Норман Мейлер - Олений заповедник Страница 17

— Я слышал, она будет сниматься, — сказал Эрик Хейслип.

— Конечно, будет. Она девица амбициозная. А вот насчет дисциплины и способности считаться с делом… Хоть у одной из них это есть?

Эрик Хейслип вдруг уставился на меня.

— А ты кто такой? Чего тебе, парень, здесь надо? — неожиданно спросил он, хотя я уже несколько минут стоял возле них.

— Меня пригласили, — сказал я.

— Разве я приглашал тебя сидеть у меня на коленях? — спросил Мак Бэррентайн.

— Вы будете первым, кто меня пригласит это сделать, — пробормотал я.

К моему изумлению, Теппис вдруг произнес:

— Оставьте парнишку в покое. Я знаю его. Он славный малый.

Бэррентайн и Хейслип уставились на меня, а я в ответ скорчил рожу. Мы все стояли нос к носу, как четыре грузовика, встретившиеся на перекрестке проселочной дороги.

— Молодежь, молодое поколение, — объявил Теппис. — Вы думаете, будто что-то понимаете? Послушайте, что вам скажет человек молодой. А он может кое-что вам сказать. Этот парень может внести свой вклад.

Бэррентайну и Хейслипу было явно неохота слушать мой вклад. Разговор еще какое-то время, скрипя, продолжался. Затем оба решили отойти под предлогом пополнить спиртное.

— Я позову метрдотеля, — предложил Теппис.

Но они отрицательно покачали головой. И заявили, что хотят немного поразмяться. После того как они удалились, настроение у Теплиса явно улучшилось. И я заподозрил, что он встал на мою защиту, желая их позлить.

— Первоклассные мужики, — сказал он мне. — Я их уже много лет знаю.

— Мистер Теппис, — не без раздражения спросил я, — почему вы пригласили меня на ваш прием?

Он рассмеялся и положил руку мне на плечо.

— Ты парень умный, — сказал он, — и за словом в карман не лезешь. Мне это нравится. — Его писклявый хриплый голос, хотел я того или нет, устанавливал между нами заговорщическую связь. — Возьмем, к примеру, пустыню, — стал он делиться своими мыслями. — Это удивительное место, где человек живет чувствами. Я, например, все время слышу там музыку. Этакий мюзикл. Там полно ковбоев и этих парней, что живут одни… Как же их зовут? А, отшельники. Ковбои, отшельники и пионеры — вот какое это место. Парни, которые ищут золото. Вот ты, человек молодой, как ты думаешь, хотелось бы тебе посмотреть такую картину? Я люблю историю, — продолжал он, прежде чем я успел ответить. — Нужен талантливый режиссер, чтобы снять такую картину, кто-то, кто знает пустыню. — Он ткнул меня под ребро, точно хотел вышибить из меня дух, чтобы я реагировал по-честному. — Возьми, к примеру, Айтела. Он по-прежнему пьет? — неожиданно спросил Теппис, внимательно изучая меня своими маленькими глазками.

— Не слишком, — поспешил я сказать, но при этом, видимо, отвел глаза, потому что Теппис снова сжал мне плечо.

— Нам с тобой надо будет хорошенько поговорить, — сказал Теппис. — Я люблю Чарли Айтела. Хотелось бы мне, чтобы на нем не было такого пятна. Занялся политикой. Идиот. Как ты считаешь?

— Я считаю, что он собирается снять лучшую в своей жизни картину, — сказал я в надежде встревожить Тепписа.

— Для кинотеатров, — безоговорочно заявил Теппис и ткнул пальцем в свою голову. — Души в эту картину он не вложит. Слишком ты еще новичок, — продолжал он, быстро перескакивая, по обыкновению, на другое. — Ну кого интересует, что ты думаешь? Я тебе скажу, в чем дело. Айтел — человек конченый.

— Я с вами не согласен, — сказал я весело, так как вдруг понял, что я единственный на этом приеме, кто не обязан быть вежливым с Германом Тепписом.

— Не согласен? Да что ты в этом понимаешь? Ты же еще дитя.

Но я считал, что понимаю, какая в нем идет борьба: страх, что он, возможно, не прав, опасаясь того, что скажут люди, если он сваляет дурака и снова станет работать с Айтслом.

— А теперь послушай меня… — начал была он, но нас прервали.

— Добрый вечер, папочка, — сказала какая-то женщина.

— Лотти! — умиленно произнес Теппис и обнял ее. — Почему ты мне не позвонила? — спросил он. — Я ждал звонка в десять утра, но ты не позвонила.

— Сегодня не смогла, — сказала Лотти Муншин. — Я была занята: укладывала вещи для поездки.

Теппис повернулся ко мне спиной и принялся расспрашивать ее про внуков. Пока они беседовали, я с интересом разглядывал жену Карлайла Муншина. Она принадлежала к числу женщин, которые рано стареют, и так загорела, что кожа стала цвета искусственных румян. Худая, нервная, со сморщенным лицом, а когда она расслаблялась, морщины на лбу и вокруг рта разглаживались и белыми линиями прорезали кожу, поскольку туда не попадало солнце. Светлые измученные глаза смотрели из-под покрасневших от солнца век. Она была дорого одета, но платье на ней не имело вида. На груди торчали ключицы, на веснушчатой коже шуршала, точно занавески в гостиной старой девы, оборка.

— Мне пришлось задержаться, — сказала она таким сдавленным голосом, что, казалось, у нее пересохло в горле. — Понимаешь, сегодня ощенилась Докси. Ты ведь знаешь Докси?

— Это одна из сук? — спросил Теппис — ему был явно неинтересен этот разговор.

— Она еще получила голубую ленту штата по своей категории, — сказала Лотти Муншин. — Неужели ты не помнишь?

— Что ж, прекрасно. — Теппис кашлянул. — А теперь почему бы тебе не выбросить из головы на пару недель всех этих собак и не отдохнуть? Расслабишься. Хорошо проведешь время с Колли.

— Но я не могу оставить их на две недели. — В голосе ее звучала чуть ли не паника. — Солти должна ощениться через десять дней, и нам надо готовить Блитцена и Нода к просмотру.

— Что ж, прекрасно, — рассеянно произнес Теппис. — А теперь мне надо повидать одного малого, так что я оставляю тебя в компании этого молодого человека. Ты получишь удовольствие от разговора с ним. И помни, Лотти, — продолжал он, — на свете существуют более важные вещи, чем эти твои собаки.

Я проводил его глазами, а он шел по залу, кивая направо и налево людям, устремлявшимся поздороваться с ним, и, словно рыба-паразит, выдергивая из толпы то одного, то другого. Одна пара даже бросила танцевать и поспешила к нему.

— Вы любите собак? — спросила меня Лотти Муншин. Она издала при этом короткий хриплый смешок и, склонив к плечу голову, уставилась на меня.

Я совершил ошибку, спросив:

— Вы их выводите?

Она ответила — ответила подробно, входя в мелкие детали, которые вели к другим деталям. Это была фанатичка, а я стоял и слушал ее, пытаясь представить себе, из какой девушки могла вырасти такая женщина.

— У нас с Колли лучшее в графстве ранчо, — сказала она своим сдавленным голосом, — хотя на мне лежит ответственность поддерживать там порядок. И это немалая морока, должна вам сказать. Я каждое утро встаю в шесть часов.

— Вы ранняя пташка, — вставил я.

— Я рано ложусь. Мне нравится вставать с солнцем. Любой, кто ведет такую жизнь, будет в хорошей форме. Вы человек молодой, но вам надо за собой следить. Людям надо соблюдать те же часы, что и животным, и они будут здоровы как животные.

Поверх ее плеча были видны площадка для танцев и бассейн; с одной стороны, мне хотелось отойти от нее, чтобы пообщаться с более интересными людьми, а с другой, не хотелось бросать ее одну. Говоря, она теребила костлявыми пальцами подбородок.

— У меня легкая рука и на зелень, — сказала она. — Это необычная комбинация. Я развожу собак, и у меня все вырастает, что ни посажу. Иногда я думаю, что моему отцу суждено было стать фермером, иначе откуда у меня такой дар?

— О-о, смотрите! Вот идет ваш супруг, — не без облегчения произнес я.

Она окликнула его. Муншин находился на некотором расстоянии от нас, но при звуке ее голоса взглянул в нашу сторону с настолько преувеличенным удивлением, что ясно было: он вовсе не удивлен, — и направился к нам. Когда он узнал меня, выражение его лица на миг изменилось, тем не менее он тепло пожал мне руку.

— Ну вот мы и снова встретились, — милостиво произнес он.

— Карлайл, я хотела тебя спросить, — не без тревоги обратилась к нему Лотти Муншин, — ты собираешься сесть на эту диету из любимой еды?

— Посмотрим, — сказал он тоном человека, которому вес это безумно надоело, и взял меня за локоть. — Лотти, мне надо кое о чем поговорить с Серджиусом. Извини нас. — И увлек меня под юкку; мы остановились в глубокой тени, образуемой листьями дерева, над кроной которого стоял прожектор.

— Что вы тут делаете? — спросил он.

Я снова объяснил, что приглашен Германом Тепписом.

— И Айтел тоже?

Я кивнул, и Муншин взорвался:

— Айтел еще может притащить сюда и Илену. — Он возмущенно покачал головой.

Я рассмеялся.

— Этот прием — такая скучища, — сказал я, — надо бы как-то расшевелить народ.

Муншин удивил меня. Лицо его вдруг изменилось: он что-то прикинул и стал похож на очень крутого клоуна — клоуна, который хранит про себя куда больше знаний, чем наличие четырех сторон света.