Дмитрий Дейч - СКАЗКИ ДЛЯ МАРТЫ Страница 17

Услышав много доброго и удивительного о Насреддине, явился к нему некто по имени Авхад ад-дин Кирмани - для дружеской беседы и совместных благочестивых размышлений. После церемонного приветствия, вручения рекомендательных писем и чаепития, спросил: «Что вам известно, достопочтенный, о Величайшем Элементе, который хранится в сокровеннейших тайниках Всеславного?» Ходжа удивился, и ответил, что Аллах, да пребудет Слава его в веках, не пожелал поделиться с ним, Насреддином, сведениями о чудесном Элементе. «Но как же! - вскричал гость, - ведь о том пишет мудрейший Ибн Массара!» Насреддин пожал плечами. «Но ведь и ал-‘Кушайри твердит об Элементе в трактате «О Матери городов и небесной географии»!» Насреддин задумался, пошевелил губами, перебирая в памяти названия прочитанных книг и сознался, что сей труд ему неизвестен. Авхад ад-дин Кирмани в отчаянии прошептал: «Но ведь и ал-Мухасиби…» Тут Насреддин подскочил на месте, словно его пчела ужалила и попросил учёного гостя посидеть в одиночестве минуту-другую. Авхад ад-дин Кирмани, донельзя разочарованный визитом, собрался уже восвояси, но в последний момент был остановлен ходжой - уже на пороге: «Кажется, я нашёл то, о чём вы тут говорили. Не угодно ли взглянуть?» Гость вытаращил глаза: «Аллах Милосердный, да ведь это!…» «Да, - отозвался Насреддин, - оно самое. Правда Всеблагой не называл его Величайшим Элементом и не поминал имён мудрейших. Если мне не изменяет память, речь шла о том, чтобы «засунуть куда подальше эту штуковину, чтоб дети из неё свистулек не понаделали». Впрочем, я сразу догадался, что это шутка. Сами видите, свистулек из этой «штуковины» не понаделаешь, зато, насколько удалось выяснить моей супруге, она вполне годится для того, чтобы взбивать сливки и раскатывать тесто».

Однажды ходжа Насреддин отправился на базар и долго ходил взад и вперёд вдоль прилавков - прицениваясь, но ничего не покупая. Рыночный стражник некоторое время наблюдал издали, в конце концов обратился к нему с назиданием: «Уважаемый, я вижу, денег у вас нет, вы лишь напрасно теребите торговый люд. Подай вам это и то, поменяй фасон и размер, взвесь и порежь, а выгоды купцу - ни на грош. Если бы я не знал, что вы - ходжа Насреддин, подумал бы, что на рынке завёлся воришка: ждёт пока купец отвернётся, чтобы запустить руку в чужую мошну». В ответ на это ходжа вытащил из кармана кошель, полный золотых и серебрянных монет, и молча подал его стражнику. Тот принялся извиняться. Насреддин жестом остановил его, показывая, что не в обиде, и сказал: «Обычно я покупаю здесь на сумму столь незначительную, что выбирать товар долго не приходится. Но сегодня меня пригласил для беседы наш правитель Тимур, и, провожая до ворот, дал этот кошелёк. Он сказал: «Милый ходжа, я хочу, чтобы ты пошёл на базар и купил что-нибудь такое, что способно доставить тебе маленькое человеческое удовольствие». Вот уже четвёртый час я брожу здесь и выяснил за это время, что маленькое человеческое удовольствие можно получить лишь бесплатно - выбирая и прицениваясь, но заплатив деньги, немедленно его теряешь».

Когда Насреддина упрятали в психушку, врач принялся осторожно расспрашивать его, пытаясь выяснить причину помрачения рассудка: "Вы знаете почему здесь находитесь?" "Конечно знаю, - ответил Насреддин, - вот уже три года подряд я просыпаюсь под утро от собственного воя. Мне снится, что я - собака и вот-вот превращусь в человека." "Стало быть, у вас проблемы со сном?" "Проблемы со сном - у моих соседей, доктор. Жена и дети одно время пугались, но - привыкли. А у меня вообще нет никаких проблем." "Вы что же, хотите сказать, что не видите ничего странного в том, чтобы просыпаться ни свет ни заря? Бу дить соседей? Пугать детей?" "Ничего не поделаешь: возвращать себе человеческий облик довольно неприятно. Зато нет ничего прекраснее раннего отхода ко сну, когда мне снится, что я вновь превращаюсь в собаку."

Однажды Насреддину приснилось, что он едет в поезде и сочиняет эпическое произведение в стихах о своём путешествии. Поэма была настолько прекрасна, что проснувшись, Насреддин бросился к столу, чтобы поскорее записать её, но как только взял в руки перо, выяснилось, что в памяти не осталось ничего, кроме четверостишия, где жизнь сравнивалась с василиском, чей взгляд можно испытать на себе лишь однажды. Поразмыслив здраво, Насреддин решил, что ни ему самому, ни потомкам эта печальная истина совершенно ни к чему, и записывать не стал, но отправился спать снова - в надежде, что на этот раз снов не будет.

ПРЕЛЮДИИ И ФАНТАЗИИ

Jesus' blood never failed me yet

Jesus' blood never failed me yet

Never failed me yet

Jesus' blood never failed me yet

There's one thing I know

For he loves me so…

Наверное я мог бы стать похожим на вас.

В конечном счёте все вы однажды становитесь похожими на меня. Я видел лорда Брюса незадолго до смерти: он был похож на меня. Вы бы удивились.

Все приходят ко мне, я ни к кому не хожу. Даже в гости не хожу. Даже когда меня приглашают. Хендерсон звал меня в гости, я не пошёл.

Это было очень давно. Может быть десять лет назад. Или двадцать.

Хендерсон умер.

Он умер какое-то время спустя после того, как звал меня в гости (а я не пошёл). Всё это было очень-очень давно.

У меня нет времени.

Я не знаю который теперь час. Я не знаю который теперь год.

Наверное, мне пятьдесят лет. Или сто.

Я помню как строили лондонское метро.

Хендерсон жил в своём доме, и каждый день ходил на работу. У него были жена и дети. Иногда он приходил ко мне поболтать. Тогда я жил на лавочке - третьей от эскалатора.

Хотя… Кажется, тогда ещё не было эскалатора. Или был…

Ладно.

Теперь я сплю на пятой от эскалатора лавочке. От левого эскалатора - пятой. От правого - третьей. Справа от меня спит Кровавая Мэри. Иногда она ходит ко мне в гости. Я к ней не хожу никогда. Мэри говорит, что у неё был муж. Я в это не верю. Вы бы тоже не поверили.

Хэндерсон был славный малый. Глуповат немного. Это было очень давно.

Он спросил как меня зовут. Я как-то назвался. Он спросил почему я здесь сплю. Я уже говорил, что он был глуповат? Ладно.

Я сказал: ну блин, я же должен где-то спать! Что за вопрос: почему? - Нет, но почему здесь, в метро?

Такой он был мужик, Хэндерсон. Задавал вопросы.

Почему ты пьёшь?

Хэндерсон, тупица! Если я протрезвею, мне не захочется жить на лавочке в метро. Мне будет противно здесь спать. И что тогда? Я найду работу - такую как у тебя, жену - такую как у тебя, нарожаю детишек и стану таким как ты. Тупицей.

И меня убьёт током - совсем как тебя. Ты этого хочешь?

Порой он был совершенно невыносимым человеком.

Вы не поверите, однажды он принёс мне сто фунтов. Просто сунул в кулак - сто фунтов одной бумажкой. На, говорит, купи себе что хочешь, но только не выпивку. Я прослежу. Буду ходить за тобой и смотреть что ты покупаешь.

Ну не дурак?

Тут живёт один русский. Пьотр. Молодой совсем, тоже дурак. Этот думает, что он здесь случайно. Временно. Он не знает, что времени нет.

Как можно говорить с таким человеком?

О чём можно говорить с человеком, который не знает, что времени нет?

Мы с Хэндерсоном пели вместе. За это я его уважаю. У тебя есть работа, жена, дети, ты не знаешь, что времени нет, и всё же поёшь в метро, за компанию со старым алкоголиком, который даже имени своего не помнит.

Это заслуживает уважения.

Я тогда даже, помнится, подумал: ну ладно, схожу к тебе в гости. От меня не убудет. Максимум: меня обругает твоя жена, или, что гораздо хуже, пожалеет. Или детишки твои будут морщить носики: папа, почему от дяди так воняет? Или собака твоя облает…

Нет, не пойду.

И потом, дома у тебя, наверное, петь не захочется. Иначе почему ты приходишь петь сюда, ко мне?

Я часто смотрю на людей. Мне их жалко: они совсем ничего не понимают.

Ездят в этих дурацких поездах. С ума сойти. Мне бы никогда не пришло в голову ездить в метро. Метро - не для этого.

В метро хорошо петь. Тут звук хороший. Вы знаете о чём я.

Это когда поезд ещё не пришёл. В промежутках.

И по ночам.

В последние годы сюда по ночам всякие ходят.

Однажды пришли сразу человек десять: молодые все, глупые. Говорят: дед, давай мы тебя подожжём и посмотрим как ты будешь умирать.

Дураки.

Человек, у которого нет времени, не может так вот запросто умереть. Я бы давно уже умер, если бы это было так просто.

Ну давайте, говорю, поджигайте.

Они и стали меня поджигать - зажигалкой. А я пел. Ну, они, конечно, потели - то с одной стороны подожгут, то с другой. А я не горю. Тогда они меня побили немного и ушли.