Джон Ирвинг - Покуда я тебя не обрету Страница 17

— Это я так ремесло осваивал, — говорил он, показывая Алисе свои художества.

— Расскажи мне про Партитурщика, — начала она.

— А что рассказывать, он мне нарисовал ноты, я их на нем вывел. Понятия не имею, что это за музыка.

— Ходят слухи, он ушел от тебя с инфекцией.

Тронд Хальворсен расплылся в улыбке; у него не хватало двух клыков, на нижней и верхней челюсти.

— Обычное дело.

— Ты что, не моешь иглы?

— У кого есть на это время?

На плите в кастрюле что-то кипело, судя по торчащей из жидкости голове, рыбный суп. На кухне стоял резкий запах рыбы и табака, примерно в равных пропорциях.

Алиса не старалась скрыть свое отвращение; даже трафареты у Хальворсена были все чем-то перемазаны, то ли жиром, то ли копотью. На столе стояли бумажные стаканчики, в них когда-то были налиты краски, но с тех пор они высохли, и нельзя было понять, какого они были цвета.

— Меня зовут Алиса, я дочь Билла из Абердина, — без тени интереса к собственной биографии произнесла мама. — Еще работала у Татуоле.

— Про твоего отца я слыхал, а Татуоле — кто ж его не знает, — ответил Хальворсен; казалось, ему совершенно плевать, какое впечатление он производит на Алису.

Джек начал задумываться, а зачем они вообще сюда пришли.

— Так вот, значит, Партитурщик, — снова начала Алиса. — Он не сказал тебе случайно, куда направляется?

— Он был вне себя от того, что я его заразил, — сказал Хальворсен таким тоном, словно бы нехотя признавал свою вину. — Так что когда он зашел ко мне снова, он был, как бы это... не в настроении говорить о своих планах.

— Он уехал в Хельсинки, — сказала Алиса. Хальворсен и бровью не повел. Если она знает, куда уехал Уильям, ради чего допрашивать его. — Ты не знаешь, случайно, каких-нибудь татуировщиков в Хельсинки?

— Хороших там нет.

— Ну, тут тоже.

Тронд Хальворсен подмигнул Джеку — мол, понимаю, парень, тяжело тебе приходится — жить с такой мегерой. Он помешал варево в кастрюле, вынул рыбу, показал ее Джеку, положил рыбу обратно.

— В Хельсинки, — сказал он, словно обращаясь к рыбе, — если кто и татуирует, то только старые моряки вроде меня.

— Ты хотел сказать, мясники.

— Я хотел сказать, там если кто и татуирует, то работают они дома, как я.

В тоне Хальворсена наконец начало слышаться раздражение и даже возмущение.

— Отлично, ну так ты знаешь кого-нибудь оттуда?

— В Хельсинки есть один ресторан, туда частенько заглядывают матросы, — сказал Хальворсен. — Он в портовом районе, называется "Сальве". Его все знают, популярное место.

— И дальше что?

— А то, что спроси там у официантки, где можно сделать татуировку. Выбирай официантку постарше, такие точно знают.

— Большое спасибо, мистер Хальворсен, — сказала Алиса и протянула ему руку. Он и не думал ее пожать — у "мясников" собственная гордость.

— У тебя мужик-то есть? — улыбаясь до ушей, спросил Хальворсен.

Алиса взъерошила сыну волосы и обняла его.

— Как ты думаешь, а кто вот этот мальчик, Джек?

Этот вопрос не сподвиг Тронда Хальворсена пожать руку Алисе. Вместо этого он сказал:

— Я думаю, что Джек — его точная копия.

Они вернулись в "Бристоль" и собрали вещи, не произнеся ни слова. Администратор был рад, что они уезжают; в вестибюле толпились спортивные журналисты и любители конькобежного спорта — в середине февраля в Осло должен был пройти чемпионат мира, так что многие решили приехать заранее. Джеку не хотелось уезжать, он надеялся поглядеть на конькобежцев.

В тот месяц температура в Осло была на восемь градусов ниже средней, а это значило, как сказал метрдотель, что будет быстрый лед. Джек спросил маму: а что, конькобежцы катаются в темноте или на стадионе есть освещение? Мама не знала.

Он не стал спрашивать маму, на что похож город Хельсинки; он боялся, что она ответит:

— Там еще чернее, чем тут.

День клонился к вечеру, бледный свет снова окрасил их номер в янтарные тона, но без золотого сияния кожи Ингрид My Осло погрузился во мрак.

Джек заснул, и ему приснилась Ингрид, он увидел ее охваченные пламенем ребра и пульсирующее на груди сердце. Он снова наклеивал ей на грудь пластырь и ощущал пальцами биение татуированного сердца, оно оказалось очень горячее и обожгло его сквозь марлю.

Они шли по покрытому коврами коридору, тому самому, где раньше походкой взрослой женщины прошла, повернувшись к Джеку спиной, Ингрид My, и мальчишка думал, что поиски его папы — это тоже сон, только он не кончается.

Однажды днем или ночью они войдут в ресторан, популярное место под названием "Сальве", куда частенько заглядывают финские матросы, и там они встретят официантку, с которой уже пообщался Уильям Бернс, и она скажет им то же, что сказала ему — то есть где можно сделать татуировку, но когда они туда попадут, Уильяма там уже не будет, к тому времени он покинет это место, украсив свою кожу еще одним нотным станом. Мама сказала Джеку, что к тому времени его папа успеет соблазнить очередную женщину или девушку, с которой, конечно, познакомится в церкви, и что ни один член паствы пальцем не пошевелит, чтобы помочь Джеку и маме найти папу.

Уильям снова исчезнет, как исчезают все человеческие звуки, голоса ли, песни ли, когда пространство собора заполняет великая органная музыка; как исчезает все, даже смех, даже боль, даже тоска, которой порой предавалась по ночам мама, думая, что Джек спит и не видит ее.

— До свидания, Осло, — прошептал в коридоре Джек, в том самом коридоре, по которому, думал он, прошла Ингрид My с целым сердцем, а вовсе не с разорванным пополам.

Мама наклонилась и поцеловала его в затылок.

— Здравствуй, Хельсинки! — прошептала она ему на ухо.

Джек снова потянулся за ее рукой. Он знал, как это делается, как ему найти мамину руку. Как он выяснит потом, в те дни он, правду сказать, больше ничего и не знал.

Глава 5. Фиаско в Финляндии

Для начала им пришлось вернуться в Стокгольм, тем же путем, что они плыли в Норвегию, и только оттуда отбыть в Хельсинки, на ночном пароме через Финский залив. Было так холодно, что соленая водяная пыль замерзала на лице у Джека, даже если он выходил на палубу всего на минуту-другую. Низкая температура, однако, не мешала кое-каким бесстрашным финнам и шведам весело гудеть и горланить песни на ледяном воздухе до самой полуночи. Алиса заметила, что некоторые из них еще и блевали — самые удачливые с подветренной стороны. Наутро Джек заметил, как выглядят менее удачливые, те, кто выбрал для облегчения желудка наветренную сторону.

Весельчаки, по большей части молодые люди, рассказали Алисе, что лучший хельсинкский отель для татуировщика — отель "Торни", знаменитый своим так называемым Американским баром, куда любит ходить "золотая молодежь". Один из Алисиных пьяных собеседников, то ли финн, то ли швед, добавил, что в этот бар ходят для того, чтобы знакомиться с "бравыми девчонками". Такие-то девчонки и нужны были Дочурке Алисе — она решила, что "бравый" в данном случае означает такой, кто не прочь сделать татуировку, а еще — что мальчишки, искавшие знакомства с такими девчонками, ничуть не менее "бравые" в этом отношении.

Отель "Торни" видывал лучшие времена. Старинный лифт с металлической решеткой "временно" не работал, так что Алисе с Джеком выпал отличный шанс хорошенько изучить лестничную клетку — их поселили на четвертом этаже, по ступенькам они поднимались, держась за руки. В номере не было ни ванной, ни туалета — только раковина, но им намекнули, что пить воду из-под крана не рекомендуется; из окон открывался вид на среднюю школу. Джек завел привычку садиться на подоконник и жадно смотрел на школьников; кажется, у тех, кто ходит в школу, много друзей.

Туалет с ванной Джеку и маме приходилось делить с другими постояльцами, и располагался он в коридоре, на порядочном расстоянии от их номера. Номеров в отеле были сотни; однажды мальчику стало скучно, и он заставил маму сосчитать их вместе с ним. Оказалось, что туалеты с ванной имелись только в половине.

И все же Алиса не ошиблась, выбрав "Торни". С самого первого дня поток клиентов не иссякал, в Американском баре от них не было отбоя. Тамошние девчонки красотой, прямо сказать, не отличались — а как выяснить, бравые они или нет, Джек не знал, — но страха перед татуировками не испытывали, а их мальчишки и того меньше. Один только тут имелся недостаток — когда татуируешь пьяных, много крови; в Хельсинки, как заметил Джек, маме требовалось куда больше бумажных полотенец, чем обычно.

За неделю Алиса заработала больше, чем за все рождественские праздники у Татуоле. Джек частенько засыпал под звуки татуировочной машины; вот и опять, думал он, им приходится спать на иголках.

Нашли они и ресторан "Сальве". Джек с мамой последовали совету чересчур настойчивой официантки и взяли пошированного гольца, а не обычную жареную мелкую белую рыбу или судака, и на главное блюдо — из вежливости — олений язык, отказываться от которого они уже устали. Джек очень удивился — язык оказался вовсе не резиновый и очень вкусный. А на десерт, конечно, морошку — темно-золотистую, немного кисловатую, а с ней мороженое; контраст был весьма изысканный.