Ирина Лобановская - После третьего звонка Страница 17

— А вот… — прошептала Таня, — вот у меня как началось кровотечение, так никак не останавливается… Уже пятый день…

Виктор вздрогнул от неожиданности и качнулся на стуле. Он ожидал чего угодно, но только не этого.

— Ну, положим, четвертый, — уточнил он. — Считать-то хоть научись! Чему вас во ВГИКе учат… А может, так и должно у тебя сейчас быть? А?

Он осторожно взглянул на Таню. Она отрицательно помотала головой.

— Да-а, — пробормотал будущий художник. — Тут ведь я не специалист… Анатомию-то в нас вдалбливают, а вот насчет физиологии слабовато… И, понимаешь, какая штука, у меня ведь до тебя никогда еще таких дурочек не было. Мне сильно везло на тертых, стреляных, разбитных, которые виды видали, прошли огонь, воду и медные трубы…

Таня моментально отняла руки от лица, прищурилась и пристально посмотрела на Виктора с нехорошим любопытством.

— И много их у тебя было?.. Тех, что виды видали и прошли эти самые медные трубы?..

— Чертова прорва! — выпалил Виктор и осекся. — То есть нет, я сдуру совсем не то ляпнул, я вообще-то уже не очень помню, одна или две… Какая разница…

Он окончательно запутался, смешался и замолчал, снова искоса поглядев на Таню. Она сидела пряменькая, притихшая и размышляла о чем-то очень своем, серьезно осмысливая полученную информацию. Неожиданно оказалось, что она начинает косить, когда очень нервничает. И этот убегающий к переносице левый глаз почему-то стал слишком болезненным открытием. Виктор не мог этого спокойно видеть и уставился в окно.

— Я не думала… — прошептала Таня растерянно, — что ты… такой…

— Бабник, — заботливо подсказал ей Виктор. — Подходит?

— Совсем не подходит, — удивленно отозвалась Таня. — На тебя глядя даже не подумаешь…

— Они сами вяжутся, — легкомысленно объяснил суть дела Виктор, на секунду оторвавшись от окна.

— А я? — и Таня вдруг снова вся мгновенно покрылась слезами. — Я, значит, тоже сама тебе навязалась? Так теперь получается? Выходит так, да?!

В дверь вежливо постучали. И Виктор понял, что пришла пора действовать.

— Сейчас ты встаешь, собираешься и идешь со мной! — скомандовал он. — Если это необходимо, мы позвоним твоей маме, сообщим ей, что справляем день рождения у Татки, потом совершим набег на магазины и поедем на дачу. На сегодня все! Остальное будем решать на месте. Дай-ка мне руку!

И Таня послушно встала и пошла за ним: и к телефону, и в магазины, и на вокзал. В электричке, совершенно обессилевшая, она тотчас заснула у Виктора на плече и спала почти до самой станции. Он сидел тихо, стараясь не шевелиться и изредка посматривая на нее. Таня едва ощутимо дышала ему в шею, иногда по-детски всхлипывая во сне. Что случилось с ним, беззаботным, легким, мало задумывающимся Виктором? Пел бы свои любимые песни и дальше, читал бы стишата, нес околесицу…

Пустой вагон раскачивало, заносило, и то и дело бросало на поворотах, как пьяного.

Неизвестно откуда взявшиеся неудовлетворенность, шаткость — словно земля вдруг заколебалась под ногами — неуверенность в себе и неприятная опустошенность, осознанная внезапно, резко, мучили Виктора несколько последних дней. И больше всего — своей непредсказуемостью и необъяснимостью появления. Что вдруг на него накатило? "Исчезли юные забавы, как сон, как утренний туман…" Правда что ль исчезли? Нет, так не бывает. Не должно быть, во всяком случае! Почему, отчего, с какой стати? Что на него нашло в самом деле? И не понять ничего, и не достучаться, не добраться до тайного смысла смутных, неясных, бродивших в нем предчувствий и ощущений, каких-то намеков на что-то — на что? — в преддверии новых, неизведанных доселе глубин, открытий, постижения чего-то — чего? — к чему раньше было невозможно по какой-то опять совершенно непонятной причине даже просто приблизиться.

Казалось, он уходил от своего прежнего бытия, с ним прощался. Только реально ли такое? Можно ли распроститься с ним навсегда, на веки вечные, уйти с концами? Ерунда, чушь! Отбросить и забыть прошлое нельзя, отказаться от него — тем паче. Однако неслабо лажанулся ты, братец: растрепанные чувства налицо. И не тянешь ли снова пустышку? По крайней мере, раньше ты хотя бы не задумывался над этим…

8

— Таня, мы приехали! — шепнул Виктор ей прямо в маленькое ухо: и оно тоже вполне годилось для картины.

Таня встала, потерла глаза и, не глядя на Виктора, вяло поплелась к выходу. Точно так же полусонно и неосмысленно она побрела от станции к поселку. Крашенинников наблюдал за ней с нарастающими беспокойством и тревогой. Он совершенно не представлял, что делать, как вести себя в нехорошей и сложной ситуации, в которой оказался впервые. Может, все обойдется… А если нет? Кто его когда-нибудь учил, как нужно обращаться с девушками? Самые необходимые и элементарные знания у нас всегда по фигу. До всего приходилось доходить своим умом, а с мозговушкой у него, как известно, напряженка. Так дураком темным и помрет.

— Ты не знаешь случайно, — спросил Виктор, забирая Танину ладошку в свою, — как полностью звали Чука?

— Кого? — изумилась Таня и на мгновение остановилась.

— Чука. Ну, помнишь, повестушка у Гайдара: "Чук и Гек". Так вот Гек — это, наверное, Геннадий, а вот как Чук?

Таня недоуменно наморщилась, пытаясь отгадать непростую загадку. Виктор, очень довольный, вышагивал рядом и посматривал по сторонам. Пусть отвлечется, иначе будет без конца зацикливаться на одном и том же.

— Ничего не придумала? — справился он, выждав для порядка какое-то время. — Плохо, Сорокина! Вы очень неважно подготовились к экзамену.

— Откуда ты знаешь мою фамилию? — опять удивилась Таня.

— Подумаешь, бином Ньютона! — усмехнулся Крашенинников. — У Татки спросил. Как же нам быть с Чуком?

Таня засмеялась и развела руками.

— Тогда перейдем ко второму вопросу. Откуда эти строки: "Заплаканная осень, как вдова в одеждах черных, все сердца туманит…"?

— Ты здорово вырос в моих глазах! — с уважением сказала Таня.

— Как?! Еще?! Да что ты говоришь? Невероятно, Танюша! Больше просто некуда! — и Виктор в ужасе выразительно поднял руки над головой. — Смотри, какая оглобля!

Таня снова засмеялась.

— Но почему в черных одеждах? Осень ведь не черная…

Виктор искоса взглянул на нее.

— С этим не поспоришь. Очевидно, больше относится к вдове. Авторское восприятие. Не напрягайся. Возможны варианты, пожалуйста:

Скинуло кафтан зеленый лето,Отсвистали жаворонки всласть!Осень, в шубу желтую одета,По лесам с метелкою прошлась.

Больше устраивает? Кедрин.

— Ну, Витя… — жалобно сказала Таня. — Ты окончательно подавил меня своей эрудицией. Это просто невежливо и некрасиво!

— Есть немного, — честно подтвердил Виктор. — Только не эрудицией, а памятью. Эрудиция здесь ни при чем. А мы уже пришли!

Виктор достал ключи. Дом показался ему каким-то родным и близким.

— Избушка, избушка, стань к лесу задом, ко мне передом, — пропел Виктор перед дверью. — Не мешало бы придумать пароль. Если вдруг я отлучусь ненадолго, что мне произносить для тебя, вернувшись? "Ваша мама" — банально, "почтальон Печкин" — тоже… Может быть, "скажите, как его зовут?" И ты скажешь. Если, конечно, не перепутаешь меня с каким-нибудь своим другим прихехешником.

И дернуло же его за язык! Таня вздрогнула, лицо у нее снова испуганно вытянулось, левый глаз закосил.

— Куда ты собираешься уходить? Я одна без тебя тут ни за что не останусь!

Пошло-поехало! Чурбан, сам виноват!

— Все, закончили! Отбой! — распорядился Виктор. — Я никуда уходить не собираюсь. Шутки у меня просто дурацкие. И песни тоже. Кто это написал: "Вы просите песен: их нет у меня!"?

— Ну, это я как раз знаю! — заявила Таня. — Ты слишком низко опустил планку.

— Значит, по новой поднимем на недосягаемую высоту, — Виктор стал разгружать сумку. — Мой лапки, а я буду вскрывать наши банки и резать сыр.

— А твои лапки в мытье не нуждаются? — Таня села поближе к включенной батарее, не раздеваясь и сжавшись в комочек, пытаясь побыстрее согреться.

— Стерильные от рождения, — Виктор опустился на пол возле нее и начал растирать ее пальцы. — Ну, что с тобой? Ты вся дрожишь… Ни леса не хочешь, ни красоты, ни гулянья… А ведь дождя как раз нет…

— Потом, — тихо отозвалась Таня и вновь опустила голову ему на плечо. — Ты сделай все без меня, ладно? Очень хочется есть…

Она долго не могла наесться и вместе с Виктором напилась, наверное, впервые в жизни. Он посмеивался, скрывая тревогу и замечая с несмелой просыпающейся надеждой, как Таня потихоньку розовеет, снимает с себя теплую кофточку, начинает улыбаться…. А желтые глаза затягиваются туманной поволокой легкой одури и беспамятства.