Энтони Дорр - Собиратель ракушек Страница 17

За оконным стеклом бьется мотылек. В листве шуршат и пищат насекомые. Доротея убеждает себя, будто слышит море. Достает из кармана стримеры, чтобы полюбоваться.

В дверном проеме появляется отец, он тихонько стучится, окликает дочку и садится рядом с ней на пол. Похоже, мучается без сна. Сутулится.

Приветик, папа.

О чем задумалась?

Здесь все какое-то чужое, пап. Нужно время. Чтобы привыкнуть.

Она со мной не разговаривает.

Да она, считай, ни с кем не разговаривает. Тебе ли не знать.

Отец сникает. Указывает подбородком на стримеры в дочкиной руке. Это что у тебя?

Мушки. Для рыбалки. Стримеры.

Ну-ну. А сам даже не пытается скрыть, что мыслями блуждает где-то далеко.

Я хочу порыбачить, пап. Можно прямо завтра?

Отец сжимает и разжимает пальцы. Глаза открыты, но слепы. Конечно, Доротея. Ступай. Порыбачь. Claro que si[5].

За ним затворяется дверь. Доротея задерживает дыхание. Считает до двадцати. Слышит за стенкой протяжные папины вздохи. Словно каждый такой вздох – робкая подготовка к следующему.

Натянув коричневый свитер, она распахивает раму и вылезает в окно. Медлит в сыром дворике. Втягивает воздух. Над соснами кружится колесо галактики.

Костер развели в роще у скалы. Ветер чист, трава умыта росой. Под звездами скользят стаи облаков. Кроссовки у нее промокли. Свитер облеплен лесным сором. Присев на подстилку из сосновой хвои, за пределами светового круга, она видит движение темных фигур и скольжение изломанных теней по сосновым стволам. Места на бревнах и пнях заняты. Летит смех. Звякают бутылки.

Она находит глазами того парня: он сидит на бревне. Пламя окрашивает его улыбку оранжевым. Белеет ожерелье из ракушек. Со смехом запрокинув голову, он прикладывается к бутылке. Доротея надолго – на верную минуту – задерживает дыхание. Вскакивает, поворачивается, чтобы уйти, но наступает на какой-то сучок; раздается треск.

Смех умолкает. Она не шевелится.

Ау, зовет парень, это ты, что ли, Дороти?

Доротея выходит из темноты в круг света, понуро идет вперед и садится рядом с парнем.

Дороти. Братцы, это Дороти.

Освещенные пламенем лица устремляются в ее сторону – и отворачиваются. Разговор начинается заново.

Так и знал, говорит парень, что ты появишься.

Ну, прямо.

Железно.

Да откуда ты мог знать?

Знал, и все. Как чувствовал. Говорил же тебе: мы чуть ли не каждую ночь у костра тусуемся. Я для себя решил: давить не надо. Эта девочка еще появится. Дороти появится. И вот пожалуйста.

У тебя сегодня улов был? Когда я ушла?

Пару штук поймал. Но отпустил.

Мой папа устроился на металлургический завод. Проектировать корпуса военных кораблей.

Честно?

Еще не приступил. На днях приступает.

Он держит ее за руку; ладонь у нее влажная от пота, но Доротея не отстраняется, они переплетают пальцы, и она чувствует его загрубелую кожу. Так проходит некоторое время; она сидит – не шелохнется. Они не разговаривают. Костер окуривает дымом кроны деревьев. Дрожа, подмигивают звезды. Как славно быть дочерью кораблестроителя.

Вскоре он пытается ее поцеловать. Неловко наклоняется, обжигая дыханием ее подбородок, и она закрывает глаза. Почему-то вспоминает мать, такую хрупкую, придавленную россыпью лука в товарном вагоне. Доротея отстраняется, вскакивает и понуро спешит домой мимо низко склонившихся сосен. Влезает в окно своей комнаты. Сбрасывает мокрые кроссовки, развешивает на просушку свитер. Силится услышать океан. Вспоминает глаза – зеленые омуты. Внутри у нее бушует вихрь.

Наутро она силком тянет мать на берег. Чтобы та посмотрела, как выглядит одетое туманом море. Чтобы убедилась: это отнюдь не пустота. Туман крыльями задевает верхушки деревьев, повсюду разбрасывая свои перья. Над головой вспыхивает чистая синева. Море избавляется от покрова. На мамины волосы нахлобучена широкополая шляпа. Высоко над скользящим приливом кружат горластые чайки. Бакланы пикируют в воду, чтобы добыть себе завтрак.

Мать с дочкой останавливаются на камнях. Доротея изучает мамино лицо, пытаясь уловить хоть какие-нибудь признаки перемен. Признаки пробуждения. Задерживает дыхание. Считает до двадцати. Мать стоит неподвижно, вся в себе.

И говорит: Mentiras[6]. Твой отец ничего не смыслит в кораблях. Всю жизнь метлой машет. Всем лгал. Даже себе самому. Не сегодня завтра его вышвырнут за ворота.

Нет, мам, наш папа умный. Он что-нибудь да придумает. По ходу дела будет учиться. А как же? Ему подвернулась удача, и он ее не упустил. Мы пробьемся. Ты только глянь, как здесь красиво. Глянь, какие места.

Жизнь, Доротея, открывает тысячи дорог. Мать говорит по-английски так, словно выплевывает камешки. Но при этом жизнь никогда не откроет тебе ту единственную дорогу, о которой ты мечтаешь. Мечтать можно о чем угодно, только это не сбудется. Никогда. Единственное, чего нам не видать, – это своей мечты. А все остальное…

Пожав плечами, она умолкает.

Доротея изучает свои непросохшие кроссовки. Они уже разваливаются. Придерживаясь за камыши, чтобы не упасть, она спускается по крутому каменному склону. Зачерпывает ладонью ил. Поднимает руку.

Глянь, мама. Глянь, сколько тут живности. В одной только пригоршне.

Мать, щурясь, смотрит на дочку. Та протягивает небу морской ил, как священную жертву.

И тут из тумана выскальзывает зеленое каноэ. В нем одинокий рыбак, на корме лежат снасти. На шее у рыбака белеет ожерелье из ракушек.

Парнишка резко перестает грести. С весла капает вода. Он разглядывает две фигурки на прибрежных камнях: тоненькую, хрупкую мать, которая прижимает к макушке шляпу, словно пригвождая себя к камню. И мокрую до пояса девочку, что поднимает к небу пригоршню моря.

Он машет. Улыбается. Выкрикивает имя Доротеи.

Рыболовные снасти продаются в закутке магазина скобяных товаров в Бате. Здоровенный бородач с массивными коленями, сидя на табурете, плетет мушки. Ее папа разглядывает стойку с удочками, большим пальцем поправляет очки.

Великан спрашивает: вам помочь, уважаемые?

Да вот, дочь удочку просит.

Великан вытаскивает из шкафа спиннинг фирмы «Зебко». Протягивает Доротее: это, говорит, тебе подойдет на все случаи жизни. В полном комплекте, больше ничего не требуется.

Доротея держит упаковку на расстоянии вытянутой руки, разглядывает катушку, тупой двухколенный бланк. Хромированные кольца. Пластиковый чехол. На этикетке рисованный окунь, изгибаясь, выпрыгивает из рисованного водоема за приманкой с тремя крючками. Папа гладит Доротею по макушке и спрашивает, приглянулась ли ей эта вещица.

Эта вещица ей совсем не приглянулась: тупая, неуклюжая. Уложенной лески нет. Красоты никакой. Доротея воображает, как будет насаживать на крючок шмотки мяса или рыбы, как будет со временем ржаветь катушка – на потеху тому парню.

Пап, говорит она. Я хочу нахлыстовое удилище. А это – для тех, кто не брезгует ловить на живца.

Великан ревет со смеху. Отец трет подбородок.

Черный кассовый аппарат звякает: через него проводят нахлыстовое удилище. Великанские пальцы отсчитывают сдачу.

Впервые вижу девочку, которая удит в нахлыст, говорит великан. Даже слыхом о такой не слыхивал. Разговаривает он по-доброму. Не сводит глаз с Доротеи. Пальцы – как толстые розовые сигары.

Я-то, продолжает, пробовал в нахлыст удить. Но мне еще учиться и учиться. Вот так всю жизнь учишься, учишься, а помрешь – и окажется, что половины не выучил.

Пожав мощными плечами, вручает покупателю сдачу.

Для нас тут все в диковинку. Отец обращается к одной Доротее.

Мы только что переехали в Харпсуэлл, уточняет она. Папа устроился на металлургический завод в Бате. Проектирует корабли. Сегодня у него был первый рабочий день.

Глядя на ее отца сверху вниз, великан кивает. Отец сжимает и разжимает кулаки.

Прежде, бормочет, мы в Огайо жили. Я занимался корпусами озерных судов. А почему бы, думаю, нам сюда не перебраться? Надо попробовать. Удача, я считаю, – большая редкость.

Великан опять пожимает плечами. Улыбается. Говорит Доротее: может, доведется когда-нибудь вместе порыбачить. Можно на Попэм-Бич податься. Там, говорят, клев неплохой. На мелководье после отлива мальков полно. Насадишь такого на крючок – и знай вытаскивай.

Улыбаясь, продавец возвращается на свой табурет. Доротея с отцом выходят из магазина, проезжают металлургический завод, верфи, необъятные склады металлоизделий за высоким забором из сетки, башенные краны, ржавеющий в доке зеленый буксир. С пригорка в конце Милл-стрит Доротея видит реку Кеннебек, что тяжело несет свои воды в Атлантику.