Ирина Кудесова - Там, где хочешь Страница 17

Вероника кидает белье в машинку, оглядывается:

— Он был с русской?

Мама кивает. Вероника фыркает.

78

Пересекли испанскую границу, тормознули у кафе. Денис предложил привязать Марго у входа, как собаку. Воробушек руками замахал: свинью не то что привязывать, ее нельзя даже отпускать гулять в шлейке или пальтишке: зацепится за что-нибудь, запаникует, захолонет ей сердце от животного ужаса…

— И отбросит свинья копыта. (Это Денис, по-русски.)

— Корто, прекрати.

— Что он сказал? — Воробушек косится на Марину. И догадавшись: — Да, она может умереть с перепугу… Нервы… И не берите горячий шоколад. Только кофе. Кортадо.

С чашечкой усевшись у окна, Марина открыла альбом, набросала: белое видавшее виды авто, рядом человечек со свиньей на поводке. Человечек смотрит куда-то, а свинья чешет бок о металлическую оградку.

79

— Альберто, почему ты эту хату не сдаешь?

Денис прошелся по комнатам — все новое. Гостиная перетекает в кухню. Над обеденным столом — репродукция Ботеро: трое играют в карты, два типа в костюмах и шляпах и с ними голая проигравшаяся толстуха.

— Я не могу ее сдать, она мамина. — Альберто вздыхает. — Ремонт для нее сделал, все сам. Тут такое было… Вон та стена — еле закрасил — почернела от пожара… у мамы на плите полыхнуло. Она годами жила так… Когда она вернется…

— А она вернется?

Не впервые Денис неделикатно задает деликатный вопрос и смотрит так спокойно. Будто нет для него таинства чувств человеческих, все просто: жизнь — смерть, есть — нет. Данность, без оценки.

— Я не знаю… но квартиру сдавать не могу.

«Не знаю…» — покривил душой. Не вернется она. Кому здесь за ней ухаживать? Понимая это, три года назад поехал в город за стройматериалами для дома и дал в Интернете объявление: «Сдается трешка в центре Сарагосы, 70 кв. м, в идеальном состоянии». Вероника возмутилась: «Ты мать уже похоронил?!» Пришлось опять тащиться в город и рвать объявление в виртуальные клочки. Вероника дня три сквозь зубы разговаривала. Для нее это — жлобство. А дом ему на что строить?

Назавтра, тридцать первого декабря, Альберто встал раньше всех и поехал к маме.

Марго хрюкала, пока он не скормил ей три яблока, огурец и снова три яблока. Мешок свиного корма остался в багажнике.

Вышел на улицу: все было знакомым и таким ненужным.

80

— Марго перекопала клумбу!

Это беда Мартенов номер один: ничего не посадишь, свин, как маленький трактор, боронит все, что смахивает на огород.

— К тому же она обнаружила дуб.

Беда Мартенов номер два: в декабре, когда трюфельный сезон начинается, в их дубовом царстве море желудей. И Марго напрочь об «охоте» забывает…

— Воробушек, ты ей все яблоки скормил утром, Корто недоволен.

— Он когда-нибудь бывает доволен?

Альберто заявился какой-то нервный. Весь день отсутствовал, а Марина хотела с ним разносолов накупить к Новому году. За разносолами отправился Корто: набрал баночной всячины в лавке на соседней улице. Джентльменский набор: маринованные грибы, соленые огурцы, горошек и компот…

Альберто заглянул в кухню, посмотрел на полупустой стол и закрылся в ванной. Марго его появление проспала и теперь пыталась просунуть пятак в щель под дверью. Обиделся он, что ничего не готово? Из дома прихватили две бутылки вина, три — сидра и банку фуа-гра. Отмечать есть с чем.

Денис валялся на диване с книжицей Бориса Виана.

Из кухни был виден кирпичный дом с замысловатыми балкончиками; к нему примыкал белый навес с красной каймой по краю и нарисованными ножницами: “Pelukeria”. Парикмахерская сегодня работала полдня — заглатывала лахудр, выплевывала красоток. Теперь на пустынной улочке горели фонари. Окна прятались за жалюзи, темные, скучные. Только в одном виднелась наряженная елка, две девчоночки гонялись друг за дружкой: то исчезали, то появлялись, одинаково одетые, в кремовых платьицах, наверно, двойняшки.

— Это все, что вы купили?

Альберто стоял у стола с растерянным видом.

— А вот такие мы неприспособленные к жизни, — Марина отошла от окна. — Как мама?

Воробушек благодарно кивнул.

— Спасибо, нормально. Я… прошу прощения… мне надо было после этого пройтись.

— Воспитывала? — Денис отрезал себе кусок колбасы.

— Вроде того, — Альберто перевел разговор: — Что-то Марго не хрюкает с голодухи. Корм остался в багажнике, она должна хрюкать.

— Свинья должна лишь три вещи, — изрек Денис. — Построить хлев, вырастить поросенка и посадить дуб. Видишь в углу мешок? Пришлось ей перейти на подножный корм. Желуди! А где у тебя рюмки? Скоро двенадцать.

И тут Альберто занервничал:

— Вы не купили виноград?

В Новый год по испанской традиции надо с каждым ударом колокола съедать по виноградине. Двенадцать ударов, двенадцать ягод, двенадцать счастливых месяцев.

— А если седьмой ягодой подавишься, значит, в июле тебе хана, — это Денис.

Чокнулись бокалами, Марго сидра в плошку плеснули: сунулась пятаком, попятилась, чихнула. Она, крохой, этим пятаком пузыри пускала в надувном бассейне у Мартенов во дворе. Мадам Мартен ее с ложечки йогуртами кормила, идиллия… Зачем он мусолит эти воспоминания? Новый год наступил, баста, новая жизнь. Да ведь все из-за матери, она только о Веронике и говорила, ждет не дождется внуков, двойняшек. До сих пор не признался ей, что расстались, это бы ее добило. Два года лжи… Благо прилетел, соврал, улетел. Но теперь мать вообразила, что у него проблемы с деторождением. «Обещай, что проверишься». Пообещал.

Марина лопает фуа-гра, как паштет.

— Постой, солью, крупной солью надо посыпать… Сейчас…

Полез в шкаф. Там среди приправ круглая коробочка деревянная из-под карамелек. Десять лет ему было, когда они в доме завелись. А выжила эта коробочка потому, что мама в ней соль из Геранды держала. Карамельки, кстати, из тех же краев, на соленом масле сварены.

— Воробушек, она не испортилась?

Объяснил, что соль серая не от старости, а из-за глины, из которой она полезности впитывает. Соль кристаллизуется на дне специальных прудов, и ее такими деревянными штуковинами — полушвабра, полулопата — сгребают. Марина тронула кончиком языка и поморщилась.

Коробочки с каштановой карамелью, у которой вкус детства, привозил Мартен — ухаживал за матерью, а она, бестолковая, упрямилась. Сидела бы сейчас в собственном доме в перигорской деревеньке, с милым стариканом, свиньей и собакой, а не валялась бы на койке в сарагосском доме для престарелых. Все из-за чертового итальянца, папаши. Когда от любви теряют голову, то это уже дурь, а не любовь.

81

— Альберто, не хочешь прогуляться? Только час ночи!

Прогуливаться с Денисом желания нет. Указал направление к главной площади, к местной Нотр-Дам, она же Нуэстра Сеньора дель Пилар, план выдал, не потеряются.

Шаги на лестнице стихли. Марго дремала на диване. Почесал ее, подошел к окну — посмотреть, куда пошли. Недалеко грохнула петарда, потом другая.

Стоял, смотрел в темноту. У парикмахерской навес провисает, в нем всякий сор. Выше — окно: две девчоночки в кремовых платьях, на одно личико, сонные, ковыряют ложками что-то на тарелках. Близняшки.

Вернулся к столу, к коробке из-под карамелек. На крышке тетка подбоченилась, с шиньоном. Толстая — видать, от сладкого; на палку опирается. Куст и домишко с голубятней. Тридцать с лишним лет коробочке.

Мать поварихой в Париже работала, по частным домам. Трюфели ей поставлял перекупщик — а брал он их у Мартена. И однажды мать с Мартеном познакомились. С тех пор Мартен зарядил в Париж из Перигора — раз в три недели приезжал. Сопротивление его, видимо, только раззадоривало. Из Геранды, куда ездил по делам, возил соль да карамельки. Протянет коробочку и говорит: «Привет от Атлантики». В десять лет так хотелось эту загадочную Атлантику увидеть!

И однажды Флорентина разрешила Жилю Мартену забрать сына в Перигор на летние каникулы. Его родители приняли мальчишку с распростертыми объятиями, фруктами откармливали, а сам Жиль иной раз брал машину, и они ехали куда глаза глядят — мимо шеренг виноградников, лугов, забрызганных красными капельками маков, подсолнечных полей, где диковинные цветы стояли навытяжку, тянули личики к солнцу, будто желая загореть, да сгорали дочерна… Мимо зеленого, желтого под невыносимо голубым прыгал по ухабам внедорожник, Альберто вывешивался в окно, в теплый ветер. Потом шли по траве, швыряли на камни одежду, лезли в прохладную речную воду… Бродили — смотрели на цапель с шеями, похожими на гигантский рыболовный крючок, на мохнатых каштановых ослов, на сонных от жары коров, безразличных даже к мухам, кишащим возле глаз, брр! Дома Мартен учил Альберто управляться с голубями: часами просиживали, слушали грудное «курлы», мальчишка любовался белыми распущенными хвостами, в вечернем свете напоминавшими веера. Два лета подряд Жиль Мартен забирал Альберто к себе — пока теплилась надежда на благосклонность упрямой испанки. И Альберто выискивал в траве крупных зеленых кузнецов, ловил за хлипкие крылышки стрекоз, кидал пауку в сети лепестки дикого цветка, и паук, дурачок, мчался сломя голову к «добыче». Так хотелось, чтобы мать хоть раз приехала! Не приезжала. Наверно, потому что — «кредит».