Valery Frost - Заговор по душам. (Малоросский прованс.) Страница 18

Одна из мастериц, кажется, была многократно рада покинуть душный салон причесок, дабы разыскать и призвать на вотчину загулявшую в дебрях витрин хозяйку салона.

Женевьеф - яркий образчик непостижимости женской души - розовым облаком влетела в открытые двери.

- Вера Николаевна! - раскинув руки, модистка пошла на таран генеральской дочери.

Вера не смогла увернуться, да и не преследовала такой цели. Не прекращая клясть проклятую степную жару и восхвалять предпочтения генеральской дочери, Женевьеф провела посетительницу вглубь салона.

Решив, что более не в состоянии выносить образ ветреной и словоохотливой модистки, Вера кратким жестом руки привлекла внимание собеседницы.

- Женевьеф, мне нужен клей, который используют при накладывании шпанских мушек.

- Милочка! - Женевьеф взмахнула кукольными ресницами. - Это не есть совсем нужно! Это не мода!

- Прошу вас, мадмуазель Женевьеф, мне не мушки нужны, а клей. И еще нужны пинцет и шерсть норки.

Модистка прищурилась, сморщила носик и осталась недвижима. Вера тяжело вздохнула:

- Мастер-класс по плетению кос бесплатно и десять процентов вашему салону от прибыли с продаж накладных ресниц!

Глаза француженки забегали. Не продешевить бы...

- А что такое накладные ресницы? - акцент снова пропал.

Вера усмехнулась. Хороша Женевьеф! Актриса! Звезда прованса.

Сговорившись на пятнадцати процентах после непродолжительного торга, в результате которого Епанчина еще раз убедилась в крепчайших местных корнях иностранки, девушка получила на руки требуемый материал. Женевьеф осталась довольна еще и тем, что ее дорогостоящее боа осталось девственно чистым после стрижки - волосков для изделия потребовалась самая малость.

Через несколько дней в салон-магазин вошла Медуза. И если бы местные обитатели не признали в посетительнице бывшую здесь и ранее генеральскую дочь, то, наверное, так бы и остались стоять замерши, словно от магического взгляда мифического существа. Вера сразила всех наповал одним-единственным взглядом из-под длинных пушистых ресниц.

- Un nИant pareil non aperГut. Jamais. Avec des yeux comme Гa on peut allumer le feu. - произнесла пораженная хозяйка розового царства, из чего Вера поняла - Женевьеф по-настоящему поражена. - Таким взглядом костер зажигать можно.

Про мастер-класс все мгновенно забыли. Женевьеф попыталась было заикнуться про повышение отчислений по процентам для себя, но передумала, как только Вера выглянула в окно и переспросила, как правильно называется салон конкурентов.

Затем было много бумажной волокиты, знакомство Епанчиной с бумагомарательством и закостенелостью земских нотариальных контор. Зато результат обещал быть и более того, сделать компаньонок чуть-чуть богаче и знаменитее.

Вера не боялась истоптать карьерную лестницу Макса Фактора, который и стал основоположником моды на удлиненные ресницы и изобретателем в ее мире. Епанчина была уверена, что надвигающаяся Первая Мировая и последующая изоляция России не дадут ход столь женскому изобретению, и голливудский гример все же воплотит в жизнь идею выразительного взгляда в недалеком двадцать седьмом.

Глава 7.

До начала учебного года оставалось совсем ничего. Дачники с детьми стали возвращаться в город. Газеты наперебой обсасывали тему переездов и первых осенних балов.

"Во дворе содом, соседи переезжают с дачи. Вопли хозяйки разрывают душу: "Разбойники, где же ножка? Ваня, взгляни, ради Бога, взгляни же, грузчики у ломберного столика ногу сломали". Из окон квартиры несутся вопли, малолетние преступники, то бишь дети переехавших, забавляются резонансом пустой квартиры. Как же хорошо было все-таки в городе, когда вас не было!" - гласило короткое сочинение, напечатанное на страницах херсонской газеты "Копейка".

Баронесса Софья Богдановна поспешила сменить провинциальный улей на еще более провинциальную резиденцию. Замок Фальц-Фейнов - никак иначе. Дом в архитектурных формах нео-ренессанса компактного прямоугольного плана, с крытыми галереями и зимним садом, с разлапистыми пальмами в деревянных кадушках, со сложной системой каналов и важными павлинами, гуляющими по дендропарку.

Александр Фальц-Фейн делился своей любовью к земле с родными, с душой подходил к любому делу. В теплое время года гости замка прохаживались по райскому саду, а зимой любовались невозможно огромным аквариумом, установленном на втором этаже дома - вот ведь небывальщина.

На момент переезда баронессы из города в Гавриловку, Александр пребывал в отличном расположении духа. Совместная работа с братом над восточной частью Аскании-Новы вылилась в очередную волну энтузиазма: близко пообщавшись с местным населением, барон решил выстроить в селе школу и больницу. Уж больно толковые ребята проживали в его землях, а заботы со стороны промышленников не чувствовали. И как радели за животных, привезенных из заморских стран, как ухаживали за жителями питомников - загляденье просто!

От созерцания радужного будущего Александра отвлекла мать, шумно прошествовавшая вдоль оранжерейных окон.

- Александр, вы еще не переодеты?

По простому вопросу и наигранно спокойному тону барон определил крайнюю степень раздражительности родительницы.

- Нам есть куда спешить? - мужчина галантно поклонился и завладел женской рукой.

- Опять эти твои фокусы, Саша, - баронесса уже не сердилась, рассматривала крохотный раскрывающийся прямо на ладони бутон нежно сиреневого цвета. - У нас вечером гости, Александр, - вновь вернулся командный тон, - будьте любезны, соответствуйте моменту.

- С удовольствием, мадам, а кто приглашен?

Сын и мать направились к выходу в жилые помещения, продолжая разговор на ходу.

- Это не семейный ужин. Я жду Николая Ивановича, Елизавету Николаевну и Маргариту.

Александр остановился и закатил глаза.

- И снова Блажковы?

- А что? - Софья Богдановна тоже остановилась. - Чем тебе не угодил наш голова? Или градоначальник слишком малая для тебя фигура, чтобы садиться с ним за один стол?

- Вы Софья Богдановна, скажите мне, какие вопросы собираетесь обсуждать на сим званом вечере?

- А то вы не знаете, сын мой разлюбезнейший! - руки баронессы сами собой уперлись в бока, но тут же опустились, зажав пальцы в замок. Видимо, царица херсонских степей вспомнила, что она не базарная баба, а дама с состоянием, птица высокого полета.

- Вы же обещали мне не поднимать эту тему снова, - понизив голос до шепота, переспросил Александр. Но ни вздернутые в мольбе брови, ни театрально заломленные руки не помогли.

- Я устала, Саша, - у Софьи Богдановны опустились плечи, - у меня все пристроены. Лидия, Карл, Вальдемар, Николай, Фридрих - все счастливы, все семейны. Один ты у меня...

Александр нахмурил брови: вот кого-кого, а его обвинять в "неустройстве" грешно - двое внуков подарены Софье Богдановне одними из первых в семье.

- Зачем ты позволил ей такое?

Барон отвел глаза. Давно это было. Когда-то страстно влюбленный в свою жену Александр теперь был счастлив один. "Отпусти чужое счастье" - говаривал один из пастухов. Анна попросила подарить ей это счастье - и Александр подарил. Отпустил на волю.

- Пускай о своей чести не заботишься, но о семейной! - продолжала упрекать Софья Богдановна и не заметила, как потемнело лицо барона.

- Вы, мамо, мабуть, запам'ятовали свою истор╕ю кохання... - (сноска: Вы, мама, кажется, позабыли свою историю любви...) барон прищурил глаза. Он всегда переходил на народное наречие, дабы позлить родительницу.

Баронесса в долгу не осталась:

- Я четырнадцать лет жила с навязанным мне отцом мужчиной, - дворянка понизила голос, обдавая сына смертным холодом, - меня никто не спрашивал, чего хочу я. Я подарила Эдуарду, этому скряге и собственнику, семерых детей. Мне пришлось забыть о высшем обществе, о балах и праздниках. Нам с вами приходилось считать гроши, а твоим младшим братьям донашивать твои вещи. Разве не помнишь? Не помнишь, как мы сидели при свечах, потому что твой отец экономил на электричестве? Не помнишь, как вы ели черствый хлеб, в то время, как любимые овцы твоего батюшки жевали отборные жита?! Так неужели я не была достойна счастья после стольких лет испытаний?

Окрепший к концу тирады голос разлетелся эхом по длинному коридору, отражаясь от стен и запутываясь в портьерах. Барону даже показалось, что птицы в клетках замолкли. Глаза баронессы сверкали гневом, а потом она враз сникла, упала в кресло, и опустила голову на руку.

- Густав..., - еле слышно прошептала дважды вдова, - Густав... совсем чуть-чуть... так мало для счастья... так мало времени...

История любви, как и история жизни Софьи Богдановны, была горька и печальна. Так сложилось, что на юге имперской России жило много переселенцев. Немецкие колонии год за годом разрастались, колонисты становились все богаче. Однако, переезжая под крыло Николая Второго, изучая язык и культуру, русские немцы не спешили становиться великороссами. Они продолжали придерживаться своих обычаев, культуры, протестантизма и даже кухни. Почитая традиции и соблюдая обычаи, немцы предпочитали заключать браки в своем кругу. Правда, с этим была определенная проблема - мужчин в немецких колониях всегда было больше, чем женщин, поскольку в большинстве своем рисковали переселяться одинокие молодые холостяки, которым нечего было терять на родине. Потом многие из них возвращались в Германию, для того чтобы заключить брак и везли супругу в Россию.