Захар Прилепин - Дорога в декабре Страница 17

Подтягиваем берцы и разгрузки. Черная Метка подгоняет нас.

Плохиш, похожий одновременно на бодрого деда и на школьни-ка-второгодника, сидя на лавочке у школы, дурит.

— Саня! — зовет он выходящего Скворцова. — Может, исповедуешься Монаху?

— Я безгрешен, — буркает Скворец.

— Ну конечно… — строго смотрит Плохиш. — А кто рукоблудием ночью занимался? Ну-ка быстро руки покажи!

— Да пошел ты…

— Ладно, брат, до встречи! — примирительно говорит Плохиш. — Все там будем!

Следом за Саней выходит Дима Астахов.

— До встречи, брат! — говорит Плохиш и ему.

За Димкой топают братья-близнецы Чертковы — Степан и Валентин.

— Давайте, братки, аккуратней. Смотрите, не перепутайтесь…

— Берегите спирт, дядя Юр! — напутствует Плохиш и нашего доктора, и всех идущих за ним, говорит, улыбаясь: — До встречи! До свидания, братки!.. А ты, Семеныч, — прощай…

— Тьфу, дурак! — говорит Семеныч без особого зла и три раза плюет через плечо.

…Машины прогревают моторы, водители суетятся, поправляют броники, висящие на дверях.

Наши пацаны рассаживаются по одному в кабины. Оставшиеся — на броню пригнанных бэтээров.

Выбираю себе место на броне ровно посередине, спиной к башне.

«Если расположиться полулежа, то сидящие с боков в случае чего прикроют меня», — цинично думаю я.

Приходит Шея, сгоняет меня и усаживается на мое место. Огрызаясь, перемещаюсь к краю.

Солнышко начинает пригревать, доброе такое солнышко.

Семеныч лезет на наш бэтээр, мы пойдем замыкающими.

На первом бэтээре сидит Черная Метка, его, как выяснилось, Андрей Георгиевич зовут. Внимательно смотрит на пацанов.

Открываются ворота, бойцы, стоящие на воротах, салютуют нам, ласково ухмыляясь. Урча, выползает первый бэтээр, следом выруливают машины. Мягко ухая в лужи, колонна выбирается на трассу…

Я уже люблю этот город.

«Первые руины Третьей мировой источают тепло…» — шепчу я, впав в лирическое замешательство. Птиц в самом городе нет. Наверное, здесь очень чистые памятники. Если они еще остались…

Ближе к выезду из Грозного начинаются сельские постройки. За деревянными некрашеными заборами стоят деревья, подрагивают ветки. Как, интересно, чувствуют себя деревья во время войны?

Задумываюсь о чем-то… Прихожу в себя, обнаружив, что неотрывно смотрю на Монаха, сидящего неподалеку. Так неприятно, что он едет с нами!.. Вот Саня Скворец рядом, это хорошо. Андрюха Конь держит в лапах пулемет. Женя Кизяков, Степка Чертков — один из братьев-близнецов (Шея до сих пор Степку путает с Валькой, поэтому отправил Валю в кабину одной из машин), Слава Тельман — охранник Семеныча, Кеша Фистов косит себе, Дима Астахов «Муху» гладит… все такие родные. Семеныч опять же, доктор дядя Юра… и тут Монах. На кой хрен он поехал в командировку?

«А чего я взъелся на него? — думаю тут же. — Может, он… может, он меня от смерти спасет». Ну чего я еще могу подумать.

Трасса лежит посреди полей. Поля вызывают умиротворенные чувства — здесь негде спрятаться тем, кому вздумалось бы стрелять в нас.

Какое-то время я смотрю на одинокое дерево посреди поля, почему-то мне кажется, что там, на дереве, сидит снайпер. Пытаюсь его высмотреть.

«Что за дурь, — смеюсь про себя. — Так вот он и сидит в чистом поле на дереве, как Соловей-разбойник…»

Хочу прикурить, но колонна идет быстро, ветер тушит первую спичку, и я откладываю перекур на потом.

Поля сменяются холмами. Мы выезжаем на мост.

— Это Терек? — спрашивает у Хасана Женя Кизяков.

— Сунжа, — отвечает Хасан. — Терек далеко, — и неопределенно машет рукой.

Сунжа медленно и мутно течет. До воды не доплюнуть. Повертев слюну во рту, сплевываю на дорогу. Плевок уносит ветром.

«Еще будет высыхать моя слюна на дороге, а я уже буду мертв и холоден», — думаю я. Постоянно такие глупости приходят в голову. Самому же дурнотно от собственных размышлений, хочется провести рукой по голове, по лицу, как-то смахнуть эту ересь… Морщу лоб, хочу еще раз плюнуть, но передумываю.

Солнце стоит слева. Кончается асфальт, начинается проселочная дорога, выложенная по краям щебнем.

Скворец толкает меня в плечо: впереди горы. Надвигаются на нас, смурных, поглаживающих оружие. Даже не горы, а очень большие холмы, покрытые жухлой травкой.

Наверху одного из холмов вырыты окопы, они видны отсюда, с дороги. Кто вырыл их? Наши? Чичи? Для чего? Чтобы контролировать дорогу, наверное. Все эти вопросы могут свестись к одному: был ли здесь бой, стреляли или нет из окопов в людей — таких же людей, как мы, так же проезжавших мимо.

«Нет, вряд ли засада может выглядеть так, — решаю про себя, — окопы на самом виду… А с другой стороны — ну сидят в тех окопах человек пять, сейчас они дадут каждый по несколько очередей и убегут. Что мы, на холм полезем за ними? До этих окопов метров двести…»

Окопы между тем кончаются. Все пристально глядят на горы. Каждый хочет первым увидеть того, кто будет смотреть на нас в прицел винтовки, выстрелит…

К общей тайной радости горы вскоре сходят на нет. Снова начинаются равнины. Иногда мы проезжаем тихие малолюдные села. Дорога однообразна. Становится теплей.

Спустя пару часов минуем знак «Чечня», перечеркнутый красным. Пацаны оживляются.

Останавливаемся у рыночка, покупаем пиво, я еще и воблу. Здесь такая хорошая сладкая вобла. Измазываясь пахучим маслом, рву рыбу на части, отделяю от нее большой красный кус икры, сочащиеся ребра, голову выбрасываю. Заливаю в глотку половину бутылки пива. Еще не отняв пузырь ото рта, понимаю, что бутылки мне будет мало, разворачиваюсь, иду к лотку, покупаю еще пузырь. Наскоро куснув мясца с рыбьего хвоста и пригубив икры, допиваю первую бутылку и открываю вторую. Уж вот ее-то потяну, понежусь с ней.

Лезем на броню. Нет, на ходу пить будет неудобно. Допиваю и вторую, отбрасываю. Хорошо, что мочевой пузырь крепкий, до следующего перекура досижу. Рыба остается в кармане. Не брезгую ни карманом, способным испачкать рыбу, ни рыбой, пачкающей карман.

Догладываю хвост уже во Владикавказе, куда мы благополучно прибыли.

Мирный город, черт побери, бывает же такое.

Первым делом идем в кафе. Суетимся возле единственного меню на барной стойке — все голодные. Хасану очень хочется показать, какая кухня на Кавказе, — он рекомендует, что попробовать. Покупаем суп харчо, манты. Хасан перешептывается с Семенычем, тот кивает. В итоге на столах каждого взвода появляется еще и по бутылке водки.

— Как суп? — спрашивает Хасан жмурясь.

— Чудесный суп, — отвечаю, отдуваясь обожженным специями ртом.

Разгрузкой и загрузкой машин занимаемся сами. В машинах — мешки. Что в мешках — неясно. Пацаны, скинув куртки, оставшись в тельниках, работают. Закатанные рукава, вздувающиеся мышцами и жилами руки. Красивые вы мои, белотелые…

Хасан опять куда-то сбежал, хитрая морда.

Выхожу на улицу перекурить. По двору складов выгуливает себя незнакомый хмурый подполковник.

Выбредает откуда-то Хасан, хитро щурясь, громко спрашивает у Семеныча, стоящего неподалеку от меня:

— Разрешите обратиться, товарищ полковник!

На Семеныче надет серый рабочий бушлат без знаков различия. Семеныч в ответ Хасану улыбается одними глазами. Хмурый подполковник, услышав обращение Хасана, тут же куда-то уходит. Семеныч довольно смеется на Хасанову шутку.

Ночевали в каком-то поезде на запасных путях.

Я лежал на верхней полке, разглядывал полированный, в трещинах, потолок. Вот бы ночью на вокзале перепутали составы и отправили наш поезд домой. Раздерем поутру глаза — а там Святой Спас звонит в колокола. Здравствуй, Даша, я вернулся! Семеныча накажут, конечно, за то, что увез отряд с позиций, зато с нас спрос маленький. Мы сразу по домам разбежимся. Все живые останутся, хорошо…

Разбудил меня Андрюха Суханов — вроде легонько толкнул в плечо, но рука у него такая тяжелая, что хоть сдачи давай. Моя очередь идти на улицу, дежурить. С закрытыми глазами кряхтя сполз вниз, долго искал свои берцы, как их опознать в темноте, не нюхать же.

Ночь оказалась обширной, теплой, ароматной, как чан с супом.

Стоял и облизывался на нее.

«Хоть бы завтра что-нибудь случилось, и мы бы в Грозный не поехали… — подумал. — Раз уж не угнали состав в Святой Спас, хоть здесь поживем денек».

Три раза обошел поезд.

Ночь меня так и не насытила.

Разбудил смену и снова улегся.

«Даша, Дашенька…»

— Вылезай, конечная! Выход через переднюю дверь — проверка билетов!

Открываю глаза. Язва идет мимо с полотенцем, перекинутым через сухое плечо, голосит неприятно и скрипуче.

Пацаны жмурят рожи — солнечно. Умылись, загрузились, завелись и двинулись.

Где-то посередине города зачем-то встали. И здесь мы впервые увидели вблизи девушку, в юбке чуть ниже колен, в короткой курточке, беленькую, очень миловидную, с черной папочкой. Так все и застыли, на нее глядя.