Александр Минчин - Актриса Страница 18

Я чуть не выпрыгнул из кресла.

— И хотя язык оригинала я знаю сносно, все-таки, когда у вас будет шанс, завезите мне перевод, я хочу почитать и его.

У него был громадный кабинет с очень стильной мебелью и потрясающим видом на парк.

— А как все будет происходить потом?..

Это был мой первый опыт с американскими коммерческими издательствами.

— Я прочту и если мне понравится, то порекомендую на редакторском совете, потом мы подпишем с вами контракт и издадим вашу книгу.

Я не верил своему счастью.

— Так просто?! — горели возбужденно мои глаза.

— Конечно. Очень просто. Это же Америка!

Он протянул мне руку, сказав на прощанье:

— А вдове передайте, что мы приложим все усилия, чтобы ей помочь. Вам — спасибо за участие.

— Выпьем?!

Она вздрогнула от неожиданности, потом улыбнулась:

— Да, конечно.

Мы выпили.

— В библиотеке я разыскал его книги, романы о любви, жизни, страстях — все были бестселлеры. Второй роман «Занавес» был об актрисе, которая, перебравшись в Англию, становится кинозвездой.

Я позвонил ему через две недели, как он и просил. Пару раз он не мог подойти к телефону, так как был очень занят. Еще через два дня я дозвонился ему. Недовольным тоном, удивленный, что я еще звоню, Майкл Корди сказал:

— Ничем не могу вас порадовать, мы не заинтересованы в издании вашей книги.

— Вы ее прочитали? — спросил я.

— Конечно. Больше, естественно, перевод, так как мой язык и прочее.

— Что же вам не понравилось? — осмелился спросить я.

Его удивлению и раздражению не было предела.

— Всё. Характеры очень слабые, техники никакой, это вообще не литературное произведение. И к литературе никакого отношения не имеет.

Кувалда опустилась мне на голову, горло свело судорогой.

— Как я могу забрать рукопись? — пролепетал я.

— В любое время — у моего помощника.

Он швырнул трубку, не попрощавшись. Я был ошеломлен. Убит. Я сидел дома, ощущая свою полную ничтожность и бездарность.

Издатель, который так радушно ко мне отнесся, из-за романа, который плохо написан, даже не пожелал минуты со мной разговаривать.

Через день я забрал книгу и рукопись английского перевода. Вечером я сидел в своей квартире в полной депрессии. Я ненавидел себя и злился, что Бог не дал мне дара.

Час спустя я раскрыл машинально пакет, в котором была рукопись. Когда отдавал ее, я заметил — между первыми страницами торчал волосок. Я хотел его убрать, но подумал, вдруг это плохая примета.

Приглядевшись, я не поверил своим глазам: волосок был на том же месте. Страницы в стопке были нерастрепанно сложены.

— То есть он даже не коснулся вашей рукописи, иначе волосок бы упал?

— Ни одной страницы. Обычно они смотрят первые десять и последние, иногда заглядывают в середину, прежде чем дают ответ. Я сидел, абсолютно замерши. Я дал себе слово не брать ручку в руки! Никогда.

Естественно, что для вдовы он тоже ничего не сделал.

— Необычный рассказ, — сказала моя слушательница. — Что стало с английским переводом?

— Ничего, лежит у меня среди книг талантливых писателей, умнеет.

— За ваш будущий успех! Можно я вам положу кусочек помидора и ломтик сыра?

Я поцеловал ее руку. Мне так непривычна была забота. Что меня кто-то спрашивал… Что я кого-то волновал.

Мы выпили, и я взял в рот волшебный помидор: вкус был божественный.

— Я еще никогда так часто не пил.

— Я тоже, — призналась она.

— Но похоже, это помогает в общении. Алкогольные души. — Она потянула свой джин, зазвенели льдинки.

— Лишь бы вашему внутреннему состоянию это не мешало.

— Наоборот, помогает забыться.

— А есть от чего?

— Вы обо мне слишком заботитесь.

— Что вы, пустяки. Никогда не бывает слишком. К тому же мне нужно ехать в Нью-Йорк…

Я рассмеялся. И посмотрел на рюмки.

— Когда-то я читал классную пьесу «Алкоголики с высшим образованием», которая начинается так: «Сейчас это выпьем, и сразу бежать в магазин».

Она рассмеялась.

— Когда будете в Нью-Йорке, дам вам почитать.

— Я не предполагала, что вы планируете увидеться там.

— Ну, один раз вас нужно будет вывести куда-то — в ресторан.

— Если вы мне обещаете, что только один!

Ее глаза радостно сияли. Большие глаза. Чуть навыкате.

Мне нужно было выйти, и я встал, извинившись.

— Можно подавать горячее?

— Можно, но осторожно, — сказал я. Если бы я знал, что будет на горячее. И как горячо!

Актриса зажгла свет в ванной, который включался в коридоре. Я вечно путал и был тронут ее предусмотрительностью. Я вошел и начал мочиться — естественный процесс, и вдруг из … пошли белые комки и хлопья. Какая-то сильная, колющая резь.

От боли и неожиданности я невольно вскрикнул, она сразу вошла в ванную.

— Что случилось?

Я показываю ей его: бело-мутная жидкость выступает с конца.

— Вам больно? — Она целует меня в шею.

— Что вы, мне приятно.

— Что это?

— Вариантов может быть два, если я не забыл еще азы венерологии: гонорея или трихомоноз. Но так как боль пока терпима, я думаю, второе.

Я не могу поверить!.. И смотрю в ее глаза. Потом надавливаю на конец — белое вещество выходит снова.

— Выйдите, я заправлюсь…

Она бесшумно выходит.

Я беру туалетную бумагу… Выхожу и сажусь за стол. Смотрю на часы: девять вечера, я не знаю ни одного врача в этом городе. Папины однокашники уже давно умерли либо не практикуют.

Она вопросительно, с тревогой смотрит на меня.

— Кажется, мы не едем на море. Кажется, мы вообще никуда не едем.

Мне предстоял разговор, за который, чтобы не состоялся, я отдал бы все мои опубликованные книги. Возможно, неопубликованные — тоже.

Она внимательно ждала. Как женщина ее рода, уровня и класса…

— Когда вы были в последний раз и с кем? С кем, я думаю, не важно.

— Год назад, он архитектор, — спокойно ответила она.

— Год назад?! Я сомневаюсь…

— У меня нет причин вам говорить неправду, это ничего сейчас не изменит.

Логичная девушка. Я начинал заводиться.

— Когда вы были в последний раз у гинеколога?

— Года полтора тому назад.

— Вас что, здесь не учат, что женщине нужно ходить на гинекологический осмотр раз в полгода?

Она улыбнулась:

— Вы давно уехали.

— И за целый год, если верить вашей версии (она вздрогнула), вы ни разу не почувствовали никакой рези, раздражения, неприятных ощущений, выделений или запаха??? Словом, ничего!..

— Абсолютно, — искренне ответила она.

Восклицание подарило мне маленькую, но надежду: может, это вульгарный уретрит, реакция канала, перепил водки — я никогда не пил столько.

— Таиса, я не могу поверить, что из девяти миллионов человек вы нашли себе одного, который должен был заразить вас этой дрянью.

— Он был на редкость воспитанный человек, из очень известной семьи. Папа его построил много зданий для Империи. Мы провстречались шесть месяцев…

— Вы понимаете, что такую дрянь подхватывают мужики обычно от самых последних блядей, шлюх и потаскух, которые спят с кем попало.

Она никак не отреагировала и спокойно спросила:

— Что это за заболевание?

— Трихомоноз — это венерическое заражение.

— Я никогда не слыхала про такое.

— Вы что, серьезно?

— Думаю, что да. А как оно передается?

— Путем полового акта. Или — акта полового. Как правило. Весьма редко через воду: озеро, бассейн, море.

— Я не была на море два года, — сказала она, подумав.

Когда-то я думал, что прибью ту, которая наградит меня первый раз венерическим заболеванием.

Кто б мог подумать, кто будет первой. Мне хотелось ей сделать больно, как было больно мне внизу. Но не физическая боль волновала (когда-то мне вогнали железный кол в голову по ошибке, и я не плакал), а душевная. Я никогда в жизни не болел грязным заболеванием, и — глупо, но очень гордился этим, это давало ощущение чистоты и незапятнанности. А теперь… Я не мог поверить, что эта девушка, актриса, дочь известного режиссера могла наградить меня, как последняя шлюха. Впрочем, мир искусства здесь — большой бардак.

Она ожидала, что я скажу, без всякого покаяния или вины.

— Так с кем вы спали еще, Тая? Тот, с кем вы спали в последний раз, и наградил вас этим заболеванием.

— Алешенька, но я год ни с кем не была, даже больше. Я клянусь вам всем святым. Я клянусь вам папой и мамой.

Я был ошарашен. Я вздрогнул. Я не мог ей не верить.

Первые слезы выступили из ее глаз и коснулись щек. Коснулись и потекли. Я был слишком заведен. Мне нужно было что-то делать, но что я мог делать — в глуши, на краю света, где в девять часов вечера окна домов были уже темны, а улицы — мертвы. Надо было немедленно остыть и решить, как ликвидировать будущие последствия-рецидивы заболевания, которые могли быть хуже, чем само заболевание.