Олег Суворов - Красотки кабаре Страница 17

Сразу же после беседы с русским литератором комиссар Вондрачек направился в кафе «Глюк», расположенное на Альзерштрассе. В этом патриархальном венском заведении, куда, в отличие от кафе центральной части города, еще не приглашали музыкантов, было чисто и уютно. Стулья обиты темно-бордовым плюшем, а стены – коричневыми, разукрашенными под красное дерево панелями. Обойдя кассу справа, можно было пройти в густо прокуренную комнату без окон, освещаемую недавно проведенными электрическими лампочками. В ней посетителей кафе ждали два видавших виды бильярда, три угловых ломберных столика с картами и шахматами да телефонная будка.

Но главной достопримечательностью кафе был его постоянный посетитель, сидевший за четырехугольным мраморным столиком, установленным рядом с печкой. Каждый день, с открытия и до закрытия, этот старый горбатый еврей, в потертом и засаленном сюртуке, постоянно читал, устремив завороженный взгляд в книгу, что-то бормоча себе под нос и слегка раскачиваясь, как раввин на молитве.

Предшественник Вондрачека – комиссар полиции Гартнер, вышедший на пенсию по состоянию здоровья, – сдавая дела своему преемнику, привел его в это кафе и, указывая на странного еврея, заявил следующее:

– В любом деле, где фигурирует хотя бы одна книга, этот человек стоит больше, чем все полицейские эксперты Вены. Он торгует старыми книгами, и зовут его Якоб Мендель.

Это было сказано достаточно громко, так что большинство из присутствующих в кафе оглянулись, зато сам Мендель так и не поднял головы, продолжая упорно смотреть в книгу сквозь старые очки в металлической оправе. В тот день Вондрачеку не удалось увидеть его лица, зато запомнилась пятнистая лысина, похожая на засиженную мухами поверхность бильярдного шара.

Комиссар Гартнер объяснил Вондрачеку, что Якоб Мендель, наделенный феноменальной памятью, держит в ней сведения обо всех книгах, которые только когда-либо издавались в Европе, начиная со времен изобретателя печатного станка Иоганна Гутенберга.

Тогда Вондрачек не слишком этому поверил, но не прошло и месяца, как ему довелось убедиться в колоссальных познаниях Менделя. Естественно, что, получив от русского листок из книги, комиссар немедленно поспешил к старому букинисту.

Сегодня тот был не один – рядом с ним за столом сидел щеголевато одетый человек средних лет, в темно-сером костюме и белой, туго накрахмаленной манишке. Пышные черные усы, гладко прилизанные волосы, умные, ясные глаза – комиссар Вондрачек почувствовал к нему искреннюю симпатию.

– Добрый день, господин Мендель, – произнес он, обращаясь к букинисту.

– Здравствуйте, комиссар, – подслеповато прищурился тот. – Вам нужна моя консультация?

– Очень нужна, – коротко ответил Вондрачек, опускаясь на стул.

Щеголеватый господин учтиво улыбнулся и, поднявшись с места, вежливо простился с обоими.

– Прощайте, господин Цвейг, – сказал Мендель. – Заходите за своим заказом денька через три. Я уверен, что мне удастся найти нужные вам книги.

– Заранее вам благодарен.

– Имя этого господина – Стефан Цвейг? – поинтересовался Вондрачек, когда тот покинул зал.

– Совершенно верно.

– Значит, у нас с вами есть шанс стать героями одной из его новелл?

– Вполне возможно, – нетерпеливо мотнул головой старый букинист. – Так что у вас?

Вондрачек достал портмоне, вынул оттуда сложенную страницу и аккуратно развернул ее перед Менделем. Тот охнул и засуетился, осторожно осматривая страницу и обращаясь с ней так бережно, словно перед ним был раненый птенец.

– Мне надо знать, из какой книги она была вырвана и кто в последнее время приобретал в Австрии подобные книги.

– Ойвей! – отозвался Мендель. – Какой же амхорец[5] мог поступить с книгой так жестоко! Да лучше бы он отсек мне палец, да, да, палец!

– Вы можете мне помочь? – с надеждой спросил комиссар.

– Конечно. Чтобы старый Мендель да не узнал эту книгу! Впервые она была издана в Англии в 1875 году. Ее написал Чарлз Уильям Гекерторн, озаглавив «Тайные общества всех веков и всех стран». Спустя год она была переведена на немецкий язык и выпущена венским издательством господ Шустера и Лефлера. Экземпляр, аналогичный тому, из которого руками нечестивого варвара вырвана эта страница, был продан два месяца назад регенсбургским букинистом господином Кольбенхайером за тридцать крон.

– Ну а что вам известно о других экземплярах? – Комиссар Вондрачек не слишком верил в удачу, поэтому ответ Менделя поразил его до глубины души.

– Три недели назад, когда эта страница еще была на своем месте, полковник Фихтер заплатил мне за книгу тридцать пять крон.

На следующий день комиссар Вондрачек раскрыл «Нойер винер тагеблат» и увидел там портрет таинственного незнакомца в темных очках. Стараясь раньше времени не делать очевидных выводов – а быстрое раскрытие этого скандального убийства сулило ему немалую славу! – Вондрачек стал перебирать в памяти сомнительные моменты. Во-первых, если верить словам Эмилии Лукач, кто-то подбросил в номер листок из книги – впрочем, это еще надо установить! – полковника Фихтера. Если фрейлейн Лукач говорит правду, то этот кто-то намеренно пытался скомпрометировать полковника, который, судя по словам все той же Лукач, явился в номер уже после того, как Берта Тымковец была задушена. Хотя примадонна могла лгать, в данном случае ложь выглядела на редкость неумелой. Зачем полковнику убивать никому не ведомую танцовщицу, да и вообще – что он делал в этом Кальтенбрюндльберге?

Опрос свидетелей Вондрачек решил начать по восходящей – сначала надо допросить автора рисунков. Позвонив в редакцию газеты, он узнал адрес художника – тот проживал в мужском общежитии Маннергайм, – после чего направил за ним жандарма. С еще одним жандармом комиссар послал приглашение лейтенанту Фихтеру, который в день убийства был замечен на железнодорожной станции Кальтенбрюндльберга отвешивающим пощечины венгерскому импресарио Ласло Фальве. Место нахождения последнего было неизвестно. Фрейлейн Лукач комиссар Вондрачек решил посетить лично – и сделать это в последнюю очередь.

Через полчаса художник был доставлен в кабинет комиссара. Вондрачек встретил молодого человека с холодной пренебрежительностью – во-первых, он считал, что «отцовская» суровость немало способствует основательности допроса; во-вторых, его возмутили маленькие, коротко постриженные усики художника. В этих усиках, представлявших собой черную щеточку под носом, комиссар усмотрел свойственное молодости нахальство и желание бросить вызов старшему поколению. Солидные люди носят солидные усы, расчесывая их специальной расческой и подкручивая вверх… все остальное – так, не усы, а пародия. Проблема усов по-прежнему продолжала оставаться для Вондрачека больной темой.

– Садитесь напротив меня, – скомандовал он, отпуская жандарма и берясь за перо.

Художник сел и вопросительно посмотрел на Вондрачека. Было очевидно, что его изрядно смутил визит жандарма и в глубине души он теперь наверняка жалеет о том, что оказался невольным свидетелем убийства.

– Имя?

– Адольф.

– Фамилия?

– Гитлер.

– Отец?

– Алоиз Гитлер, по матери Шикльгрубер. Чиновник таможенной службы.

– Мать?

– Клара Гитлер, из крестьян.

– Девичья фамилия матери?

– Гитлер.

Вондрачек удивленно поднял глаза, и художник поспешил пояснить:

– Видите ли, в чем дело… моя мать приходится родной племянницей моему отцу. Она моложе его на двадцать три года[6].

– Это неважно. Когда и где вы родились?

– В Пассау, 20 апреля 1889 года.

– Образование?

Художник замялся.

– Средняя школа… но я ее не закончил. Четыре класса средней школы.

– Как давно проживаете в Вене?

– С девятьсот седьмого года.

– Цель приезда?

Художник заелозил на стуле. Ему не хотелось рассказывать свою биографию, но он откровенно побаивался комиссара.

– Я приехал поступать в Академию художеств, но не прошел второго тура.

– Чем занимались после этого?

На этот раз худое и бледное лицо Гитлера покрылось красными пятнами. С его-то честолюбием рассказывать о своих неудачах! Полтора года после приезда в Вену он перебивался на деньги матери, но затем они кончились и ему пришлось тайно съехать с квартиры на Штумпергассе, чтобы не платить задолженности. Осенью 1909 года он спал на парковых скамейках или в ночлежках, питаясь горячим супом, которым кормили венских бродяг благотворительные общества. Впрочем, вскоре ему повезло – он познакомился со старым бродягой Ганишем, который уговорил его рисовать открытки, уверяя, что на этом деле можно подзаработать. Переехав в общежитие «Мужской дом для бедных», на Меддеманштрассе на берегу Дуная, Гитлер получил возможность рисовать в общей гостиной. Ганиш торговал его открытками на улицах, а затем, когда дела пошли хорошо, Гитлер переключился на небольшие картины, которые его напарник сдавал торговцам живописью. Через какое-то время компаньоны поссорились. Ганиш обвинял Гитлера в лени, поскольку тот, едва в кармане начинали шевелиться свободные деньги, немедленно бросал работу, предпочитая ей разговоры о политике. В свою очередь, Гитлер упрекал Ганиша в том, что тот утаивает от него часть доходов. Более того, он даже донес на него в полицию, и Ганиша арестовали за кражу. С этого момента Гитлер вел все свои дела самостоятельно, имея небольшой, но стабильный доход. Ему стала надоедать такая жизнь, и он всерьез начинал подумывать о переезде в Мюнхен, чтобы вновь попытаться поступить в местную Академию художеств. После того как в начале 1914 года, некоторое время проторчав в Зальцбурге, где его признали навек негодным как для строевой, так и не для строевой службы, уже весной он подался в Вену, чтобы уладить свои дела с Ганишем.