Татьяна Алферова - Коломна. Идеальная схема Страница 17

— Любаша, а что за история с убийством Самсонова? Ты так мало о себе рассказываешь. Ну, знаю, была здесь красильня твоей двоюродной сестры, ну, уехала она с двумя дочерьми и мужем в Голландию. Младшая дочь Катенька, твоя племянница не захотела, дурочка, уезжать. Темнишь ты, что-то. Красильню большевики отобрали?

— Вы всегда торопитесь с вопросами. Мы не говорили «большевики», мы называли их «красные». Красильню Катя переделала, когда от мужа ушла. Здесь-то я и жила, в нижнем этаже, почти два года. А красные восстановили мастерскую, но ненадолго. Катенька племянница не поехала с семьей, она в то время влюбилась, мне не нравился ее выбор, семье тоже. Мы боялись, что история повторится. Та же история, что у Кати большой. Но мужа Кати маленькой убили в Гражданскую. Больше она замуж не вышла.

— Все непонятнее. Катеньки твои у меня путаются. Кто от мужа ушел, у кого мужа убили. Постой, ведь это все происходило после твоей смерти. Извини.

— Я все равно осталась с семьей. Конечно, уже несвободная. Катя догадывалась о моем присутствии, но виду не показывала. Спускаясь сюда, разговаривала вслух, словно сама с собой, на самом деле, со мной общалась. Так и жила с ними, пока моя сестра Катя не уехала в семнадцатом со своим вторым мужем. Она ушла от первого, но это как раз связано с Самсоновым. А племяннице Катеньке, с которой ты знаком, после гибели мужа, он ведь тоже красным был, отдали только второй этаж. И я осталась одна. Чужие люди, жившие здесь, не считаются, я не привыкала к ним.

— А я? Тоже чужой?

— Как же, — Любаша заволновалась, — как чужой, если вы меня видите.

— Про убийство расскажи, или тебе неприятно? — попросил Николай.

Любаша помолчала, затем встала и принялась ходить по маленькой комнатке, совсем как живая нервничающая женщина. Встала за шторой, поглядывая из-под ее защиты на улицу. Пожаловалась, что очень хочет чаю и на улицу хочет. Но чаю, все-таки сильнее, скучает о его вкусе, точно так же, как Робинзон Крузо тосковал о сыре. И уж никогда не сможет сделать ни глоточка. Николай решил, что она игнорирует вопрос, как это у Любы частенько водилось, но нет. Подошла, села на кушетку, отвернулась и принялась тихонько рассказывать, как впервые появилась в этом доме, о несчастливом своем свидании с Самсоновым, о том, как Петя, Петр Александрович, отвез ее в больницу, как приходил следователь Копейкин, как услышала, что Самсонова убили. Николаю сто раз хотелось переспросить, уточнить подробности, но боялся спугнуть. Тем временем вечер крался к ночи, оставалось полчаса до закрытия метро, и Николай собрался ехать домой. Ночевать лучше в нормальной обстановке. А после обилия информации тем более. Съесть ужин, выпить чаю — бедная Люба, сколько лет чая не пила — посмотреть телевизор и заснуть в середине любимого женой сериала. Прежде чем уснуть, Николай пообещал себе, что обязательно разберется, кто убил Любашиного возлюбленного. В мягкой постели с женой под боком казалось, что это так же легко, как угадать преступника в середине детектива.

— Спи, детка, — то ли себе, то ли жене пробормотал Николай.

Наутро город затопила настоящая весна. Сосульки бежали с крыш, обгоняя друг друга, на дорогах кое-где появились первые голубые лужицы, и ветви деревьев казались темнее на фоне поблекшей штукатурки домов. В маленьком дворике у флигеля Николай застал удивительную сцену. На широком пне, оставшемся от старого тополя сидела молоденькая, как сейчас выяснилось, бомжиха Олька с пожилой подругой. Олька была топлес, что само по себе притягивало взгляд. У нее оказалась красивая нежная и неожиданно полная грудь с синими жилками, бегущими от ключиц к остреньким темным соскам и хрупкие плечи. Подруга примостилась на том же пне, за спиной Ольки и расчесывала той длинные волосы, блестевшие на солнце, будто их только что вымыли хорошим шампунем. Пожилая подруга не спешила снимать толстый красный пуховик, не жара ведь, но Ольке совсем не было холодно, она прикрыла глаза и подставила солнцу бледное испитое личико. С голыми плечами и грудью, с распущенными тонкими волосами она была даже хороша и совсем не походила на бомжиху, если не брать во внимание грязноватые шаровары и убитые сапоги. Женщины неторопливо предавались милому занятию, и Николаю остро захотелось набросать сценку, но постеснялся. Напрасно, внимания на него обратили не больше, чем на пегую кошку, также наводившую красоту неподалеку в солнечном пятне на обнажившемся асфальте. Так он и стоял, беззастенчиво пялясь на соседок, но не решаясь вытащить из кармана рабочий блокнот и карандаш. Пожилая подмигнула ему и что-то шепнула Ольке. Та открыла глаза, помахала Николаю рукой и вернулась к солнцу. Мужского населения поблизости не наблюдалось. Бомжи отсыпались, или напротив, побрели по окрестным ларькам искать разовую работу: погрузить, перетащить.

В мастерской Николай сразу уселся рисовать, пока не забыл. Но зря боялся, на память ему не приходилось жаловаться, при желании мог восстановить пейзаж или сценку, виденную несколько лет назад. Для Любы было слишком солнечно, хоть лучи и не пробирались в мастерскую, но рассеянного света давали в изобилии. Раньше пяти вечера нечего ждать ее. Оно и лучше, как раз успеет поработать, будет, чем похвастаться. Люба жаловалась, что скучает по двору, по улице, вот и посмотрит, как начинается весна. Познакомится с соседями. Хотя полуобнаженная натура может ей не понравится, Любаша никак не расстанется с чопорностью своего времени.

Люба явилась ровно в пять. Николай как раз закончил картинку и сидел на кушетке со стаканом чая, заваренного так крепко, что после него оставались коричневые разводы на стенках кружки. Люба явилась из коридора, как обычная гостья, пришедшая с улицы. Глаза ее были красны, лицо, веки опухли, волосы растрепаны более обыкновенного. Ко всему, она еще стонала и ломала руки, ее появление носило отчетливый театральный вкус, рыдающее привидение — это классика. Николай испытал приступ знакомого острого раздражения, свой дурной знак. Очередная любовь или привязанность давали трещину. Но, какая любовь с привидением. Требовалось спрашивать, что стряслось, утешать, урезонивать, заниматься обременительными капризами. Не проще ли перехватить инициативу и устроить собственное сольное выступление. Но Люба прекратила кривляться и просто сказала:

— Катя маленькая умерла сегодня утром.

Возразить на это было нечего. Чай кончился. Вечер начинался. Хотелось домой. Любаша стояла, стояла в дверном проеме и спросила без всякой связи с предыдущим:

— Кого вы рисовали сегодня?

Именно что «кого», а не «что», хотя заниматься портретами Николай не любил, предпочитал пейзажи или жанровые сценки. Поскольку Люба не требовала утешения и сама сменила тему, раздражение мгновенно улеглось. Николай решил, что показалось. С раздражением-то. С готовностью вскочил и направился в большую комнату — хвастаться.

— Смотри, Любаша, как богато накрасил! Это, между прочим, наши соседи из дворницкой. Бомжиха Олька и ее подруга из другого двора.

Люба разглядывала картинку с большим вниманием, щурясь, отходя на полшага, и ничего не говорила при этом. Николай занервничал, не может быть, чтобы не получилось, картинка была явной удачей, он хорошо это чувствовал, да что чувствовал, — знал. Ему уж неважно было, привидение Любаша или живой критик, ему требовалось немедленное подтверждение удачи и все. Но Люба сказала, совсем ни к месту:

— Вот, значит, какая она сегодня.

Странная реакция. И ничего о пойманном весеннем свете, о выразительности и свежести, даже тусклого «как здорово» не прозвучало. Пришлось проглотить обиду.

— Ты о чем? О реинкарнации, что ли? Ты узнала кого-то?

Люба помотала головой: — Нет, причем тут реинкарнация и ваши суеверия. Просто старая история кончилась. Совсем кончилась. И Катя сегодня умерла.

Люба развернулась, вышла из комнаты и исчезла, что было не по правилам. Зато Николай увидел Хозяина-Костяное рыльце, перебегающего комнату по диагонали и исчезающего в стене, украшенной разводами сырости. Даже слышал, как коготки стучат по полу. В мастерской повеяло холодом и сладковатым страхом, так что закололо подушечки пальцев. Спать захотелось, ну, это понятно, привидения на встречу зовут, не иначе у них сегодня общее собрание жильцов, и живых, и «несвободных». Хватит потустороннего, домой быстрее, принять душ, поужинать и завтра устроить выходной вместе со всей страной и женой, воскресенье, как-никак. Отправиться за город смотреть наступление весны, если оттепель не пройдет. А хоть бы и подморозило, все равно — в Царское село, Петергоф, а лучше подальше, к примеру, в Гатчину.

Николай захлопнул дверь, ему послышалось, что за дверью в пустой мастерской разговаривают на повышенных тонах. Что-то случилось у них в их «тонком» мире, ишь, засуетились, забегали. Переждать день необходимо, ни в коем случае не появляться на Канонерской в воскресенье от греха подальше, одно дело Люба, а Хозяин и прочие твари, этих не нужно. Да не забыть проверить, не полнолуние ли сегодня. Теща наверняка знает.