Ирина Волчок - Прайд окаянных феминисток Страница 17

Полина за пять секунд нашинковала в этом комбайне капусту, натерла морковку, высыпала все в миску и принялась неторопливо доводить салат до ума, по ходу дела объясняя «где кто». Старых фотографий было много, и людей на них было много, но она всех помнила и все о них знала — кто родня, кто знакомый, кто лучший друг, кто случайно в кадр попал. Знала по именам не только родню, но и их друзей. О жизни многих многие подробности знала. Половина альбома — эти фотографии.

Потом на одной странице — две свадебные фотографии. Женихи разные, а невеста одна.

— Это отец Бэтээра, а это мой, — сказала Полина так, будто рядом с женихами больше никого не было.

— Значит, вот это ваша мама? — не удержалась Наталья от дурацкого вопроса.

— А… ну да, — даже растерялась Полина и будто впервые заметила невесту на свадебных фотографиях. — Это Инночка, конечно, кто же еще, раз рядом стоит.

Инночка была красавица. Просто красавица. Нет, не просто красавица, а такая красавица, что в это сразу даже как-то и не верилось. Инопланетянка какая-то. Правда, если как следует присмотреться, черты бабушек и дедушек в ее неземной красоте угадывались, но нельзя сказать, что она была похожа на кого-то из них. Просто все самое лучшее, что было в лицах предков, слилось в ее лице в безупречной гармонии — и получилось вот это ослепительное чудо. Смотреть — глазам больно…

Только почему-то на обеих фотографиях она была одна и та же. Насколько понимала Наталья, между этими свадьбами прошло как минимум десять лет, если не больше.

— Вот здесь ей восемнадцать, а вот здесь — тридцать шесть, — будто услышав ее мысли, сказала Полина. — Ничего себе, да? Как манекен из холодильника. Листайте, тетя Наташа, дальше уже все про нашу семью.

Наталья опять про себя отметила, что Полина привычно и без всяких эмоций отделяет «свою семью» от матери; от «манекена из холодильника» даже невольно поежилась, но говорить ничего не стала и послушно перевернула страницу.

— Тетя Варя, — гордо сказала Полина, бросила салат на произвол судьбы и пристроилась сбоку на подлокотнике кресла, заглядывая Наталье через плечо и сопя над ухом. — Это тетя Варя с Бэтээром. Это уже со мной. Это она пельмени лепит. Это на паспорт снималась. Это цветы поливает. Это Бэтээра в первый класс ведет. Это она Бэтээра в армию провожает. Это Бэтээр с дядей Васей из армии пришли, у нас гости… Это тетя Варя уже вместе с Бэтээром меня в первый класс ведут. Вот этот портрет мы из маленькой увеличили. А больше теть Вариных фотографий нет, дальше только мы с Бэтээром. А теть Вариных и этих не было бы, если бы не дядя Вася. Он с детства фотографией занялся, ну и щелкал все подряд. И Бэтээра, и тетю Варю… Они с Бэтээром с первого класса дружили, дядя Вася нам как родной. И тетя Варя его любила. Вообще-то тетя Варя всех любила. Она очень добрая была. А красивая какая, да? А в жизни еще красивее была.

— Очень красивая, — тихо сказала Любочка, прижимаясь к Натальиному боку с другой стороны. — Хорошая.

— Лучше всех, — гордо уточнила Полина. — Знаете, как мы ее любим!

— Те, кого мы любим, — всегда лучше всех, — согласилась Наталья. — И самые красивые.

Тетя Варя и на самом деле была красивая. Худенькое лицо, очень немолодое, втянутые щеки, торчащие скулы — и огромные, прекрасные глаза в густых темных ресницах. Глаза были молодые, веселые и счастливые. И губы были молодые, веселые и счастливые. Почти на всех фотографиях тетя Варя улыбалась — чуть-чуть, едва заметно, будто сдерживая смех или, наоборот, ожидая чего-то смешного… И коса у нее была молодая — темная, толстая, скрученная в тяжелый узел на затылке. А еще тетя Варя была чуть повыше того Бэтээра, которого вела в первый класс. Совсем чуть-чуть, сантиметров на десять, наверное. Если бы выпрямилась — то была бы еще на несколько сантиметров повыше. Но выпрямиться тетя Варя не могла — ей мешал горб. Горб был виден только на одной фотографии, как раз на той, где она вела Бэтээра в первый класс, там их снимали во весь рост и сбоку. На остальных фотографиях тетя Варя всегда смотрела в камеру своими молодыми счастливыми глазами. Или это камера всегда смотрела в ее молодые счастливые глаза.

— Дальше уже не интересно, — заявила Полина, отбирая альбом у Натальи. — Дальше только Бэтээр и я, ничего особенного, все одно и то же. Мы не очень часто фотографируемся, только когда дядя Вася ни с того ни с сего снимать начинает. А чего снимать-то? Никаких событий.

— Погоди, — удивилась Наталья. — Как это не фотографируетесь? А в тех пакетах что? Там ведь тоже фотографии, правильно?

— Ага, — подтвердила Полина. — Правильно, фотографии. Инночкины.

Она бережно положила бархатный альбом на стол, шагнула к плетеному креслу, подхватила один из битком набитых больших пластиковых пакетов и вывалила его содержимое на пол прямо посреди кухни.

Там были сотни фотографий. Цветные, великолепного качества, большие, не очень большие и очень большие, многие запаяны в пластик, некоторые — в тонких светлых рамочках, и даже, кажется, несколько из них были сшиты в книжечку.

— Полина! Зачем же ты на пол? — ужаснулась Наталья, торопливо вылезла из кресла и опустилась перед многоцветной кучей на колени.

Любочка присела рядом, помогая Наталье собирать и складывать в стопки невероятное количество Инночек — в разных нарядах, с разными прическами, в разных интерьерах, на фоне разных пейзажей и памятников, — но всегда только Инночка.

— А куда же их? — удивилась Полина, опустилась на корточки и тоже стала собирать фотографии. — Они нигде больше не поместятся.

— Картина, — неожиданно сказала Любочка и протянула Наталье большой снимок, наклеенный на картон.

Действительно, это была фотография не самой Инночки, а ее портрета, написанного очень неплохим художником. Очень, очень неплохим художником, и к тому же наверняка пламенно влюбленным в свою модель. Может быть, и модель к нему была не совсем равнодушна, во всяком случае, смотрела Инночка на художника без той высокомерной холодности, с которой смотрела со всех своих фотографий. Даже свадебных.

— Где? — Полина глянула сверху и опять принялась собирать фотографии. — Ага, картина. Автопортрет. Да их тут много… Вот еще два. А вот целая тетрадка… Альбом репродукций. Инночка у нас художница.

— Художник, — машинально поправила Наталья, рассматривая следующий прекрасный автопортрет женщины неземной красоты. — Слушай, она очень хороший художник! А какие-нибудь другие ее работы у вас еще есть?

— Какие другие? — не поняла Полина. — А, не автопортреты, а еще что-нибудь? Да ну, тетя Наташа, с чего бы ей еще что-нибудь рисовать? Она только автопортреты рисует. Всю жизнь. Может, больше ничего не умеет, я не знаю. Но нам только автопортреты присылает. Ну, и просто фотографии. Будете еще смотреть? В тех пакетах — тоже только она…

— Да нет, я, может, потом как-нибудь, — неловко забормотала Наталья, складывая очередную пачку Инночек в пакет. — Надо же, совсем время не берет… Сколько ей сейчас? За пятьдесят, наверное? Неужели до сих пор такая?

— Понятия не имею, — легкомысленно отозвалась Полина. — Я же ее не видела. Я с ней только по телефону знакома. Когда деньги нужны — звонит, а так просто — зачем? И не приезжает никогда.

— Как не приезжает? — Наталья даже не поверила. — Ни разу за все время? Почему? Она где-то далеко живет?

— Когда как, когда в пяти километрах, когда на Урале где-то. А не приезжает, чтобы не расстраиваться. После встречи — разлука, правильно? А разлука — вы себе не представляете, как это тяжело!

Наталья опять услышала этот голос из телефона, теперь он был связан с образом надменной красавицы, но абсолютно с ним не гармонировал. Как если бы пантера вдруг замяукала гнусавым голосом подвальной кошки.

Ужасно стыдно было от этой мысли. И Полину было жалко. Правда, зато у нее была такая тетя Варя и есть такой Бэтээр. Бэтээра тоже было жалко, хотя мужики, конечно, не так все воспринимают. А Полину жалко — наверняка все-таки страдает, а сама делает вид, что ей наплевать. Разве можно в таком возрасте выдерживать такие нагрузки на психику?

— Тетя Наташа, вы чего? — Полина вцепилась ей в локоть и заглядывала в лицо, тревожно тараща глаза и хмурясь. — Вы чего-нибудь расстроились? Это я что-нибудь не так?.. А! Это из-за Инночки, да? Тетя Наташа, вы не думайте, я на нее совсем не похожа! И Бэтээр не похож! Вся эта наследственность в человеке — только пять процентов, я сама читала, честное слово! А остальное все от воспитания. А нас тетя Варя воспитывала. Мы совершенно нормальные, особенно Бэтээр… Так что вы на этот счет даже и не волнуйтесь.

— Господи, — беспомощно сказала Наталья, так и не решив для себя, страдает Полина или нет. — Вот уж на этот счет я даже и не волнуюсь. Я насчет картошки волнуюсь. Дотушилась она у нас наконец? А то чем будем твоего брата кормить?