Юлия Вознесенская - Сын вождя Страница 17

— Присядем, детушки. Надо мне сказать вам кое-что.

Он сел на круглый камень, лежавший с краю тропы, под скалой, а им указал на два камня поменьше, на которые они и сели — лицом к старцу и спиной к пропасти. И старец заговорил.

— У тебя, Марина, доченька моя многострадальная, отсюда лежит долгая-предолгая дорога. Тяжелая это будет дорога, многое придется тебе на ней пережить, но приведет она тебя к Богу. Тебе один мой завет на все твои пути — молись. Молитву Пресвятой Богородице «Архангельское обрадование» знаешь?

— Какие такие молитвы, дедушка? Я комсомолка, я в Бога не верю и никаких таких ваших молитв не знаю и знать не хочу! Не обижайтесь…

— А и вправду, знать тебе их неоткуда. Матушка твоя тебя многому хорошему научила, любовью ко всему живому тебя наделила, по правде жить наставляла, стихи с тобой на память заучивала, а вот главному — молитве — не научила. Ну так запомни, детка, самые простые молитвы: «Господи, помилуй!» и «Пресвятая Богородица, спаси и сохрани!»

— Не буду я молиться, что за глупости такие!

— Будешь, ох и еще как будешь-то! Придет время, ты вспомнишь мои молитовки, и они тебе помогут. Не забывай, ведь ты крещеная, детонька моя бедная!

— Нет! Я не бедная и не крещеная! У меня отец был красный комиссар…

— А была у тебя бабушка Матрена?

— Ну, была. Только она давно умерла.

— Вот она тебя и крестила тайно от отца-матери. Поэтому ты к Богу придешь и молиться начнешь — всему свое время. А когда будет совсем плохо, можешь меня на помощь позвать. Кликни мысленно: «Отче Нектарий, помоги!» — я тебя услышу и помогу. — Он повернулся к Сыну Вождя. — А теперь слово для тебя, Георгий. Отец твой — грешник великий и нераскаянный. Он был избран сатаной в антихристы, но сил у него не хватило, страх ему мешал, и отступился от него сатана. Грешил твой отец страшно и умер страшной смертью. Перед концом отнят был от него великий божий дар слова, и не мог он уже ни писать, ни говорить, ни думать, а потому не мог уже и покаяться в грехах. Но чувствовал он все, и душа его томилась смертельно, а избавления от муки не было. Так он и погиб, и душа его попала в ад, а земля не принимает его тела и не примет до тех пор, пока не отмолит его кто-нибудь из живых. Только вот молиться-то за него и некому. Глупые люди сами ему поклоняются, а ему это не надо, ох как не надо! Коли ты, Георгий, хочешь вымолить у Бога для твоего отца снисхождение, пойдем, сынок, со мной в наш тайный скит. Надену я на тебя ряску, и станешь ты отшельником Георгием, за отца своего искупителем и молитвенником. Будешь за его грехи у Бога просить прощения до конца своих дней. Жизнь тебе уготована долгая-предолгая, может, и сумеешь ты вымолить отца, и тогда погребут его окаянные мощи в освященной земле и выйдет душе его послабление. Пойдешь со мной, Георгий?

— Как это — с вами? Монахом стать?

— Монахом.

— Но ведь я… я тоже в Бога не верю.

— А ты поверь, детонька, поверь. Не пойдешь со мной — будешь страдать долго и безвинно, и без всякой пользы для себя и для отца. Подумай. Я торопить тебя не стану.

Сын Вождя задумался. Но мысли разбегались, голова была тяжелой. Он покосился на Марину. Вот она сидит на камне, нахмурив узкие брови, вздернув крутой подбородок, — явно сердится на странного старика… Но, Боже мой, как же она прекрасна!

— Нет! — решительно сказал он старцу. — Я не пойду с вами, отец Нектарий. Мне говорили и обещали совсем другое.

— Да ведь обманут они тебя, детонька!

— А если не обманут? Мне обещали разыскать мою мать, обещали мне нормальную жизнь, хорошую и правильную. И ведь она уже началась! Меня привезли отдыхать на море, я познакомился с Мариной. Я не хочу с ней расставаться! Я хочу жить как все!

— Не будет ничего этого, сынок, не будет. И матушка твоя, искупив свои грехи страданиями, давно упокоилась.

— Я не верю вам, я верю словам Нового Вождя! Он говорил со мной почти как отец…

— Не почти, а точно как твой отец, потому как и он того же духа.

— Но я хочу ему верить, так хочу! И потом, разве я не могу поступать так, как мне представляется правильным?

— Можешь, можешь, болезный ты мой. Воли твоей Господь от тебя не отнимает, и я не отниму.

— В таком случае пусть все идет как идет! — решительно сказал Сын Вождя.

— Что ж, воля твоя, будь по-твоему.

Старец умолк и стал молиться, снова перебирая свои четки, и Сыну Вождя показалось, что он едва не плачет. Потом отец Нектарий перекрестился, глубоко, со стоном вздохнул и сказал:

— Вставайте, детушки, пора вам в обратную дорогу. Отсюда пойдете вниз по краю ущелья. Дорога выведет вас к селению. Вы в нем не задерживайтесь, обойдите краем, а там окажетесь на берегу знакомой реки, только на другом, не на том, по которому пришли сюда. Оттуда уже море будет видно между гор — вот на него и держите путь. В вашем санатории, Мариночка, в одном месте стена обвалилась, за банькой, над обрывом. Знаешь это место?

— Ну, знаю…

— Вот там вы и пройдете, через пролом в стене. Рабочих возле стены не будет, никто вас не заметит. Может, на этот раз все и обойдется… Запомнила, умница?

— Запомнила.

— Вот и хорошо. А теперь подошло время прощаться.

Старец вдруг упал на колени и ткнулся головой в землю.

— Дедушка, что с вами? — испуганно воскликнула Марина. — Вам плохо?

— Это я, детушки, поклонился вашим безвинным страданиям. Теперь идите и не оглядывайтесь. Господь с вами, бедные вы мои мученики!

— Прощайте, отец Нектарий, — сказал Сын Вождя и решительно взял Марину за руку. — Пойдемте, Марина, уже поздно, нам действительно пора возвращаться.

Они пошли по дороге вдоль ущелья. Через несколько десятков шагов дорога стала заворачивать за скалу, и тут Марина не удержалась и оглянулась, а оглянувшись — ахнула:

— Где же он? Куда пропал дедушка?

Оглянулся и Сын Вождя. Позади них далеко был виден узкий край пропасти с вьющейся под отвесной скалой тропой. Не было ни облака над ущельем, ни висячего мостика через пропасть, ни чудесного старца. Только голые серые скалы, узкий синий провал и пустая тропа.

— Наваждение какое-то… — прошептал Сын Вождя. — Куда же могли подеваться странный старик и мост? Вы что-нибудь понимаете, Марина?

— Нет.

— Чудеса…

— Мракобесие какое-то!

Они, растерянные, долго молча шли по тропе, постепенно спускавшейся вниз, к поросшим лесом холмам. Вскоре они прошли вдоль селения, потом поднялись на холм и вошли под сень высоких дубов.

— Давайте отдохнем немного, — попросил Сын Вождя. — У меня голова что-то кружится.

— Это вам голову напекло. Возьмите мою тюбетейку.

— А вы?

— Да я не боюсь солнца!

Они присели под кряжистым невысоким дубом, в густой кружевной тени. Сын Вождя так устал, что уснул, как только прислонился спиной к шершавой коре дуба.

— Ау! Проснитесь! — услышал он сквозь сон. Он открыл глаза.

— Надо же, я, кажется, уснул.

— Да вы не больше пятнадцати минут дремали. У вас, когда вы спите, лицо совсем детское.

Он ничего на это не ответил — не знал, что отвечать.

— Вы на меня не сердитесь? — спросила Марина.

— За что?

— За то, что я вас в такое далекое путешествие увела. Если бы я знала, в каком вы положении находитесь, я бы никогда этого не сделала.

— Марина, вы жестокий человек.

— Это почему?

— Потому что это была прекрасная прогулка. Это был самый свободный и самый счастливый день в моей жизни. Мы с вами пойдем еще когда-нибудь в горы?

— Ну, я думаю, теперь это не скоро будет…

— Мы что, больше не будем с вами встречаться? — спросил он упавшим голосом.

— А это уж как вы пожелаете! — засмеялась она и тут же добавила, посерьезнев: — На людях встречаться опасно, ведь за вами все время приглядывают — Гаврилов и другие… Но я верю, что очень скоро все у вас наладится: ведь про вас знают в Кремле, знает Он! А Он — не ошибается.

— Я тоже в это верю, Марина. Поэтому и не хочу терять вас.

Марина нахмурилась и молчала.

— Что же вы молчите, Марина?

— Вы странный и неожиданный человек. Но вы такой простодушный, что с вами только откровенно и можно говорить. И я вам скажу прямо: я тоже хочу с вами дружить. Знаете что? Рисковать мы не будем и за ворота санатория вдвоем пока не будем выходить. Но я вот что придумала. Моя комната в нашем домике для обслуги на первом этаже, в самом конце коридора, а перед ней — душевая. Я покажу вам мое окно, и вы как-нибудь придете ко мне поздно вечером, когда все уже спят, и мы с вами посидим вдвоем, поговорим.

— Сегодня?

— Какой вы скорый! Конечно, нет. Надо выждать и поглядеть, как будет вести себя Гаврилов. Если все обойдется, то я вам в столовой знак подам: забуду вам десерт принести! Вы и поймете, что я вас вечером жду в гости. Договорились? И еще один знак: я поставлю лампу на стол перед окном. На лампе зеленый абажур. Если она будет гореть— значит, все в порядке, я одна. Вы увидите, подойдете к окну и постучите.