Я помню музыку Прованса - Юон Анн-Гаэль Страница 17

– Мне кое-что напомнила эта фотография.

– Ты знаешь этого мужчину?

– Еще бы мне его не знать!

Джулия садится рядом с ней на скамейку. Люсьена закрывает глаза и некоторое время молчит. Наконец она произносит:

– Не знаю, говорила ли тебе Жанина… Но, пожалуй, время пришло.

Джулия задерживает дыхание. Сердце бьется быстрее. Ей немного страшно, непонятно почему. Люсьена открывает глаза и напряженно смотрит на нее.

– Много ты уже прочла? Покажи мне дневник.

– Он у меня в сумке, – бормочет Джулия. – Зато с собой фотография, вот она.

Люсьена берет снимок своими узловатыми пальцами и переворачивает его. Гладит значки и глухим голосом читает:

– «С Полем в Сен-Мандрье». Это после войны. Господи, какие же они были красивые, молодые…

Люсьена крестится.

– Поль? Кто это, Поль?

Люсьена порывисто вздыхает.

– Кузен Жанины. Она к нему относилась как к брату. Видишь, как они похожи?

Джулия изучает снимок. Может быть, формой рта?

– Они были неразлучны. Поля сбила машина. Жанина так и не оправилась от этой потери.

Джулия смотрит на фотографию с удивлением.

– И что, между ними… Я имею в виду…

Люсьена выпрямляется, широко открыв испуганные глаза.

– Да никогда в жизни! Это же был ее двоюродный брат, peuchère![27] Твоя бабушка очень порядочная женщина, и твой дедушка был любовью всей ее жизни. Он был единственным.

Джулия с улыбкой кивает.

– Мы с Жаниной всегда были не разлей вода, – продолжает Люсьена. – И я знаю, что есть вещи, о которых ей не хотелось бы говорить. Например, о Поле. Дневник она начала вести весной. Я подумала: «Vé[28], Жанина заделалась писательницей». И поддразнивала ее, так, для смеха. Тогда-то у нее крыша и поехала. Такая беда! Как-то захожу к ней, она стоит в халате посреди кухни, молоко убегает из кастрюльки, а она не знает, что делать. Я говорю: «Жанина, милая, что ты творишь?» Она не ответила, но я поняла, что у нее с головой не все в порядке. Я сделала вид, что ничего не заметила, и не стала об этом говорить доктору Пелажио. Дома куда лучше, чем в больнице для умалишенных, поверь мне. Крыша едет – все, пропал человек. В последние недели она становилась все хуже и хуже, бедная Жанина. Té[29], сдается мне, в этом дневнике полным-полно всяких глупостей, память-то ее давно отчалила…

Джулия взволнованно хватает Люсьену за руку.

– Пожалуйста, расскажи о ее молодости. Феликс говорит, что воспоминания могут вернуть ей разум.

– Конечно, можно поговорить. У нас было столько хороших моментов! Я каждый день прихожу к моей Жанине. Она очень мужественная женщина. Честное слово, я тебе таких историй про нее могу рассказать!

Она протирает глаза и, взглянув на полуденное солнце, добавляет:

– Меня ждут в гостинице. Поговорим как-нибудь в другой раз. Можно я возьму? – Не дожидаясь ответа, Люсьена кладет фотографию в карман фартука и уходит, едва махнув рукой на прощание.

Моя Лили!

Я нашла в своих вещах продуктовые карточки. Сейчас кажется, что они похожи на марки. Помню день, когда запретили сладости, а потом маршал Петен объявил, что на каждого новорожденного положено по два килограмма драже. Видела бы ты, как я выпрашивала у мамы сестренку!

Мне тринадцать лет, и покупками занимаюсь я. Не хватает всего, а то немногое, что у нас есть, могут конфисковать. Как мой обруч, который забрали немцы, чтобы сделать вешалки. А я и сказать ничего не могла! Мы слишком напуганы, ходим мимо них по стеночке. И постоянно хочется есть. В дождливую погоду вся деревня выходит собирать улиток. Иногда приходится их есть три дня подряд!

Рано утром я иду занимать место в очереди. На площади встречаю подружек, мы болтаем, старушки вяжут, нам иногда перепадает четыре-пять франков за место в очереди за других. Мама пускает в ход все свое воображение, чтобы разнообразить наше меню. То майонез без яиц, то кофе без кофе… Иногда с фермы присылают мясо, яйца, овощи или муку. Мы делаем вид, что это посылки от любящих родственников, но немцы не зевают.

Зима, цветет мимоза. Я иду в мэрию за карточками, и в животе у меня урчит. Карточки требуют строгого учета, тем более нельзя их терять. У мамы есть толстый кошелек, и я туда складываю все цветные бумажки: карточки на одежду, табак, семена, вино, на школьные товары, была даже карточка на купальный костюм! Милая моя, нетрудно догадаться, что я берегла их как зеницу ока.

По дороге домой я встретила Люсьену. Бедняжке девять лет, но ей с трудом дашь семь. Она выживает благодаря щедрости соседей. Ее мать болеет, и малышка находит себе пропитание как может.

Люсьена, как обычно, гуляет с Жанно под мышкой. Он в ошейнике, который хозяйка ему смастерила из синей ленточки. Кролик ужасно милый, и Люсьена никогда с ним не расстается, даже в школе, боится, как бы не отняли. Кладет его в портфель и насыпает туда немного травы. Об этом знаю только я.

Сидя рядышком в переулке, мы разговариваем о войне, о мальчишках, которые дергают ее за волосы, и играем в кости. Я даю ей свой самокат. А сама сижу с закрытыми глазами, прижав к груди кролика, и слушаю, как самокат стучит по брусчатке. Просыпаюсь от глухого звука – мамин кошелек выпал у меня из передника. Жанно спрыгивает с моих коленей, шевелит носом. Земля подо мной усыпана цветными конфетти. Со сна я не отдаю себе отчет в размере трагедии: пока я спала, Жанно сгрыз половину карточек. Теперь мы сможем купить только немного хлеба и молока. Я рыдаю, но горю уже не поможешь.

Вечером я стою перед отцом, глядя в пол. Не смею посмотреть ему в глаза и пытаюсь найти какое-то оправдание. Он спрашивает: «Что это за животное?» Следы от зубов на карточках говорят сами за себя. Я что-то мямлю, отец злится и требует говорить громче.

– Это Люсьена виновата. Ее кролик все сгрыз.

Отец выслушивает меня молча. Кладет свою трубку на стол и выходит из комнаты. С улицы доносится крик, я узнаю голосок Люсьены, она рыдает взахлеб. Отец вернулся в дом, из кухни раздался глухой звук. С того дня мне в горло не лезет рагу из крольчатины.

27

Джулия, Феликс и Жанина идут по главной аллее маленького сент-амурского кладбища.

Небо серое, но на улице тепло. После Дня Всех Святых на кладбище осталось несколько увядших букетов[30]. Прогулка приятная, а вид на долину просто потрясающий. Джулия и Феликс читают эпитафии, восторгаясь своими находками.

– «Подумай обо мне и улыбнись». Красиво, правда? – говорит Джулия.

– А это, – хихикает Феликс. – «Моему мужу, умершему через год после свадьбы. От благодарной жены».

– Послушай вот это: «Важно не сколько лет было в жизни, а сколько жизни в них было». Здорово!

– Мадлене точно понравилось бы, – подмигивает Феликс.

Джулия окаменела, пораженная своей мыслью.

– А что она делает со всеми этими шапочками?

– Мадлена? Дарит. Постояльцам, персоналу, родственникам, соседям, родственникам соседей… Она вяжет чаще, чем идет снег…

– Она могла бы их продавать, только представь, – воодушевляется Джулия. – Клуб бабушек, которые вяжут шапочки с посланиями! О Мадлене заговорят!

Жанина показывает на могилу. Джулия останавливается и берет бабушку за руку. Феликс деликатно отходит. Джулия и Жанина стоят рядом и слушают, как на вершине сосны поет дрозд. На кладбище тихо. Внучка смотрит на бабушку. «Она выглядит такой хрупкой», – думает Джулия. В ней трудно узнать молодую женщину с фотографий. О чем она думает? О своем муже? Об уходящем времени? По каким лабиринтам блуждает ее колеблющийся разум? Джулия вспоминает слова Люсьены. Интересно, могила Поля тоже здесь? Почему бабушка никогда не рассказывала ей о своем кузене, которого любила, как брата?