Дмитрий Быков - ЖД (авторская редакция) Страница 17

Он не знал, что мать его в это время, согнувшись, бредет по Баскакову в сторону автобусной остановки, дальше, дальше от бывшей школы, где стояла рота. У солдатской матери Гороховой не было сил еще раз видеть сына, смотреть в его глаза и обещать перемены к лучшему. У него не должно быть надежд. Если он сюда попал, он должен стать биомассой. Сумка с пирожками била ее по ногам. Автобус пришел через полчаса и, воя, повез солдатскую мать Горохову в райцентр, откуда ей предстояло сутки добираться до Москвы единственным поездом. Выл автобус, выла Горохова, выл ослизлый пейзаж за окном.

5

В это же самое время на плацу, раскисшем после трехдневного дождя, проходила строевая подготовка писателей, прибывших в Баскаково по разнарядке газеты «Красная звезда».

Писателей прислали к Паукову по двум причинам. Во-первых, он числился в лучших боевых генералах и обладал, помимо несомненного воинского таланта, идеологической выдержанностью. Он мог серьезно, обстоятельно рассказать о целях войны, о настроениях солдат и о неизбежном торжестве русского дела. Во-вторых, Баскаково было местом сравнительно безопасным — конечно, с писателями давно не церемонились, но империя не может считаться империей, если не бережет своих бардов. Война войной, а культурка культуркой. Писательскую бригаду сформировали в Москве и отправили на южнорусское направление, где они и застряли после начала боев — верховное командование категорически запрещало отпускать их назад. Конечно, прямой опасности не было — как-нибудь не убили бы, но ЖДы могли их перехватить, а этого главнокомандованию не хотелось категорически. К ЖДам и так перебежало слишком много мелкой литературной сволочи, купившейся на посулы свободы. Никакой свободы не дали, да и вообще к этнически чуждому элементу в ЖДовской армии относились недоверчиво,— по первому каналу прошел даже сюжет о том, как перебежчики живут у них на положении военнопленных,— однако среди писателей бытовал миф о хазарской вольности, и потому немногих преданных людей следовало беречь. В результате бригада патриотически ориентированных писателей в количестве восьми душ третью неделю сидела у Паукова на шее, жрала армейский паек и встречалась с рядовым составом.

Писателей хотели было поселить всех вместе, при штабе, но из Москвы пришла директива окунуть их в жизнь. После директивы гостей рассредоточили по избам, познакомили с ротными командирами, а командирам приказали обеспечить доступ московских литераторов к наиболее героическим рядовым. Ротные оказались в недоумении — выискать героев, достойных попасть на страницу «Красной звезды», в пауковской дивизии было трудно. Армия занималась по преимуществу шагистикой, геополитикой, чисткой оружия да разнообразила будни учащавшимися расстрелами своих.

— Вот, пожалуй, рядового Краснухина возьмите. Хороший рядовой,— смущенно улыбаясь, советовал взводный, старший сержант Касаткин.— Он подвигов больших не совершал пока… но находясь на посту, в карауле, произвел предупредительный выстрел, когда проверяющий намеренно не назвал пароля. Чуть проверяющего не застрелил, хороший солдат.

— Здравствуйте,— заискивающе говорил писатель Курлович, по происхождению полухазар, но убежденный государственник. Перед ним в Ленинской комнате сидел, положив огромные руки на круглые колени, красно-рыжий, краснорожий рядовой Краснухин.— Расскажите мне, пожалуйста, о вашем подвиге.

— Да чего ж,— смущенно говорил Краснухин.— Ну это… стою. И как-то что-то мне дремлется. Но думаю: нет, нельзя!

— А что вы охраняли?— спешил уточнить Курлович.

— Да это, как его… Грибок я охранял караульный!

— А, да-да, конечно,— мелко кивал писатель Курлович, спеша продемонстрировать знакомство с воинским бытом. Однако в очерке требовалась дотошность, а зачем нужен караульный грибок, Курлович понятия не имел. Может быть, речь шла о заболевании ног, поразившем караул, который теперь надо было охранять, чтобы грибок не принял эпидемического характера?

— Простите,— уточнил писатель после недолгого колебания,— а зачем все-таки нужен грибок?

— Ну это,— нехотя пояснял рядовой Краснухин, опасаясь уже, нет ли тут какого подвоха — может, его просто таким хитрым образом проверяют на знание устава?— Согласно пункта пятого Караульного уложения… Населенный пункт в сельской местности при постое взвода, роты, полка или иного воинского формирования должен охраняться ночным дозором часовых с интервалом в пятьдесят метров один от другого, снабженных караульным грибком каждый согласно параметрам грибка. Параметры грибка согласно устава пять в длину на три в ширину, высотой караульного столба два метра, для создания защиты охраняющего караульного от возможного дождя и шквалистого ветра, бурана, снежных хлопьев и жестокого града, в целях желательного предохранения личного состава от простуды, гнойных нарывов и иных форс-мажорных обстоятельств.— Краснухин перевел дух, Курлович неустанно строчил.— Ну и вот, и стоит грибок. Согласно параметров, сами выпиливали. А дождь хлещет — просто в душу и в мать!

— Любите мать?— с доброй улыбкой спросил Курлович.

Краснухин опять заподозрил подвох.

— Извините, это выражение такое…

— Я понимаю!— воскликнул Курлович.— Что же я, не русский?! (Как уже сказано, он был нерусский). Но мне хотелось бы деталь, понимаете? Что вы стоите под дождем на посту и вспоминаете мать.

Рядовой Краснухин в ту ночь и точно часто вспоминал мать, но к его собственной родительнице, рослой мосластой женщине из-под Воронежа, это не имело никакого отношения. Скорей уж его слова относились к таинственной матери всего сущего, которая и породила эту ночь, дождь и караульный грибок с его уставными параметрами.

— Мать моя в больнице санитарка,— смущенно пробасил Краснухин.— Отца с нами нету, а мать ничего, пишет.

— Ну и что вы вспомнили?— наседал Курлович, почувствовав живинку, яркую и сочную деталь.— Может быть, запах домашних котлеток? Не стесняйтесь, домашние котлетки — это же тоже часть нашего дома, нашей любви к малой Родине!

— Нет, мать все больше по картофельным,— признался Краснухин.— Лепешки такие, знаете, драники?

— Знаю, конечно!— радостно закивал писатель; драники — не грибок, материя знакомая.

— Ну вот,— задумался рядовой.— Голубцы еще иногда.

— Скажите, а помните вы руки вашей матери?

Краснухин вспомнил длинные руки своей матери с распухшими суставами и плоскими ногтями. Ему стало жалко мать, от которой он, конечно, мало видел ласки, но обиды на нее не держал. Все-таки она его не била, хотя следовало бы. Несколько раз он по молодой дурости залетел в детскую комнату милиции, один раз поучаствовал в ограблении ларька и чудом не попался,— в общем, если бы не армия, запросто мог бы загреметь в места не столь отдаленные; мать была как мать, не хуже, чем у остальных,— чего эта очкастая гнида прицепилась?

— Ну, вспомнил,— сказал он с раздражением.— А чего руки матери? При чем вообще мать?

— Но вы же сами упомянули…

— Я в том смысле, что дождь в бога и в мать!— сердито повторил Краснухин.

— Скажите, а в Бога вы верите?

— В Бога?— переспросил Краснухин.— Согласно устава, Русь Святая есть боговыбранная держава, выгодно и симметрично расположенная повдоль шестой части суши и красно украшенная от щедрот Отца, Сына и Святого Духа, защита же ее есть священная обязанность православного воинства, поставленного для того, чтобы сохранять, сдерживать, препятствовать, бдить и неукоснительно блюсти.

— Это вы сами?— взволновался Курлович.— Это, вот сейчас,— ваши собственные слова?!

— Зачем мои,— смутился Краснухин,— это глас шестый общевоинского устава от Софрония Пустынника. Вы не читали разве?

— Читал, конечно, читал!— засуетился Курлович.— Просто… понимаете, вы так искренне сказали… Я подумал, может быть — вы тоже пишете что-то… стихи, поэмы?

— Нет, я не по этой части. Я караульного взвода. Устав там, пол драить, себя подшить… грибок поставить, если чего…

— Ну хорошо,— разочарованно говорил Курлович.— Вот вы стоите, и что?

— И слышу шорох,— медленно выговаривал Краснухин.— Я кричу: стой, кто идет? На это согласно устава мне должен быть отзыв, «Конь в пальто». Но как я отзыва не получаю, то я произвожу досыл патрона в патронник и вторично задаюсь вопросом: кто идет? Не получая ответа после третьего повторения, я произвожу выстрел в воздух, и тогда проверяющий разводящий сержант Глухарев открывается мне, произнося команду «Смиренно». Но так как я не получаю отзыва, то и навожу на сержанта Глухарева личное оружие и досылаю патрон в патронник вторично, требуя парольственное слово. И тогда сержант Глухарев произносит отзыв, после чего я опускаю оружие и докладываюсь по форме.