Игорь Симонов - Неизбежность лжи Страница 17

Итак, шансы на успех были минимальны. Чарльз имел представление о том, каким образом можно решить вопрос в суде последней инстанции, но знающие люди сказали ему, что никто не будет связываться с армянской диаспорой. Тем более с армянской мафией. Наверное, люди просто не отошли еще от последствий геноцида армян и не могли справиться с комплексом вины за чудовищные события столетней давности.

Чарльз позвонил Юрию Петровичу, и они встретились в Монако. Юрий Петрович не нуждался в экскурсии по городу, однако не отказался посмотреть на виллу, в спальне которой в результате пожара и небрежной халатности телохранителя задохнулся ее последний владелец.

– Ну и сука, – коротко резюмировал Юрий Петрович. – Вилла, кстати, не продается?

– Думаю, мы сможем поговорить на эту тему с законным наследником. Давайте я возьму на себя смелость и предложу эту виллу в качестве бонуса. Не вашего, разумеется, – он понял, что про виллу Юрий Петрович спрашивает не просто так.

– Хорошо, – сказал Юрий Петрович, – дайте мне неделю. Не знаю, как вам, а мне в нашей работе больше всего нравится, когда удается восстановить справедливость.

Только очень осведомленный и одновременно очень креативный человек, воспринимающий происходящие в мире процессы как часть единого целого, а не разбросанные хаотически последствия деятельности разных недоумков, способен связать в одну цепочку виллу в Монако, до сих пор неурегулированный конфликт в Нагорном Карабахе и только что завершившиеся президентские выборы в России. И найти ключик к этой цепочке.

«Власть – это такая болезнь, от которой невозможно излечиться», – сказал как-то многократный премьер-министр Италии Джулио Андреотти. Близость к власти – болезнь не менее тяжелая и очень заразная. Большие политики, то есть те, кто по-настоящему правят миром, лишены возможности иметь друзей, зато они обладают привилегией использовать в своих интересах как угодно много людей. Используемый на время приближается к двери, где сокрыта настоящая власть, иногда, если он оказывается очень полезным, ему удается проводить у этой двери время, достаточно долгое для того, чтобы создать иллюзию сопричастности и самому же в нее поверить. Мало есть людей, способных смириться с тем, что они больше никому не нужны. Это происходит, в частности, и потому, что люди, стоящие у двери, давно уже не имеют никакой профессии, потому что политик – это не профессия. Врач – профессия, и никакому врачу, лечившему ребенка в семье и бывшему на время лечения для этой семьи самым важным человеком на свете, не придет в голову через полгода после выздоровления ребенка рассчитывать на то же внимание со стороны семьи, что и во время болезни. Он в это время лечит уже другого ребенка и является самым важным человеком для другой семьи. Вступление человека в политику влечет за собой потерю профессии и попадание в состояние постоянной зависимости от результатов демонстрации своей полезности власть имущим.

Юрик Миносян по молодости лет служил учителем истории в обычной ереванской школе. В середине восьмидесятых его семья уехала в Штаты. Юрик был молод, горяч и до боли в сердце, до выпирающих желваков, до скупых мужских слез любил свою многострадальную родину. Семья, надо сказать, любовь эту разделяла полностью, но отец в своей мудрости видел впереди множество потрясений, из которых страшное землетрясение[25] являлось лишь началом. В отличие от КГБ и ЦРУ он вполне допускал развал великой империи в самое ближайшее время. Потому и решил уехать. Но не был против того, чтобы сын остался. Более того, именно отец через близких людей снабдил Юрика большой по тем временам суммой в десять тысяч долларов, на которую в ближайшей воинской части закупили партию автоматов Калашникова с боекомплектами для отправки молодым патриотам Нагорного Карабаха, решившим посвятить свою жизнь борьбе за восстановление исторической справедливости против угнетателей, боровшихся за другую историческую справедливость.

Война и следующие несколько лет стали звездным часом Юрика Миносяна. Он стал героем той войны и одним из самых влиятельных в Карабахе людей. Что автоматически делало его человеком, полезным Москве, без особого успеха пытавшейся исполнить роль арбитра многочисленных конфликтов на постсоветском пространстве. Он был вхож во многие кабинеты. Его не раз приглашали в самый главный кабинет. Телекомпании брали у него интервью. Даже американские телеканалы брали у него интервью. Его офис занимал пол-этажа. Папина финансовая помощь больше не требовалась. На переходе крупных партий оружия из одних рук в другие можно было неплохо заработать. На близости к кабинетам – еще больше.

Но так быстро пролетели эти несколько разгульных лет свержений, переименований, чемоданов с долларами, водки с икрой, дележа всего, что можно поделить – будто во сне все это было. В конце девяностых он уехал в Карабах, где открывал новый стадион – красиво открывал – в белом смокинге на белом лимузине, с Пугачевой и Киркоровым, потом поехал отца навестить, а вернулся – будто подменили всех. Будто все вместо водки красное вино стали пить, а люди, кого знал, угощал, кто в вечной дружбе клялись – половины и след простыл, а другая половина притихла в ожидании перемен. В середине девяностых в приемной очередь сидела из желающих вопросы порешать, а теперь пустая стала приемная.

Проторенной дорогой на Старую площадь, да в Кремль, а там у людей в глазах нет уже былой радости. Юрик по привычке с чемоданом стал решать, но чемодан не взяли. И намекнули, чтобы забыл эти глупости. По-доброму намекнули, по старой памяти. Юрик было совсем растерялся, стал близким друзьям, заметно поубавившимся в числе, намекать, что стоит ему рукой махнуть – такой пожар разгорится – от Каспия до Черного моря. Очень ему эта тема понравилась, прямо Че Геварой себя представлял, хотя по утру накатывала такая мутная мысль, что, может, он и зря все это. Времена-то другие, а какие другие, черт их разберет.

Юрик оказался одним из немногих, кому повезло и кого за подобные глупости не наказали. То ли в знак памяти о былых заслугах, то ли решили приберечь на всякий случай карабахского героя – кто знает, какие нефтепроводы через какие земли соберутся прокладывать. Так или иначе, но в одно мутное с похмелья утро по предварительному звонку, откуда полагается, в офисе на четвертом этаже встреченный у лифта двумя вооруженными телохранителями появился Юрий Петрович.

От армянского коньяка он отказался и попросил зеленый чай. После этого полчаса слушал рассказы о былых сражениях, великих людях, с которыми пили, «ну вот как с тобой сейчас, давай коньячку налью, мужчина не должен отказываться, когда хозяин от чистого сердца предлагает…». После получаса он решил вставить слово, не смущаясь тем фактом, что как раз в этот момент хозяин собрался демонстрировать ему видео с открытия стадиона.

– Я все понял, – сказал он тихо.

– Нет, – не понял Юрик, – ты посмотри, сейчас самое интересное начинается…

– На паузу поставьте, – так же тихо сказал Юрий Петрович. Юрик не рассерженно, а удивленно взглянул на него и взял в руку пульт. Было в этом тихом голосе и уверенной интонации что-то очень убедительное.

– Какая у нас сейчас начинается эпоха? – с вопроса начал свою короткую лекцию Юрий Петрович и сам же на этот вопрос ответил: – Эпоха у нас начинается с глобальной борьбы с терроризмом. Хочу подчеркнуть – глобальной борьбы. Применительно к вашему случаю это означает, что любая национально-освободительная армия в один момент может быть переквалифицирована в вооруженное бандитское формирование. Со всеми вытекающими последствиями, вплоть до Гаагского международного трибунала. Наоборот, впрочем, тоже может случиться, но это на сегодняшний день не ваш случай.

– Ты постой, – Юрик повысил голос и поднял руку с прилипшим к ней пультом, – ты что говоришь, ты с кем говоришь, я сейчас позвоню…

– Мне уйти? – Юрий Петрович досадливо поморщился. – Мне уйти или продолжать?

Не дождавшись ответа, он решил продолжить и объяснил Юрику, что текущая политическая конъюнктура складывается не в его, Юрика, пользу. И самое лучшее в этой ситуации – заняться каким-нибудь мирным бизнесом в том случае, конечно, если Юрик собирается оставаться в Москве, а не возвращаться, например, в родную Армению и включаться в ее всегда горячую и не очень доходную политическую жизнь. Не надо больше ходить по кабинетам и ставить людей в неловкое положение.

– Попросту говоря, – продолжал он, – нынешняя власть не хочет иметь ничего общего с прежней. Ни с точки зрения внутреннего потребления, ни с точки зрения внешнего. Вы – человек, однозначно ассоциируемый с прежней властью и ее зачастую безрассудной политикой. Среди новых политиков или чиновников, как больше нравится, вы друзей не заведете, но можете, что гораздо важнее, не завести врагов.