Остин Райт - Тони и Сьюзен Страница 17

Ему позвонила Пола, его сестра. Она плакала.

— Ох, Тони. Какой ужас! — Когда он услышал «какой ужас», то по старой привычке чуть не сказал: «Все не так уж плохо». Осекшись, не сказал ничего. Она пригласила его немедленно приехать и пожить на Кейпе. Он ответил, что сначала должен сделать распоряжения. Распоряжения. Она сказала, что прилетит на похороны. Потом он должен будет вернуться с нею на Кейп. Похороны. Он был ей благодарен. Она спросила, как он собирается возвращаться домой. Он ответил, что поедет, когда ему вернут машину. Похороны.

— Поедешь сейчас? По-твоему, это безопасно?

Он не был в этом уверен. Сказал:

— Я в порядке. Не надо за меня волноваться.

Ей бы не хотелось, чтобы он ехал так далеко один. У нее появилась идея. Она пришлет Мертона, пришлет его завтра, чтобы он составил тебе компанию в дороге. Она бы сама, если бы не что-то там.

Нет, ему не нужен Мертон. Ему никто не нужен. Он в порядке, может ехать сам. Она не должна волноваться.

Ну, если ты уверен, сказала она. Они увидятся на похоронах. Она прилетит, заберет его, и они вместе улетят на Кейп. Похороны. Она пообещала позвонить их брату Алексу в Чикаго и еще кому-то в Цинциннати — сказать кому-то там, кому надо сообщить. Ну, увидимся в четверг, сказала она. Сообщить. Он провел остаток вечера в мотеле за чтением журналов, а когда пришло время спать, уснул.

На следующий день Тони Гастингс забрал машину у полицейского участка. Ее высушили и вычистили. Она была полна воспоминаниями, но ничего. У Бобби Андеса были еще новости.

— Установили причину смерти.

Тони сел, ждал. Бобби Андес смотрел в сторону.

— У вашей жены перелом черепа. Похоже, ее ударили молотком или бейсбольной битой. Всего один или два раза. Вашей дочери тяжелее пришлось. Ее удавили. Задушили.

Он подождал, пока Тони осмыслит сказанное, это было еще не все.

— Также у нее сломана рука.

— То есть была борьба?

— Похоже на то.

Он смотрел на Тони.

— Еще кое-что, — сказал он. Тони ждал. — Их изнасиловали. — Он подал это, как самое страшное, однако Тони не удивился. И все-таки удивился.

Бобби Андес просиял.

— А ведь знаете что. Кажется, вы были правы насчет того трейлера.

— Что вы имеете в виду?

— Ваши друзья отвезли туда ваших родных, как вы и говорили.

— Откуда вы знаете?

Молоток.

— Мы нашли отпечаток пальца вашей жены на столбике кровати. — Словно это была хорошая новость.

— О боже. А Хелен?

— Ее — нет, только вашей жены.

— Ну а чей это трейлер?

Изнасилование.

— А-а. — Бобби Андес знает свое дело. — Он ни при чем. Живет в Полвиле, пользуется им в охотничий сезон. Туда влезли. Кто-то там жил.

Мрачные, холодные новости, Лора и Хелен в трейлере.

— Черт, — пробормотал Тони.

Борьба.

— Именно. Нашлись и другие отпечатки.

— Где?

— Парочка — в трейлере. Знаете что еще? Отпечатки с машины не ваши.

— Хорошо, — сказал Тони Гастингс. Хорошо. Почему он это сказал? — Вы их сравнили с отпечатками из трейлера? — Тони Гастингс, детектив. Какой с этого прок?

— Пока рано. Так сразу не делается. Нам надо будет сравнить отпечатки из трейлера с отпечатками владельца, посмотреть, различаются ли они. Но я почти уверен. Владельца там не было с прошлой осени. Это нам на руку.

— Наверное. — Тони Гастингс вежлив, но не готов признать, что что бы то ни было может быть на руку. Слишком поздно.

— Мы послали их на проверку. Будем на связи.

Бобби Андес был доволен. Тони Гастингс считал, что слишком поздно. Нескоро он понял, что эти чужие отпечатки на его машине, возможно, сняли подозрения полицейских с него самого.

12

Мрачно, Эдвард, тяжело. И последний абзац такой, что может погубить всю книгу. Определенно, для Эдварда это опасный момент, перепутье, куда идти. Или за злодеями — и тогда будет детектив, или за душой Тони — и тогда будет нечто иное. Сьюзен нравится проблема в этой главе: что делать весь оставшийся день после того, как получил ужасное известие. Что бы делала она, если бы потеряла Дороти, Генри, Рози? Это запретный вопрос, о котором она не смеет думать напрямую, лишь — воображая Тони. Да разве она знает?

У нее уже созрело возражение, которое она может выдвинуть позже (не сейчас): зачем Эдвард изнасиловал этих женщин перед тем, как убить. Преступления против женщин, ненавистное ей клише. Вопрос в том, чего он от нее ждет, не требует ли наслаждаться этим садизмом, что для нее было бы чистым мазохизмом. Она всегда знала, что Эдварду, несмотря на его поджатые губы, по душе жестокость. В его сдержанности, в его нарочитой кротости, в его тайно озлобленном миролюбии — жестокость.

Она вспоминает, что давала ему советы, как надо писать. Какой это теперь кажется дерзостью. Она сказала: тебе надо перестать писать о себе, никому не интересно, как тонко ты чувствуешь. Он ответил: все всегда пишут исключительно о себе. Она сказала: тебе надо знать литературу, писать, держа в голове литературу и жизнь. Многие годы она боялась, что убила в нем нечто, и надеялась, что его обращение к страхованию означало, что он был не против. Но эта книга выглядит ответом другого рода. Она думает, сколько презрения или иронии кроется за его выбором темы, и надеется, что задних мыслей у него нет.

И другое воспоминание всплывает ниоткуда: мальчик и девочка, как брат с сестрой, очень давно, в лодке у берега, в доме над утесом, она не помнит. Он из-за чего-то бросает сигарету шипеть в воде.

Ванная свободна, говорят ей, и весь пол, наверное, залит. Еще одну главу сегодня.

Цивилизованного Тони Гастингса взрастили кроткие люди, мыслящие и образованные, воспитанные и добрые, отец — профессор колледжа, мать — поэт. Он вырос в кирпичном доме с братом, сестрой, с домашними питомцами, они кормили птиц и проводили лето на Кейпе. Он научился ненавидеть предрассудки и жестокость. Молодым человеком был учтив и внимателен к женщинам. Женился по любви, сделался профессором, купил дом, родил дочь и купил летнюю дачу в Мэне. Он читал книги, слушал музыку, играл на пианино и развесил картины своей жены по стенам дома, окруженного лужайкой, на которой рос дуб. Он вел дневник. Иногда он подозревал, что цивилизованность таит в себе великую слабость, но поскольку не мог придумать, как это исправить, то цеплялся за нее и гордился ею.

До того, как все это случилось, он отчаянно боялся, что цивилизация рухнет и он останется среди руин. Ядерная война, или анархия, или терроризм. Какой будет удар для человечества, если все, достигнутое веками труда, уничтожится. Ежевечернее чтение подсказывало ему и другие катастрофы: углекислый газ превращает все в тропики и пустыню, солнце испепеляет нас сквозь исчезающий озоновый слой. И куда более непосредственная возможность в любой момент пасть жертвой техники, например, при сшибке машин на шоссе.

Теперь он думал: я это видел. Я знаю, что там, за стенами Трои. Потрясенный утратой, Тони Гастингс понимал, как важно оставаться цивилизованным — за глазными яблоками у него бомба, которая взорвется, если он не будет осторожен. Ее следует обезвредить бережными ритуальными действиями. Важно помнить, кто он, Тони Гастингс, профессор, живет там-то, сын таких-то, отец такой-то. Повторять свое имя, идя в темноте по дороге. Группировать слова, выстраивая мысль. Осторожно бриться вокруг усов. Готовиться к тому, что придется почувствовать.

В мотеле он читал журналы, потому что было важно поддерживать умственную деятельность. Он не давал воли слезам, потому что было важно владеть лицом. Он не позволил Мертону отвезти его домой, потому что это было важно. Было важно признавать важность вещей, потому что теперь он знал, что все важное — важно, нет ничего важнее важности.

Утром, пока готовили его машину, он позвонил в похоронное бюро Фрэзера и Стовера, которое посоветовал ему Бобби Андес. Он сказал:

— Это Тони Гастингс. Не знаю, говорили ли вам обо мне полицейские.

Этому человеку не говорили. У него был голос певца, добрый и неудивленный. Он сказал:

— Я так понимаю, что вы не хотите кремации?

— Я об этом не думал.

Неправда. Тони вспомнил, что год или два назад Лора сказала: я думаю, нас всех кремируют, когда нас не станет, а Хелен воспротивилась: меня не кремируйте, бога ради. Поэтому он сказал:

— Моя дочь боялась кремации.

— Понимаю, — сказал человек. — Мы подготовим тела и отправим их в Цинциннати, чтобы там занялись церемонией. Кому нам их отправить?

Тони понятия не имел. Где проводить похороны, он тоже не знал. В церковь они не ходили, и он не знал, что делать.