Василий Аксенов - Апельсины из Марокко Страница 17

7. Виктор Колтыга

В Талом, кажется, вся улица пропахла апельсинами. В толпе то тут, то там мелькали граждане, с бесстрастным видом лупившие эти роскошные, как сказал Кичекьян, плоды. Видно, терпения у них не хватало донести до дома.

Мы медленно пробирались по заставленной машинами улице. Мальчики в кузове у нас нетерпеливо приплясывали. С Юрой прямо неизвестно что творилось. Подозреваю, что он вообще ни разу раньше не пробовал апельсинчиков. А я внимательно разглядывал прохожих, нет ли среди них Люськи. Гера тоже смотрел. Соперники мы с ним, значит. Вроде бы какие-нибудь испанцы, не хватает только плащей и шпаг.

Возле детсада разгружалась машина. В детсад вносили оклеенные яркими бумажками ящики, в которых рядком один к одному лежали эти самые. Все нянечки, в халатах, стояли на крыльце и, скрестив руки на груди, торжественно следили за этой процедурой. Окна в детсаде были темные; ребятня, которая на круглосуточном режиме, спокойно дрыхла, не подозревая, что их ждет завтра.

Улица была ярко освещена, как будто в праздник. Впрочем, в Талом всегда светло, потому что с одной стороны улицы стоят суда, а там круглые сутки идет работа и светятся яркие лампы.

– Мальчики, равнение направо! – крикнул я. – Вот он!

Над крышей какого-то склада виднелись надстройки и мачты, а из-за угла высовывался нос виновника торжества, скромного парохода «Кильдин».

– Ура! – закричали наши ребята. – Да здравствует это судно!

Моряки с «Зюйда» иронически усмехнулись. К продмагу мы подъехали в самый подходящий момент. Как раз в тот момент, когда при помощи милиции он закрывался на законный ночной перерыв. Публика возле магазина шумела, но не очень сильно. Видно, большинство уже удовлетворило свои разумные потребности в цитрусовых.

На Юру просто страшно было смотреть. Он весь побелел и впился лапами мне в плечо.

– Спокойно, Юра. Не делай из еды культа, – сказал я ему. Я слышал, так говорил Сергей Орлов – остроумный парень. – Подумаешь, – успокаивал я Юру, – какие-то жалкие апельсины. Вот арбузы – это да! Ты кушал когда-нибудь арбузы, Юра?

– Я пробовал арбузы, – сказал какой-то детина из моряков.

В общем, мы приуныли.

Открылись двери кабины, и с двух сторон над кузовом замотались головы Чудакова и Евдощука.

– Прокатились, да? – сказал Чудаков.

– Прокатились, – подвел итог Евдощук и кое-что еще добавил.

– Паника на борту? – удивился я. – По местам стоять, слушай команду. Курс туда, – показал я рукой, – столовая ресторанного типа «Маяк»!

– Гений ты, Виктор! – крикнул Чудаков.

– …..! – крикнул Евдощук.

И оба они сразу юркнули в кабину.

Взревел мотор.

Я угадал: столовая ресторанного типа «Маяк» торговала апельсинами навынос. Длинное одноэтажное здание окружала довольно подвижная очередь. Кто-то шпарил на гармошке, на вытоптанном снегу отбивали ботами дробь несколько девчат. Понятно, это не Люся. Люся не станет плясать перед столовой, она у нас не из этаких. Но может быть, она где-нибудь здесь?

Торговля шла где-то за зданием, продавщицы и весов не было видно, но, когда мы подъехали к хвосту очереди, из-за угла выскочил парень с двумя пакетами апельсинов и на рысях помчался к парадному входу – обмывать, значит, это дело.

Мы попрыгали из машины и удлинили очередь еще метров на шесть-семь. Ну, братцы, тут был чистый фестиваль песни и пляски!

– «А путь наш далек и долог…» – голосили какие-то ребята с теодолитами. Шпарила гармошка. Девчата плясали с синими от луны и мороза каменными лицами. Галдеж стоял страшный. Шоферы то и дело выбегали из очереди прогревать моторы. Понятно, там и сям играли в «муху». Какие-то умники гоняли в футбол сразу тремя консервными банками. Лаяли собаки нанайцев. Нанайцы, действительно умные люди, разводили костер. Там уже пошел хоровод вокруг костра и вокруг задумчивых нанайцев. Подъехали интеллектуалы. Катя давай плясать, и Колька Калчанов туда же.

– Заведи, Сережа, свою шарманку, – попросил я.

На груди у товарища Орлова висел полупроводниковый приемник. Какой-то пьянчуга бродил вдоль очереди и скрипел зубами, словно калитка на ветру. Иногда он останавливался, покачивался в своем длинном, до земли, драном тулупе, смотрел на нас мохнатыми глазами и рычал:

– Рюрики, поднесите старичку!

Сергей пустил свою музыку. Сначала это было шипение, шорох, писк морзянки (люблю я эту музыку), потом пробормотали что-то японцы, и сильный мужской голос запел «Ду ю…» и так далее. Он пел то быстро, то медленно, то замолкал, а потом снова сладкозвучно мычал «Ду ю…» и так далее.

– «Ду ю…» – протянул Сергей и отвернулся, поднял голову к луне.

А Катя с Колей отплясывали рядом, не поймешь, то ли под гармошку, то ли под этого «Ду ю…». Что-то у них, кажется, произошло.

– Что-то Катрин расплясалась с Калчановым, – шепнул мне Базаревич, – что-то мне это не нравится, Вить. Что-то Кичекьяныч-то наш…

– Молчи, Леня, – сказал я ему. – Пусть пляшут, это – дело невредное.

Пойду искать Люсю. Чувствую, что где-то она здесь. Почему бы и мне не поплясать с ней по морозцу? Я уж было отправился, но в это время к очереди подъехала машина «ГАЗ-69», и из нее вылезло несколько новых любителей полакомиться.

– Кто последний? – спросил один из них.

– Мы с краю, – сказал я, – только учтите, ребята, что за нами тут еще кое-кто занимал. Учтите на всякий случай. Возможно, еще одна когорта подвалит.

– Нас тоже просили очередь занять, – сказал один моряк, – сейнер «Норд» приедет.

– Понятно, – сказали новые, – а товару хватит?

– Это вопрос вопросов, – сказал я. – А вы сами-то откуда?

– С Улейкона, – ответили они.

– Ну, братцы… – только и сказал я.

С Улейкона пожаловали, надо же! Знаю я эти места, бывал и там. Сейчас там небось носа не высунешь, метет! По утрам откапываются и роют в снегу траншею. Здесь тоже частенько бывает такое и всякое другое, но разве сравнишь побережье с Улейконом?

– Мы тут новую технику принимали, – говорят ребята, – смотрим, апельсины…

Пьют там от цинги муть эту из стланика. Помогает. Кроме того, поливитаминами в драже балуются.

– Пошли, ребята, – говорю я им, – пошли, пошли…

Наши смекнули, в чем дело, и тоже их вперед толкают. За углом здания, прямо на снегу, стояли пустые ящики из-под апельсинов. Две тетки, обвязанные-перевязанные, орудовали возле весов. Одна отвешивала, а другая принимала деньги. Несколько здоровенных лбов наблюдали за порядком.

– Красавицы! – заорал я. – Товару всем хватит?

– Там сзади скажите, чтоб больше не вставали! – вместо ответа крикнула одна из продавщиц.

– Стойте здесь, братишки, – сказал я и врезался в толпу. – Слушайте, – сказал я очереди, когда оказался уже возле самых весов, – тут люди издалека приехали, с Улейкона…

Очередь напряженно молчала и покачивалась. Ясно, что тут уж не до песен-плясок, когда так близко подходишь. Все отводили глаза, когда я на них смотрел, но я все ж таки смотрел на них испепеляющим взором.

– Ну и че ты этим хочешь сказать? – не выдержал под моим пристальным, испепеляющим взором один слабохарактерный.

– С Улейкона, понял? Ты знаешь, что это такое?

– Ни с какого ты не с Улейкона! Ты с Фосфатки, я тебя знаю, – визгливо сказал слабохарактерный.

– Дура, я-то стою в хвосте, не бойся. Я ничего не беру, видишь? – Я вынул авторучку, снял с нее колпачок и сунул ему в нос. Таким типам всегда нужно сунуть в нос какое-нибудь вещественное доказательство, и тогда они успокаиваются.

– Улейконцы, идите сюда! – махнул я рукой.

Очередь загудела:

– Пусть берут… Чего там… Да ну их на фиг… Ты, молчи… Пусть берут…

Я отошел к пустым ящикам. На них были наклейки: на фоне черных пальм лежали оранжевые апельсины, сбоку виднелся белый минарет и написано было по-английски «Продукт оф Марокко».

Я соскоблил ножом одну такую наклейку и сунул ее в карман.

Хватит не хватит апельсинов, а сувенирчик у меня останется.

Когда первый улейконец выбрался из толпы с пакетами в руках, я подошел к нему и вынул из пакета один апельсин.

– Мой гонорар, сеньор, – поклонился я улейконцу и посмотрел на него внимательно: не очень ли он огорчен?

– Берите два, – улыбнулся улейконец, – право, мы вам так благодарны…

– Ну что вы, сеньор, – возразил я, – это уже переходит границы.

Я подошел к нашим, отвел в сторону Юру и предложил ему пойти выпить пива. Через площадь от столовой «Маяк» находился сарай, который в Талом гордо называли «бар». Юра согласился, и мы с ним пошли.

По дороге Юра все волновался, хватит ли нам товару, наверное, нет, скорее всего, не хватит. А я ощупывал у себя в кармане небольшой улейконский апельсин.

– Похоже на то, парень, что ты их раньше и не пробовал.

– Что ты! Еще как пробовал. Помню:

– Брось! Знаю я твою биографию.

Я протянул ему апельсин:

– Рубай! Рубай, говорю, не сходя с места!

По тому, как он взялся за него, я сразу понял, что был прав.