — Простите меня… это… так… эмоции после случившегося…

Ночной ангел

Перед вызовом мне всегда хочется курить. Прямо напасть какая-то — курю я крайне редко, в быту так вообще никогда, но вот на работе рука прямо сама тянется к пачке, особенно когда на карте вызова красуется какое-нибудь «Плохо с сердцем, без сознания, СРОЧНО». И после того как диспетчер пихнула тебе сложенный вдвое листок в окошко диспетчерской, после того, как ты осознаешь, что ты фельдшер пятимесячной свежести, у которого еще не потерся глянец на дипломе, после того как в очередной раз ощущаешь трусливую дрожь в коленях, после того как понимаешь, что впереди тебя ждет полная неопределенность, несмотря на зазубренные в училище алгоритмы, — вот тогда и начинаешь курить. Взатяг, жадно, словно это последняя в твоей жизни сигарета, и горький дым, дерущий горло — последняя радость, доступная тебе в оставшихся минутах беззаботного существования на этом свете. Как новичок, я первое время игнорировал и даже порицал привычку моих коллег чуть что — сразу за сигарету, но вот прошел довольно-таки короткий срок и сам втянулся.

Местечко удобное — угол двора подстанции, у стены гаража, где дремлют две машины главного врача (современный «Лексус» и крайне несовременная, но при сем — шикарная древняя «Волга», трепетно отреставрированная, вплоть до вскинувшего копыта в отчаянном прыжке оленя на капоте), сверху нависают лапы двух могучих кипарисов, защищая в ненастье от дождя, в жару — от палящих лучей солнца. И еще оно удачно скрыто от бдительных взглядов старшего врача и особо глазастых диспетчеров, по зову души контролирующих в окошко, сразу ли ты прыгнул в машину, получив карту на руки. Вот и сейчас, бегло полюбовавшись на повод «Выс. АД, сердцебиение», я торопливо щелкнул зажигалкой, пока водитель прогревал машину. Дымок от подпаленного кончика сигареты взвился вверх, растворившись в пушистых кипарисовых ветвях.

— Чего там, Леха? — поинтересовался водитель.

— Болеют, Артемович.

— Срочно, нет?

— Срочно, срочно, — я торопливо тянул в себя жгущий глотку дым.

Меня хлопнули по плечу. Ага, врач мой.

— Срочно?

— Ну… да. — Я почему-то всегда стеснялся, когда Егор находился рядом, чувствуя себя школьником, прихваченным за расписыванием стен хамскими надписями бдительным директором. — Давление, сердце молотит. Кто его знает, почему оно молотит…

Егор кивнул, как обычно. Он всегда кивал, слыша повод к вызову, каким бы он ни был, словно он давно это предвидел и сейчас, услышав подтверждение своих слов, лишь сухо констатирует подтверждение собственной проницательности. Проделывал он это всегда с такой завидной ленцой и спокойствием, что я просто скрипел зубами от зависти. Ведь молодой же парень, если и старше меня, то лишь на пару годков, но всегда настолько спокоен, что невольно задаешься мыслью — где он успел набраться этой вековой мудрости и спокойствия…

— БРИГАДА ЧЕТЫРНАДЦАТЬ, ОДИН-ЧЕТЫРЕ, ВАМ НА ВЫЗОВ! — разнеслось по пустому двору. Ну да, стоило ли сомневаться — Зоя Савельевна, как зоркий сокол, вручив мне заведомо подозрительный вызов, не преминула оторвать зад от кресла и проконтролировать, понесся ли я стрелой.

— Нырни под кочку, лягва, — буркнул Василий Артемович. Где-то у него в родне в свое время погуляли поляки, и он частенько вклеивал в устную речь эндемичные его далеким предкам словечки. «Лягва» — это, кажется, жаба… метко подмечено, если вспомнить некоторую приземистость фигуры нашего диспетчера.

Я открыл дверь «Газели», впуская Егора в салон и ставя оранжевый терапевтический ящик за вращающееся кресло, упирая его в печку. Что, если верить грозной надписи на его внутренней поверхности, было строжайше запрещено. Не знаю, может, опасались разработчики, что вскипит в ампулах так нежно любимая нашим основным контингентом магнезия — но это опасение было неактуально, ибо печка наша грела куда хуже, чем огонек моей зажигалки, поскольку наша «Газелька» отходила уже два срока эксплуатации и теперь, скрипя, старалась отходить третий.

Егор забрался в салон, уселся на крутящееся кресло, запахнул свою ветхую темно-синюю куртку с нашитым крестом из светоотражающей ткани — старая куртка, давно уж таких не выдают — и снова кивнул. Я захлопнул дверь и полез вперед. Еще один маленький плюс работы с этим врачом — он всегда ездил сзади, давая мне, молодому разгильдяю, шанс покататься впереди с приятными бонусами в виде возможности делать героическое лицо, так котируемое юными девами, когда летишь на вызов с мигалкой, а на шее болтается фонендоскоп (опять же — прерогатива врача, но его таскал я), а в нагрудном кармане топорщится карта вызова, еще девственно чистая, без помарок и исправлений, и передо мной на панели шипит рация, в которую так приятно после каждого пакостного вызова, солидно вздохнув, сказать любимое «Ромашка», четырнадцатая свободна».

— Куда? — дежурно поинтересовался Артемович. Поинтересовался праздно, карта лежала на «торпеде», и он профессиональным взглядом уже не только успел увидеть адрес, но и проложить к нему маршрут.

— Абовяна, двадцать три, — поддерживая традицию, огласил я, взяв карту в руки. — Частный дом, встречать будут у ларька.

— Хрен кто там встречать будет, — фыркнул в желтые от табака усы водитель. — Сколько катаюсь, вечно блаженные вокруг — хоть в глаза им сс…

Я оглянулся назад, не слушая его дежурные же ругательства — Егор снова мне кивнул. Готов, значит. Поехали. Вся наша работа — бесконечная череда маленьких традиций и обрядов, смешных, нелепых порой, но свято соблюдаемых. Обматери вызывающих — и получишь действительно обоснованный вызов. Громогласно пообещай себе и бригаде, что встречать не будут — встретят, проводят и даже нести помогут. Покури перед вызовом, забей себе легкие горькой дрянью — и вдруг найдется вена, вдруг на прекардиальный удар заглохшее сердце отзовется внезапно возникшим рваным, слабым, но — ритмом, а пациент вместо пьяной, злобной и капризной твари окажется милым, добрым и крайне приятным человеком… Впрочем, последнее — крайне рискованно. Потому что не спасти такого человека — это очень больно.

Проезжая мимо окон диспетчерской, Артемович несколько раз издевательски «крякнул» сиреной силуэту Зои Савельевны, с предсказуемой бдительностью провожающей нас глазами.