Даниил Гранин - Бегство в Россию Страница 17

— В качестве жены, — сказала она, глядя в стол. Пальцы ее больших рук были крепко сцеплены. — Я думаю, противиться нет смысла. Раз уж нам выпала такая судьба. Зачем вы осложняете себе жизнь?.. Я здорова. Я хочу иметь детей. Я знаю цену покою и верности… Вам надо много работать. — Она подняла на него глаза, слегка покраснев. — Сколько браков начинались любовью и кончались ненавистью. Любовь быстро исчезает. Вам это известно. Брак по расчету надежнее. Если бы мы с вами встретились случайно, мне было бы проще. А так… — Бледные губы ее дрогнули. — Мне трудно, я не могу держаться естественно. Вы все время думаете, что я выполняю поручение…

Она не сорвалась ни на крик, ни на слезы, не прибегала ни к каким уловкам. И Джо слушал ее с любопытством. Она домогалась не его любви, ей нужен был брак. Сам Джо тут мало что значил, для этой женщины он был лишь возможностью завести семью, очаг, детей, возможностью заботиться о ком-то, чувствовалось, что это ее горячая неистраченная потребность.

Вспомнив правила, рекомендуемые профессором Голаном, Джо предложил пройтись перед сном. В центре вечерняя Прага шумела, сияла огнями, группы подростков толпились на Старомястной площади. Осенний ветер гонял листья по мостовым. Черные деревья стояли мокрые и тихие. Магда заставила его поднять воротник, закутаться шарфом. Они останавливались у ярких витрин. Магда держала его под руку, с ней было тепло и покойно. Он разоткровенничался, рассказал ей о Терезе, о том, что скучает по ней.

— Это ее силуэт на окне, — догадалась Магда.

Время не приглушило воспоминания о Терезе, наоборот, голос его дрогнул. Магда сжала его руку, но ничего не сказала.

— Такая вот причина, — сказал Джо.

Они задержались перед витриной часового магазина. В стеклянной глубине маятники качались, крутились, время проживало в деревянных футлярах, фарфоровых, в крохотных золотых цилиндриках, в дешевых будильниках, в бронзовых дворцах.

— Вы надеетесь с ней встретиться? — спросила Магда. — В ближайшие годы не получится. Чуда не будет. Я тоже ждала чуда. Теперь я поняла, что чудеса не про мою честь. Но мы с вами гуляем – это уже кое-что. — Она смущенно засмеялась.

С Миленой было приятно зайти в ресторан, в пивную, на нее заглядывались. Она украшала его. С Магдой же он не замечал окружающих, она была как бы под стать ему и в чем-то опытней. У нее была практическая хватка, она, например, в первые же дни посоветовала потребовать, чтобы дирекция фирмы выписывала для него американские научные журналы. Вместо того чтобы самому ловить их в библиотеке. С ней он мог говорить на родном языке не упрощая, это тоже много значило. Карел Голан, который навестил его во время болезни и познакомился с Магдой, сказал: “Вы не должны жаловаться, вам достался удачный вариант”. Джо не удержался: “Господи, какие у нас разные понятия!” – “О чем?” – “О свободе!” Карел Голан виновато улыбнулся. Он не умел обижаться. Но, кажется, в его словах что-то было.

Джо спросил Магду, почему она не вышла замуж вторично. Неужели не было подходящего?

— Были, — сказала она.

Помолчала.

— Не могла, — сказала она.

— Как это?

— А вас водили к дому Моцарта? — вдруг спохватилась она. — Он тут рядом.

— Вы не ответили.

— Почему я должна отвечать?

— Не мешает мне кое-что о вас узнать, раз вы уже решили стать моей женой.

— Меня не интересует ваше прошлое.

— Я решаю или вы?

— Все решено за нас… Там пороховая башня, ее построил Матиас Рейсен, о нем есть легенда…

— Магда, я не экскурсия.

Но она продолжала рассказывать про Национальный театр, Влтаву, художников, которые живут тут, бегство гестаповцев – отработанный текст с рекламой театров, выставок и чешского стекла.

— Я понимаю, — сказал Джо, — но я не про это прошлое.

— Я бы не хотела.

Потом она сказала:

— Я не имею права.

И еще через некоторое время уточнила:

— Мне пришлось выполнять некоторые задания. Если бы у меня был муж, это было бы нечестно.

— То есть вы должны были жить с иностранцами? — жестко спросил Джо.

— Правительственные делегации. Особые задания. — Она говорила об этом буднично, без отвращения, без хвастовства, работа есть работа, ничего не поделаешь. — И поэтому-то теперь я не хочу никакой косметики, — конфузливо призналась она, ее лицо на мгновение стало девичьим, почти детским.

Перед сном Магда, постучавшись, вошла к нему в халатике, но остановилась в дверях.

— Пан Иозеф, я решилась вам сказать, что с ними лучше… Не надо их дразнить.

— Вы про что?

— Не стоит вам встречаться с Миленой… У нее могут быть неприятности.

Что-то она еще сказала, он не обратил внимания на ее слова, он раздумывал, не попросить ли ее остаться. Голые ноги ее блестели, стоило только сделать жест, подойти, но тут же он представил, как это могут преподнести Милене и как он сразу лишится нынешних преимуществ перед Магдой, здесь все просматривалось, может, прослушивалось, кто-то наблюдал и за его колебаниями.

— Спокойной ночи, — сказал он.

На следующий день в лаборатории старшая лаборантка пани Кучера обрадованно возвестила, что видела его вчера у театра с барышней.

— Одобряю ваш выбор, пан Брук, она со вкусом одевается, видно, что душевный человек и вас любит.

“Почему бы и нет”, – неожиданно мелькнуло у него.

Собственная его тема в лаборатории продвигалась еле-еле. Кроме профессора Голана, никто в ней ничего не понимал. Транзисторы не имели прямого отношения к высокочастотной аппаратуре. Предприятие занималось традиционными аппаратами, имеющими сбыт, но не имеющими будущего. И никого почему-то не беспокоило, что их могут обогнать конкуренты. “Какие еще конкуренты?” – недоумевали сотрудники. Мнение нового инженера мало кого интересовало. Бывший гражданин ЮАР, по-чешски еле ковыляет, по-немецки ни гугу, к пивному общению не тянется. Когда он вмешивался в рецепты составления схем, его ловко подсекали – откуда, мол, это известно в ваших джунглях? Африканец – это еще не иностранец.

Американские газеты доходили случайно, по ночам Джо слушал радио. В одном только госдепартаменте, утверждал сенатор Маккарти, удалось обнаружить более двух сотен коммунистов. Выискивали коммунистов, им сочувствующих, во всех учреждениях создавали комиссии по расследованию. Проверяли тысячи, сотни тысяч американцев на лояльность. ФБР составляло списки на представляющих угрозу. Пытались выявить тайных коммунистов. Создано было бюро по контролю за подрывной деятельностью. Бестселлерами стали антикоммунистические детективы. Психоз разрастался. Эфир истошно вопил об угрозе существованию страны, требовали сменить правительство! То там, то тут вспыхивали процессы, нелепость которых отсюда, из Праги, была очевидна. Слушать это было страшно, до глубокой ночи Джо крутил ручки приемника не в силах оторваться, не в состоянии понять, что случилось с Америкой. Никаких прямых доказательств вины Розенбергов не приводили, тем не менее петля затягивалась все туже. Главным свидетелем обвинения был Давид, брат Этель, который якобы видел, как Юлиусу передавали какие-то чертежи, по словам журналистов – наброски, сделанные от руки. Это и был весь пресловутый секрет атомной бомбы. Эксперты ловко уклонялись от определения, к чему относятся эти схемы. Покрывало секретности делало сообщения туманными. Что за сведения передали Розенберги в Советский Союз, оставалось неясным. Впрочем, технические подробности меньше всего интересовали правосудие. Выступающие твердили лишь о том, что секрет бомбы выкрасть могли только американские коммунисты, они одни способны на такое чудовищное предательство.

После взрыва атомной бомбы в июле 1945 года генерал Гровс заявил конгрессу, что русским понадобится минимум пятнадцать лет, чтобы догнать американцев. Прошло четыре года и сорок шесть дней – и на семипалатинском полигоне поднялся к небу атомный гриб советского происхождения. Взрыв потряс Америку. Ясно, что русским помогли шпионы, из-за них Америка лишилась преимущества, отныне Москву нельзя будет остановить, демократия в опасности, худшие предсказания Черчилля сбылись. Жажда найти виноватых обуяла власти, прессу. Розенберги были обречены, их швырнули на арену. Извечный крик толпы был удовлетворен. Возможно, один Джо спасся. Беглец. Почетный дезертир. Что-то постыдное, незаслуженное было в его обеспеченной безопасности. Ему удалось сбежать, улизнуть – не от агентов, а от общей судьбы. Ни на минуту он не верил в предательство друзей. Какие они шпионы? Особенно сейчас, когда война давно кончилась. Они ненавидели американский капитализм и боготворили свою Америку. Не было страны лучше, красивей. Самая великая, самая свободная в мире. Чтобы как следует выругать Америку, надо очень любить ее. После воскресного отдыха Господь учел все ошибки и сделал Америку и американцев, это лучшее, что у него получилось.