Иэн Макьюэн - Цементный сад Страница 17

— Осторожнее, — мягко сказал Дерек.

Девчонки торопливо заговорили в два голоса о соли, просыпанной через плечо, и хождении под лестницей. В какой-то момент я увидел, как Дерек подмигнул Тому, а тот потупился так, что кудри парика скрыли его лицо. Потом Джули увела Дерека в сад, а мы со Сью остались мыть тарелки. Я ничего не делал — просто стоял с полотенцем в руках. Оба мы смотрели в окно. За окном Джули показывала Дереку тропинки и ступени, теперь почти невидимые под разросшимися пожухлыми сорняками. Дерек указал на многоэтажки вдалеке и решительно рубанул ладонью воздух, словно приказывая им рухнуть. Джули серьезно кивнула.

— Какой он широкоплечий! — сказала Сью. — Наверное, костюм себе сшил на заказ.

Оба мы уставились на спину Дерека. Голова у него была маленькая и круглая, и волосы все одной длины, как на щетке.

— Не такой уж он сильный, — сказал я. — И вообще толстый.

Сью достала из раковины мокрые тарелки и огляделась, высматривая, куда бы их положить.

— Он тебя одним мизинцем побьет, — заявила она.

— Ага! — воскликнул я. — Пусть только попробует!

Чуть позже Джули и ее приятель присели на каменную горку. Сью взяла у меня полотенце и принялась вытирать тарелки.

— Спорим, не угадаешь, чем он занимается, — сказала она.

И я ответил:

— Да насрать мне на то, чем он занимается.

— Никогда не догадаешься: играет в бильярд!

— И что с того?

— Играет в бильярд на деньги и кучу денег на этом зарабатывает!

Я снова взглянул на Дерека. Он сидел боком ко мне, слушая Джули; выдернув пучок пожухлой травы, он откусывал кусочки травинок и выплевывал их. Джули говорила, а он все время кивал. Потом легко положил ей руку на плечо и сам что-то сказал — не знаю что, но она рассмеялась.

— О нем даже в газете писали, — говорила тем временем Сью.

— В какой газете?

Сью назвала наш местный еженедельник, и я рассмеялся:

— Да там пишут о каждом, кто достаточно долго проживет!

— Спорим, не угадаешь, сколько ему лет!

Я промолчал.

— Двадцать три! — гордо объявила Сью и улыбнулась. Мне захотелось ее ударить.

— Ну и что тут такого?

— Самый подходящий возраст, — ответила Сью, вытирая руки полотенцем.

— Для чего подходящий? Кто это тебе сказал?

— Джули сказала, — поколебавшись, ответила Сью.

Я повернулся и выбежал из кухни. В гостиной остановился, огляделся в поисках командора Ханта. Оказалось, его убрали в книжный шкаф. Я сунул книгу под мышку, взбежал по лестнице к себе в комнату и рухнул на кровать.

8

Тяжелые сны все чаше превращались в кошмары. В холле у нас стоял большой деревянный ящик, я мог дюжину раз пройти мимо и о нем не вспомнить. Но сейчас, идя через холл, остановился взглянуть на него. Крышка, крепко заколоченная наяву, теперь была откинула, из нее торчали гнутые острия гвоздей, виднелись царапины и белые полоски расщепленного дерева. Я подошел поближе — только так, чтобы не заглядывать внутрь. Это сон, говорил я себе, это все сон. Бояться нечего. В ящике что-то было. Я попробовал открыть глаза, даже увидел на миг дальний конец собственной кровати, но тяжесть сна надавила на веки, и я снова оказался в холле, теперь — над самым ящиком, тупо глядя внутрь. Снова попытался проснуться, на этот раз глаза распахнулись легко, без усилий. Я увидел угол кровати и брошенные на пол вещи. В кресле у кровати сидела мать, глядя на меня огромными пустыми глазами. Это потому, что она мертвая, подумал я. Мама была совсем крошечной, ноги ее едва доставали до пола. Она заговорила, и голос ее звучал так знакомо, что я не понимал, как мог наяву его забыть. Но того, что она говорила, я не понимал. Она произнесла какое-то странное слово: то ли «друлить», то ли «брулить».

— Прекрати же наконец друлить! — говорила она. — Неужели не можешь перестать, даже когда я с тобой разговариваю?

— Я ничего не делаю, — возразил я и тут, взглянув вниз, обнаружил, что одеяла нет, что я лежу перед ней голый и онанирую. Рука у меня двигалась взад-вперед, словно челнок на ткацком станке.

— Мама, я не могу перестать! Это не я!

— Что сказал бы твой отец? — грустно проговорила она. — Что сказал бы отец, будь он жив?

И, уже просыпаясь, я услышал свой собственный голос:

— Но ты тоже умерла!

Однажды днем я решил рассказать этот сон Сью. Когда она открыла мне дверь своей комнаты, в руке у нее я заметил блокнот. Слушая меня, она закрыла блокнот и сунула его под подушку. К моему удивлению, мой сон ее насмешил.

— А мальчишки правда все время это делают? — спросила она.

— Что делают?

— Ну, друлят.

Отвечать я не стал, а вместо этого вдруг спросил:

— Помнишь, мы втроем играли в ту игру?

— Какую?

— Ты была инопланетянкой, а мы с Джули тебя изучали.

Сестра кивнула и скрестила руки на груди. Наступило молчание. Я не понимал, зачем об этом спросил, и не знал, что сказать дальше.

— Помню, — сказала она наконец. — Ну и что?

Странно: я пришел рассказать ей свой сон и поговорить о маме, а вместо этого мы говорили о чем-то совсем другом.

— А сейчас, — наконец медленно проговорил я, — сейчас тебе больше не хочется играть в такие игры?

Сью покачала головой и отвернулась.

— Я почти и не помню, что это была за игра.

— Мы с Джули тебя раздевали…

Прозвучало это как-то странно — совсем не похоже на то, что было на самом деле. Я замолчал. Сью снова покачала головой и произнесла неубедительно:

— Правда? Знаешь, я действительно очень плохо помню. Маленькая была. — И, помолчав, добавила: — Мы вечно выдумывали какие-то дурацкие игры.

Я присел на кровать Сью. По полу у нее были разбросаны книги, свои и библиотечные, иные, раскрытые, валялись корешками вверх. Мне захотелось взять и посмотреть какую-нибудь из них, но при одной мысли о чтении я ощутил усталость.

— И не надоедает тебе сидеть тут весь день и читать? — спросил я.

— Мне нравится читать, — ответила Сью. — И потом, все равно больше нечем заняться.

— Да мало ли чем можно заняться! — возразил я, только чтобы снова услышать из ее уст, что заняться в нашем доме нечем.

Но она пожевала тонкими бледными губами, как делают женщины перед тем, как накрасить их, и сказала:

— А мне не хочется.

Довольно долго мы сидели молча. Сью начата что-то насвистывать. Наверное, ждет, когда я уйду, подумал я. Внизу открылась дверь черного хода, послышались голоса Джули и ее приятеля. Хотелось бы мне, чтобы Сью не любила Дерека так же, как я, тогда бы нам с ней нашлось о чем поговорить! Но она только подняла тонкие брови и сказала:

— А вот и они.

— Ну и что? — глупо спросил я, чувствуя, что один, совсем один на свете.

Сью перестала свистеть. Я поднял с пола какой-то журнал и начал, не глядя, его листать. Оба мы прислушивались. Они не поднимались наверх, вместо этого мы услышали, как внизу льется вода из крана и звякают чайные чашки.

— Ты все еще пишешь дневник? — спросил я.

— Иногда, — ответила Сью и покосилась на подушку, как будто боялась, что я выхвачу оттуда ее сокровище.

Я подождал несколько секунд, а затем проговорил очень печальным голосом:

— Как бы мне хотелось прочитать, что ты пишешь о маме! Только о маме, больше ничего. Можешь сама мне прочесть, если хочешь.

Внизу завопило радио: «Если соберешься к морю, крошка, по дороге мимо моего окошка…» Я поморщился, не сводя скорбного взгляда с сестры.

— Ты ничего не поймешь.

— Почему?

— Потому что ты никогда ее не понимал, — быстро проговорила Сью. — И всегда ужасно с ней обращался.

— Неправда! — громко сказал я, а затем повторил еще раз, потише: — Неправда.

Сью сидела на кровати, положив одну руку на подушку.

— Ты никогда не делал того, что она просила, — заговорила она, скорбно глядя перед собой. — Никогда ей не помогал. Ты вообще никогда не интересовался ничем, кроме себя. И тогда, и сейчас.

— Если бы я ее совсем не любил, — возразил я, — сейчас она бы мне не снилась, как ты думаешь?

— Ты видел сон не о ней, а о самом себе, — ответила Сью. — И мой дневник тебе нужен, чтобы почитать о себе.

— Так что же, — сказал я, — значит, ты ходишь в подвал, садишься на табуретку и там записываешь в этот черный блокнотик все, что о нас всех думаешь?

И захохотал, громко и натянуто. Мне было очень не по себе, так что я старался смеяться погромче. Руки мои лежали на коленях: я их видел, но почти не чувствовал.

Сью долго смотрела на меня — так, словно не видела перед собой, а вспоминала. Затем достала из-под подушки блокнот, открыла и начала листать. Я перестал смеяться и ждал.

— «Девятое августа… Ты умерла девятнадцать дней назад. Сегодня мы о тебе совсем не вспоминали. — Она помолчала, скользя глазами по строчкам. — Джек весь день злится. Поколотил Тома за то, что тот шумел на лестнице. У Тома царапина через все лицо, и кровь долго не останавливалась. На обед ели суп из консервов. Джек ни с кем не разговаривал. Джули рассказала про своего парня, его зовут Дерек. Сказала, что хочет как-нибудь привести его домой, и спросила, не возражаем ли мы. Я сказала: нет. Джек сделал вид, что ничего не слышал, и ушел наверх. — Она полистала страницы, нашла другую запись и начала читать с большим выражением: — С тех пор как ты умерла, он ни разу не стирал свою одежду. Не моет ни руки, ни лицо, вообще не моется. От него страшно воняет. Когда он берет хлеб руками, после него этот хлеб неприятно есть. И сказать ему ничего нельзя, потому что он дерется. Чуть что — сразу лезет в драку, и только Джули умеет с ним разговаривать…»