Даниэль Глаттауэр - Потому что Страница 17

Я вспомнил отца, которому нечего было предложить моей матери, и он быстро оставил ее навсегда. А моя мать, в свою очередь, ничего не могла предложить мне, потому что слишком устала. Иногда мне удавалось ее хоть немного утешить. А потом мне оказалось нечего предложить Делии. Я хотел воздавать ей почести, она же — просто радоваться жизни. Мы так и не договорились.

Утром в День святого Стефана, когда я уже думал, что пережил Рождество, мой «дворецкий» принес письмо. Он утаивал его от меня три дня. Оно было от Грегора, и одного взгляда на него оказалось достаточно, чтобы понять, что произошло. Посредине листка с черной окантовкой — на таких я получал соболезнования после смерти матери — мне бросились в глаза буквы имени Александра, слишком крупные, будто она еще жила. Проглядев листок и прочитав фразу: «добровольно покончила собой», я скомкал послание. К официальному уведомлению прилагалась записка, в ней Грегор, видимо желая смягчить удар, сообщал, что Алекс «переживала тяжелую депрессию, и никто не мог ей помочь. Она приняла таблетки. Все прошло быстро, она не страдала».

Вечером разносчик пищи испугался моего вида и предложил вызвать тюремного врача. Я ответил, что хочу сделать официальное заявление. Я лгал. Что я мог сообщить? Я понятия не имел, как все получилось. Но это сработало, подобные банальные трюки всегда проходят. «Завтра утром я обязательно уведомлю следователя», — пообещал он. «Утром будет поздно», — возразил я. «Вы не желаете позвать своего адвоката?» — поинтересовался он и попал в самую точку: меньше всего мне хотелось сейчас видеть Эрльта. «К сожалению, он уехал за границу», — вовремя сообразил я. Наконец тюремщики позволили мне позвонить Зеленич на мобильный и даже вернули мне по этому случаю ее визитку. Обычно они изымались: случалось, заключенные вскрывали себе вены такими карточками. Я гордился тем, что для меня сделали исключение.

— Ян Хайгерер, — официально представился я, немного заикаясь. — Мне срочно надо с вами поговорить.

Она вежливо поинтересовалась, что такое взбрело мне в голову, если я решился побеспокоить ее в рождественский вечер.

— Я должен сообщить вам нечто важное.

Нет, это не может подождать до завтра. Сегодня или никогда. Я уперся. В чем мне было еще проявлять настойчивость, если не в этом?

— Это очень, очень важно, — повторил я, словно для того, чтобы облегчить разносчику пищи понимание того факта, что Зеленич вечером, в самый разгар рождественских праздников, способна добровольно приехать в тюрьму выслушивать признания заключенного.

В оставшееся время мне хотелось отвлечься, и у меня получилось. Сейчас я видел перед собой только слово «Бразилия» и не переставал гладить пальцами салфетку, не замечая, как летят минуты. Потом «дворецкий» молча отвел меня к двери следовательского кабинета и снял наручники.

Хелена только что вошла, на ее черном пальто еще блестели капли растаявших снежинок.

— Вам не обязательно ждать, — обратилась она к охраннику. — Я позову вас, когда будет нужно.

Под пальто оказался праздничный красный пуловер с высоким воротником. Вероятно, это был подарок, который она только что распаковала. Он открывался мне постепенно, по мере того, как Хелена расстегивала пуговицы своими тоненькими пальчиками. Она стояла совсем близко. Коснувшись руками красного бархата, я положил голову ей на плечо.

— Алекс покончила собой, — услышал я свой голос.

Я потерся лбом о мягкую ткань, чувствуя руки Хелены на своей спине. Я закрыл глаза. Сейчас наши тела будто замкнулись в одну электрическую цепь.

Я поднял голову и приложился щекой к ее лицу. Для этого мне пришлось преодолеть десять сантиметров.

Я сделал свой выбор семьдесят дней назад. Тогда речь шла о нескольких миллиметрах, отделяющих нормальную человеческую жизнь от глубочайшей пропасти. Или за меня все решил мой указательный палец? Человеческое существование подобно узкой тропинке. Жизнь и смерть почти касаются друг друга, разделенные ничтожным коридором.

И сейчас, приложившись к щеке Хелены, я возомнил, будто могу все переиграть. Мои руки обвились вокруг бедер Хелены. Мои ноги касались их. Она не возражала, позволяя мне и дальше прижиматься к ее телу. Ее рука на моей спине потеплела и перестала двигаться. Все вокруг меня остановилось.

Я считал удары собственного сердца и приходил в себя. На шестьдесят пятом раздался пронзительный звук, и Хелена отпустила меня.

— Да, все в порядке, — сказала она в телефонную трубку. — Да, еще на некоторое время… Понимаю… Тогда вы свободны, спасибо. Я сообщу вашему сменщику, если понадобится помощь охраны…

Я прижал руку к сердцу, стараясь заглушить его удары.

— Да, будет лучше, если мы поговорим с ним с глазу на глаз. О, так будет гораздо лучше! Думаю, это можно оформить как ночное дежурство.

Ночное дежурство, ночное дежурство, ночное дежурство…

15 глава

Доктор Зеленич предложила мне устроиться на том самом диване, где несколько дней назад сидела, скрестив ноги, как королева парижской моды Делия. Я отказался. Сейчас я стоял там, где Хелена упала в мои объятия, и не желал сходить с этого места.

Она сделала несколько телефонных звонков. Я слышал ее профессиональный голос. «Экстренный вызов», — пару раз повторила она. «Возьмите охрану из третьего корпуса» и еще: «Срочно… за домом».

Похоже, Хелена хотела организовать мой побег.

— Не хочешь подышать свежим воздухом? — спросила она, отложив телефонную трубку.

Я молчал. Колени обмякли, но я еще мог стоять.

— Что касается меня, — ответил я, — то мне все равно, насколько свежим будет воздух. — Только бы им дышала Хелена, и главное — рядом со мной.

Мы покинули ее кабинет. Вахтенный, которого я раньше никогда не видел, проводил нас до моей камеры. Я мог или был должен переобуться и взять с собой зимнюю куртку. Потом мы пошли мимо «обезьянника»: молчаливый охранник, гремя связкой ключей, я и Хелена. Ее каблуки стучали в такт моему сердцу.

У ворот Хелена заполнила какую-то бумагу и еще раз пожелала дежурным счастливого Рождества. Огромные ворота распахнулись, открывая перед нами зимний ландшафт. Холодный воздух, как в детстве, обжигал нос. Свет фонарей висел в воздухе сине-белыми полосами, как на картине безумного художника. Черные деревья жалобно скрипели на ветру. Где-то стучало мусорное ведро. Это была моя свобода.

Преодолев несколько метров занесенной снегом дороги, мы наконец достигли заброшенного дома, укрывшись за которым могли чувствовать себя в относительной безопасности. Там стояла наша машина. Та самая, на которой мне предстояло совершить побег. Меня усадили на заднее сиденье и оставили ждать. Я привык к этому состоянию, и оно меня успокаивало. В салоне пахло Хеленой. Я решил не сопротивляться мыслям о человеке в красной куртке, моих мучителях и Алекс. Хотел проверить, не покинули ли они меня окончательно. Нет, они пока оставались здесь, но уже не причиняли боли, как раньше. Мне словно ввели наркоз. Вскоре появилась Хелена, мой доктор, мой возница. Она завела мотор. Не хватало охранника с ключами. Мы трое стали героями приключенческого романа.

Автомобиль тронулся с места.

— А где охранник? — спросил я. И проглотил конец фразы, осознав, что это мои первые слова на свободе.

— Он с нами не поедет, — ответила Хелена.

Ее голос звучал равнодушно.

— Куда ты меня везешь? — поинтересовался я.

— Ко мне.

Я замолчал. Зеркальце заднего обзора, через которое она сейчас наблюдала за мной, я охотно бы открутил, вынул из рамы и повесил над койкой в камере, где мне предстояло отбывать пожизненное заключение.

Наша поездка была борьбой света и тьмы. Последний светофор мигал зеленым. Машина остановилась. Хелена решительно потянула рычаг ручного тормоза, словно хотела показать мне: она знает, что делает.

Подъезд. Лифт. Дверь ее квартиры. Мои глаза. Мое пальто. Моя рука. Все открывалось, распахивалось ей навстречу. Она всегда находила нужный ключ. Коридор. Камин. Рояль. Ковер. Картины на стенах. Шкаф. Диван. Все было великолепно. Все имело цвет и запах владелицы. Внутри словно стояла тихая, безветренная осень.

Благодаря Жаку Оффенбаху мы могли молчать без смущения. Подходящих слов просто не существовало. Я держался за рюмку виски, чтобы не потерять равновесия, и опорожнил их пять, прежде чем вспомнил, кто я и что со мной произошло. Не в силах оторвать свои пальцы от затылка Хелены, я целовал ее губы. Следы от прикосновений и раны прошлого будто покрылись защитным слоем. Она вдыхала в меня свою жизнь. Ее язык мягко шевелился у меня во рту и имел медовый привкус.

Ее руки гладили мою кожу. Я заглядывал в ее прищуренные глаза, следившие за руками, и видел там ее страсть. Точнее, свою собственную, питавшую ее. Мы будто поддерживали огонь друг в друге, и он в конце концов стал неуправляемым. Хелена тихо застонала. Я посчитал бы тот момент кульминационным, если бы на этом игры моего загнанного в угол желания закончились. Но все только начиналось.