Михаил Попов - Ларочка Страница 17

— Она же твоя подруга!

— Бывшая подруга. — Бросила Лариса, презрительно покидая компанию. Она поняла, что одним наскоком тут ничего не добиться, а есть ли силы на продолжительную кампанию?

За ней увязался парень по имени Дима (Дементий), старшекурсник, кружение которого на отдаленных орбитах вокруг солнца своей привлекательности она уже давно заметила. Молодой, но уже какой–то поживший на вид. Залысины, очки, маленький, жалкий подбородок, вечные пуловеры на рыхлой фигуре. Правда, рост под сто девяносто, но крохотные кисти рук, все время как будто в чем–то виноватые.

К Ларисе подъезжали, особенно на первых порах, и более перспективные парни, но в данный момент остался только Дима.

— Пошли в кино. — Сказал ему Лариса строго.

Они посмотрели «Романс о влюбленных», который видели каждый по отдельности и до этого. Но Ларисе нужно было не очищающего искусства, ей надо было подумать. Диме было надо просто посидеть рядом.

— Пойдем ко мне. — Сказала Лариса еще строже, когда они выходили из кино.

Прекрасная идея. Не надо баррикадироваться и вздрагивать во сне при мысли, что страшная иностранка подкрадывается к ее постели. Уложим Диму на соседкиной койке, а назавтра он еще поможет уложить вещи, и проводит на вокзал.

Все получилось так, как было задумано. Дима не раздеваясь (не велено) лежал, зажмурившись от счастья в темноте, и рассказывал, что на фанагорийском берегу после каждого приличного шторма можно прямо под ногами найти на пляже древнегреческую монету. Он, как водится, вываливал перед нею самое дорогое из закромов своей души, а Лариса прислушивалась к звукам за стеной, но там было тихо как в склепе.

Дима с удовольствием принял участие в процедуре сбора и отъезда, ему льстило, что он пользуется таким доверием Ларисы. Он вообще не вдумывался в смысл совершавшихся действий. Чемодан, вокзал, Белоруссия. И только когда Лариса махнула ему рукой из окна отходящего поезда, вдруг понял, что произошло. Он–то думал, что он за этими почти семейственными хлопотами сближаются с давным давно вожделенной девой, а они, оказывается, расставались. Ни адреса, ни вообще никакого намека на продолжение. Навсегда!

Налившиеся слезами очки Димы показались Ларисе на мгновение двумя серебряными монетами, кому там кладут пятаки на веки? Но она не успела додумать эту мысль, и вернулась к себе.

Всю дорогу она перебирала в уме известные ей способы избавления от беременности. После этой дикой истории с сумасшедшей революционеркой, поедавший ее изнутри плод нелепой провинциальной любви стал ей вдвойне отвратителен. Годился любой результативный способ избавления от него.

Москва готовилась той весной к олимпиаде, и об отъезде беременной девушки она не пожалела. Столица прихорашивалась и выметала вон лишних людей, рассыпая их веером на стокилометровом расстоянии от своих границ. Таким образом, ненужность Ларисиного ребенка, увеличивалась еще на целый порядок, он был лишним не только в жизни своей матери, но и в жизни Москвы.

Что она думала о пожирательнице валидола? Да почти ничего. Против ожиданий какого–нибудь отставной козы неофрейдиста, психика девушки не была радикально изранена этой историей. Она засела в ней не глубже, чем в Аксинье воспоминание об изнасиловании собственным отцом. Две обжигающих опасности: изменить родине и изменить полу, совместившись, спалили начисто Изу, оставив от нее в памяти лишь небольшое дымное облачко, как от плохой сигареты.

16

Одно время Ларисе, упавшей на тихое дно провинциальной жизни, казалось, что и с Москвой покончено так же как с ненормальной иностранкой.

Однако, нет.

Всего через полгода Лариса уже сидела на кухне у Лиона Ивановича на Речном Вокзале, ела пиццу, и слушала рассказ хозяина дома, как готовиться пицца. Это еда итальянских бедняков, на кусок теста крошат остатки того, что завалялось в холодильнике и т. д. Тогда еще можно было, сообщая эту чушь, выглядеть продвинутым человеком, мода на эту дрянную еду еще только начиналась в стране.

Жаркий сентябрь за окном. Лариса ела очень осторожно, сильно вытягивая шею вперед, чтобы не капнуть томатным жиром на платье. Отличное белое бязевое платье — спасибо мамочкиным связям. А еще новые агрессивно изящные босоножки. Тонкие сильные загорелые руки в золотистых волосках, новая манера прищуриваться, как будто все, что попадается на глаза, оказывается ничтожнее, чем ожидалось. Лариса ела с удовольствием, с удовольствием ощущала свою подтянутую, загорелую, прохладную, несмотря на окружающую духоту, фигуру, отточенную на неманских пляжах, и с некой ледяной радостью понимала, что она сейчас непобедима. Вон даже этот старикан у плиты и тот поплыл, ему даже трудно говорить — все время сглатывает сладострастную слюну. Но, нет, теперь она не продешевит, она знает себе цену, и поставила перед собой совершенно конкретную цель.

— Итак, ты приехала… — Сказал Лион Иванович затягивая потуже узел пояса на халате, лаконично демонстрируя свою сексуальную лояльность

— Да. — Беззаботно облизывалась Лариса, промакивая салфеткой свои чуть суховатые от природы, как бы всегда слегка опаленные страстью, губы.

— А в институте?

— Восстановилась.

— Ты же не уходила в академ?

— Ну и что? Я просто поговорила с деканом… беременность, то–се, и опять студентка.

Лион Иванович звучно скрутил пробку на бутылке «мартини» — редкость в те времена еще большая, чем пицца.

— Ну, что ж, значит, моя помощь не нужна?

— Нет, дядя Ли, нужна.

Маленький хозяин ожил.

— Ну?

— Я хочу замуж.

Артист поставил бутылку на стол. Еще раз затянул пояс и к тому же поправил шелковый шейный платок. Тихо просвистел.

— Фиктивно?

— Зачем? По–настоящему. Чтобы даже может с детьми.

Наполнив бокалы Лион Иванович искоса глянул на развалившуюся в углу кухонного дивана фемину острым черным глазом.

— Но я женат.

— Ой, дядя Ли, вы, конечно, идеальный вариант…

— Понятно.

Лариса решила так — шутки в сторону, надо устраивать свою жизнь на серьезный лад, иначе можно до старости проболтаться в восторженных дурочках. Такие мысли часто приходят в девятнадцатилетние головы.

Любовь? Не смешите! Видели мы вашу любовь. Сплошная дичь и извращение. Надо ставить на настоящие, солидные ценности. Хороший дом (квартира, дача, машина), пристойный муж, пусть даже дети, через какое–то время, а там посмотрим, там, наверняка откроются какие–то новые виды.

В голове Ларисы как–то спокойно уживались две взаимоисключающие идеи: 1 — жизнь коротка, и надо торопиться, чтобы все успеть, и 2 — все еще впереди.

— Вы мне поможете, дядя Леня? Вы ведь всех в Москве знаете.

17

Встретились у ресторана «Прага». Лариса поглядела на него с другой стороны Калининского проспекта, и ресторан почему–то показался ей океанским кораблем, по ошибке заплывшим в скопище городских зданий. В самом деле, дом сужается утюгом, и как бы неуловимо движется ей навстречу. Нет, это ей просто хочется, чтобы впредь, начиная с сегодняшней встречи, все в ее жизни двигалось ей навстречу. Она в каком–то смысле, если угодно, Ассоль. И очень интересно, каков он, предстоящий капитан. Лариса иронизировала над собой, что ей было, в общем–то, не свойственно. Ситуация была настолько не романтической, что не хотелось смиряться с ней без хотя бы кривой усмешки.

Улыбнулась и нырнула в подземный переход.

Лион Иванович стоял у входа и сыто цыкал зубом.

— Так мы что, никуда не идем?

— Идем, почему ты решила…

— Но вы только что из ресторана.

— Я просто зашел поесть. Это не имеет никакого отношения к делу.

— Странно, ну, ладно. — Лариса крутнулась перед своим низкорослым кавалером, показывая обнову. — Как? Я сгоняла сегодня на «Беговую». Сто восемьдесят. На «Врангеля» денег не хватило. Ю эс топ.

Лион Иванович ощупал мелкими пальцами заклепки и швы.

— Вроде бы не самострок.

Лариса возмущенно кашлянула.

— Меня трудно обмануть в таких вещах.

Лион Иванович кивнул.

— Пошли. Тут недалеко. Староконюшенный переулок. Старая породистая московская еврейская семья. Надеюсь, ты ничего не имеешь, так сказать, против?

— Что вы имеете в виду?

— Академик Янтарев и его семья. Дочь академика, ее сын, то есть, внук академика, ее муж, которого нет, но который — зять академика. Еще Нора, это как минимум. Они могли кого–то пригласить. Я друг зятя.

— Которого нет?

— Ты очень сообразительная.

— Да. А где зять?

— Ну-у, зачем тебе?

— Значит, ушел из дома.

— Ты еще и в жизни разбираешься, не только в шмотках.

Они быстро шли по Старому Арбату, и на первом же повороте повернули налево.