Андрей Столяров - Свете тихий Страница 17

Однако в данном случае Аля проявляет чудеса разума. Оказывается горит на плите таз, где у нее аккуратно сложено выстиранное сухое белье. Она поставила его на плиту, поскольку куда же еще? Тем более, что плита выключена: электричества давно нет. Атмосфера в самой кухне – невыносимый кошмар: дым такой, что сквозь него не различить ничего. Заметны лишь языки пламени, вздымающиеся чуть ли не до потолка, да хлопья копоти, порхающие по воздуху, как черные мотыльки. Вот тут в Але и просыпается разум. Вместо того, чтобы бежать на лестницу и кричать, бессмысленно размахивая руками, она одним мощным движением выдергивает из розетки вилку плиты, а затем, прихватив полотенцем таз, так же одним движением перебрасывает его на мойку. Она даже умудряется включить воду. Все это в полубессознательном состоянии, точно совершает действия не она, а кто-то другой. После чего, задыхаясь, кашляя, падает на пол и, работая коленями и локтями, перебирается в комнату.

– Знаешь так, ползком-ползком, как разведчик…

В комнате же она распахивает окно и ложится на подоконник, глотая всем горлом уличный светлый мороз.

И что вы думаете?

Уже через час все в порядке.

О пожаре, который тут мог бы заполыхать, напоминает лишь таз с лохмотьями обугленного тряпья (я выношу его на помойку, обернув предварительно в полиэтилен), да еще – бархатные трилистники копоти на стене: Аля их специально не вытерла, чтобы продемонстрировать мне.

Но почему вдруг стала нагреваться плита?

– Все ручки, смотри, стоят в выключенном положении. Честное слово, честное пионерское, я – ничего!..

Мастеру, которого она вызывает, остается только репу чесать. Плита исправна. Включиться сама она категорически не могла.

Ну, почему, почему?

Да потому что Аля – не из этого мира. Она не чувствует его геометрию, не видит заранее, издалека его выступы и углы. И, разумеется, как только начинает порхать, сразу – бац!

Особенно ясно это становится через несколько дней. Алю, ни много ни мало, задерживает милиция. Ее останавливает ГИББД, когда она проезжает мимо поста на Московском проспекте, и сообщает ей, что она, точнее машина ее, объявлена в розыск.

Как?.. Откуда?.. По какой причине?.. За что?..

В тот же день Аля – у следователя, ведущего это дело. Правда, ответы на животрепещущие вопросы свои она получает не сразу. Сначала инспектор, которого Аля характеризует как суконного дурака, долго и упорно интересуется тем, что она делала такого-то числа в октябре?

Аля искренне возмущена.

– Откуда я знаю, что я делала такого-то числа в октябре? Прошло три месяца. Ну, вот ты, например, мог бы сказать, что делал в тот день?

Да уж, спрашивать Алю на подобные темы бессмысленно. Для нее даже неделю назад – все равно что в прошлом году. Следователь, конечно, мог бы это понять. Проницательности здесь не требуется – достаточно на Алю взглянуть. Что же касается обстоятельств самого дела, то через час разговоров, вызвавших у обоих только взаимную неприязнь, следователь, наконец, нехотя, как военную тайну, сообщает ей, что такого-то числа в октябре неизвестным лицом, водителем, был совершен некий наезд. Произошло это в Петроградском районе, на пересечении улиц Большой Разночинной и Корпусной. Сам водитель с места происшествия скрылся, но было несколько очевидцев, которые описали примерную марку машины, конфигурацию, цвет, даже, можешь представить себе, первые буквы номера. Совпадают с моими. Главное – что за рулем находилась блондинка.

Это порождает в Але особое негодование.

– Да, я – блондинка! – гордо заявляет она. – Захочу – завтра стану брюнеткой. А что? Мне – пойдет!..

Пойдет, конечно, пойдет.

Але практически все идет.

Вместе с тем, веселого в этой ситуации мало. Я не столько боюсь, что Алю могут по-настоящему за что-то привлечь: выяснится в конце концов, что все это ерунда, сколько муторного и тяжелого разбирательства, которое надолго отравит ей жизнь. Ведь начнут, бог ты мой, без конца дергать, начнут допрашивать, назначать экспертизы, копаться в деталях, с очевидцами этими устроят наверняка очную ставку – нависать будет над нею как мегалит, как многотонная смерть, готовая рухнуть и погрести под собой.

Что делать? Что делать?

– Прежде всего – не хлопай крыльями, – говорю я.

Действительно, чем она занималась такого-то числа в октябре?

С восемнадцати до двадцати двух часов?

– Это ведь пятница, – уточняю я, справившись по календарю.

И вдруг вздрагиваю, точно в голове у меня раздается звонок.

– Что, что, что?..

Аля испугана.

– Все!.. – торжественно поднимая ладони, провозглашаю я. – Все, ставь кока-колу!.. В этот день в пятницу, с восемнадцати до двадцати двух часов ты находилась со мной. Мы сидели на набережной, махали корабликам. Помнишь, к нам еще подошел Гера Симак?

– Да я тебе хоть целую ванну налью. А ты уверен, что это был тот самый день?

– Пятница, – радостно объясняю я. – В предыдущую пятницу мне в издательстве заплатили аванс, такое событие, как ты понимаешь, забыть нельзя, ну а в следующую пятницу, то есть уже через две недели, у тебя был день рожденья сестры. Помнишь, ты еще жаловалась, что – дождь, не хочется ехать, не знаешь, что подарить…

Аля потрясена. Прошлое, которое, казалось бы, сгинуло навсегда, прямо у нее на глазах обретает фактурную плоть. Она даже слов не находит в первый момент, а когда приходит в себя, то объявляет, что я – гений.

– Гений, гений, не спорь!..

Собственно, я и не спорю. Вместо этого я быстренько составляю на ее ноутбуке свои свидетельские показания.

– Вот, можешь предъявить следователю. И такую же бумагу тебе напишет Гера Симак.

– А он напишет? – Аля полна сомнений.

– Конечно! Я с ним сегодня же созвонюсь.

– Ну-ну…

И вот что самое любопытное: я знаю Гераклия Симака, наверное, уже десять лет, а Аля видела его всего один раз и то мельком. И, тем не менее, права оказывается она, а не я. Когда я часов около девяти вечера дозваниваюсь до Симака и с некоторой запинкой рассказываю ему в чем дело, то Гера сначала секунды четыре глухо молчит, а потом с сожалением в голосе отвечает, что выполнить мою просьбу никак не может. Во-первых, он буквально через двадцать минут улетает в Стокгольм, завтра там открывается конференция «Постсовременность: гендерный ракурс», для скандинавов это очень актуальный вопрос, он ведет семинар, надо еще подготовить доклад. А во-вторых, он, честное слово, не помнит, какое это было число…

– Я помню. Это было такого-то октября…

– Нет, нет, извини. Если я чего-то не знаю, то и подтвердить не могу… Слушай, – воодушевленно предлагает Симак, – давай, когда я вернусь из Стокгольма, сразу же тебе позвоню. Расскажешь мне как дела.

Я знаю, что Гера не позвонит. И он тоже знает это не хуже меня.

Зачем ему чужие проблемы?

Хватает своих.

Дин скооль, мин скооль, алля вакра фликорс скооль[7]

Ведь столько вокруг интересных творческих дел!

Я подтягиваю к себе записную книжку и вычеркиваю из нее телефон Гераклия Симака.

Видимо, уже навсегда.

Вот так.

Впрочем, оказывается, что наши с Симаком показания не нужны. Через несколько дней Але делают ставку с очевидцами происшествия, и те уверенно заявляют, что это была не она. Женщина, находившаяся за рулем, гораздо выше, гораздо, полней. Кстати, и марка машины, как выясняется, тоже не та.

В общем, все как-то обходится.

Очередной «столб» падает, но насмерть, к счастью, не убивает.

Хотя бухается на землю всего в двух шагах.

Аля еще некоторое время дрожит.

Я тоже настороже.

Сейчас вроде бы пронесло, но чего ждать в следующий раз?..

И вот вам вопрос.

Что Аля предпринимает, когда жизнь стукает по ней со всех сторон?

Когда кажется, что уже невозможно дышать?

Ответ очень простой.

Аля едет в Париж.

Это не выдумки.

Это действительно так.

У Нинель, с которой она вместе работает, по каким-то причинам не может, как они уславливались заранее, освободиться муж.

Не отпускают его, неделю за свой счет не дают.

Путевка начинает гореть.

Кому ее предложить?

Конечно – лучшей подруге.

И вот, раз-два, Аля уже в другой стране.

Оттуда она мне непрерывно звонит:

– Только что вышли из Лувра!.. Представляешь, стоим на площади Каррузель!..

Или:

– Версаль в утренней дымке!.. Тысячу раз – ах!..

Или:

– Сидим сейчас в кафе на рю де Шамель, пьем кальвадос, закусываем профитролями!..

Ее разочаровал Монмартр. Ее очаровал тот же Версаль. Булонский лес, как она утверждает, вовсе не лес, а ухоженный парк.

Она снова счастлива.

А в другом кафе, кажется, на улице Растиньяк, к ним подсаживается мужчина, который оказывается, ты только вообрази, аргентинцем, и уже через десять минут предлагает ей руку и сердце.

– Представляешь, его зовут Жозе Мануэль Эстрада Ферейра Лукас де Эспиноза!.. Он говорит, что о такой, как я, женщине, он грезил всю жизнь!..