Ираклий Квирикадзе - Пловец (сборник) Страница 18

Шло время. Пятидесятые годы Ноэ провел в неведении событий, творящихся в мире.

К нему хорошо относилась красивая женщина, вечно беременная, родившая близнецов-мальчиков и вновь готовившаяся родить, – учительница английского языка.

Завидев эту женщину, Ноэ спрашивал, как ее звать, и в течение недолгой беседы называл ее по имени, потом забывал.

Однажды ранней весной Ноэ вышел на улицу. Стоял густой туман. В тумане он услышал плачущие голоса.

Мужчины, женщины, дети стояли на деревенской площади перед большим портретом человека, которого Ноэ никак не мог узнать. Ноэ понимал, что раз плачут все, то он всем дорог, а спросить, кто это, Ноэ не решался. Ноэ смотрел на портрет и судорожно вспоминал и не мог вспомнить. Лицо было знакомо, но забыто. Он подошел поближе к портрету. Прочел две заглавные буквы И. В., остальные буквы были скрыты под черным траурным крепом.

– И-и… вэ… и-и… вэ… – повторял Ноэ, ему доставляло удовольствие читать. Память на буквы у него восстанавливалась, но вот кто был И. В., увы, он не знал.

Был март. Было холодно. Весь 1953 год деревня горевала.

На следующий год в апреле, полном солнца и цветения, приехал Павел Павлович Красоткин со своими пчелами.

В кузове грузовика стояло сорок ульев.

– Здравствуй, Ноэ!

– Кто ты?

– Я – Красоткин!

Ноэ улыбался, кивал головой, но Красоткин чувствовал, что Ноэ не помнит его. Он стал объяснять, что он Красоткин, тот самый, из Мацесты.

Про себя Красоткин думал: «Угораздило же меня, черт, поехать за тысячу километров для встречи с человеком, который стоит и смотрит на меня, как баран на новые ворота».

Красоткин стал злиться:

– Не узнаешь?

– Нет.

Небольшими жужжащими группками начали вылетать пчелы из ульев. Это были разведчики, которых пчелиные семейства выпускали на обзор местности во время остановок грузовика.

«Уеду. В конце концов, мне не Ноэ нужен, а цветы».

Красоткин оглянулся на раскрашенные в яркие цвета склоны гор: «Здесь рай для меня».

Красоткин что-то крикнул пчелам, и те, повинуясь, учуяв его раздражение, быстро влетели в улья.

– Поехали!

В часе ходьбы от деревни среди полей красного клевера построил Павел Павлович Красоткин свой пчелиный городок.

Мед шел нежнейший на вкус.

Красоткин был доволен. Не покладая рук с восхода до заката солнца творил он в своем пчелином рае.

Однажды, залив в бидон густой майский мед, пошел он в деревню к Ноэ. Месяц с лишним мучался он обидой; один, в деревянном сарайчике, где с трудом умещалось его длинное, худое тело, он думал о непонятном приеме, оказанном ему на грузинской земле, к которой он, Красоткин, питал давнюю, еще в детстве родившуюся любовь, много лет сопровождавшую его в одинокой, кочевой жизни пчелиного пастуха. Пчелиным пастухом прозвал он себя сам. Краснодар, Нальчик, Орджоникидзе, Грозный… По этой трассе колесил он со своими пчелами, с восторгом глядя на юг, где снежные вершины Кавказских гор стояли преградой к земле, которую воспел любимый его поэт Михаил Юрьевич Лермонтов. «Демона» Красоткин знал наизусть.

И перед ним иной картиныКрасы живые расцвели:Роскошной Грузии долиныКовром раскинулись вдали.

Красоткин не был человеком большой образованности. Его библиотека потрепанных книжонок, изгрызенных полевыми мышами, постоянными соседями в бродяжной жизни пчелиного пастуха, состояла из Лермонтова, Пушкина, «Витязя в тигровой шкуре», поэм Важа Пшавелы, тоненького приложения к журналу «Огонек» – «Поэты Грузии», где последние три страницы были съедены начисто. Эти страницы принадлежали стихам Георгия Леонидзе.

Через несколько лет Красоткин встретится с поэтом, он расскажет ему о курьезном случае с тремя страницами. Леонидзе подарит ему том своих стихов и попросит не отдавать их на съедение полевым мышам.

Все это будет через несколько лет, когда Красоткин вместе с Ноэ Лобжанидзе начнет медовую эпопею. Сейчас же Красоткин, переехав Кавказские горы, попал в Грузию, любимую им тихой романтической любовью. В длинной шеренге знаменитых литераторов, художников, певцов, дипломатов, ученых, военачальников и рядом с ними слесарей, шоферов, маляров, каменщиков – всех этих русских, каждый из которых по-своему любил Грузию, мы можем поместить и пчеловода Павла Павловича Красоткина, любящего дарить мед людям, которых он ценил и считал достойными меда своих пчел…

Мы помним, что к семидесятилетию И. В. Сталина он решил послать мед со своей пасеки. Тогда он был пасечником в колхозе «Маяк революции». Залив в бочонок, он повез мед в Москву. В приемной комитета по проведению высокого юбилея он справился о Зиновии Шалвовиче Метревели. Встретиться с ним ему не удалось. Красоткин спросил, как ему узнать, понравился ли мед Иосифу Виссарионовичу. Ему ответили, что он получит письмо.

Красоткин стал ждать письма. Но оно не шло. Каждый день он читал в газетных извещениях длинные списки названий организаций и фамилий частных лиц, которых благодарили за подарки. Фамилии Красоткина в списках не было. Он написал в юбилейный комитет письмо и вскоре получил ответ, ошеломивший его: «Иосифу Виссарионовичу не понравился ваш мед!» Красоткин был убит таким сообщением. У него начался зуд во всем теле, он заперся в своем сарайчике и чесался, раздирая себя в кровь. Пчел, которые влетали в сарайчик, он убивал. Так просидел он взаперти без еды и без воды дней пять. Потом зуд утих, он вышел из сарайчика с лицом человека, пережившего сильное нервное потрясение. Врач в Минводах, к которому он обратился, был удивлен его зрачками: они не сужались при ярком свете и не расширялись в темноте.

– Когда зрачки недвижны, это значит, жизнь покинула человека! – сказал врач.

Трудно предположить, как случилось, что Красоткин получил такой невежливый ответ на свое письмо. Возможно, человек, пишущий ответные письма с благодарностями за подарки, человек, сидящий за канцелярским столом с утра до поздней ночи и одуревший от сотен и тысяч одинаковых слов благодарности, вдруг сломался, свихнулся и в ответных письмах стал порицать людей, сделавших свои скромные вклады в празднование высокого юбилея. Но можно предположить и то, что Зиновий Шалвович Метревели вспомнил пчеловода Красоткина и постарался, выражаясь фигурально, «в бочку меда капнуть каплю дегтя».

Так или иначе, Красоткин долго отходил от потрясения, вызванного письмом.

Пчелы пасеки заболели варротозом, стали улетать и не возвращаться, участилось воровство меда меж пчелиных семей. Апатия Красоткина привела к запустению пасеки. Колхоз «Маяк революции» отстранил его от должности колхозного пасечника. Он загрузил попутный грузовик своими личными ульями и поехал в Рачу.

Человек, к которому он приехал, не признал его. Расстроенную душу Красоткина это возмутило до чрезвычайности. Не знал он, что его мацестинский друг так же несчастлив, как и он.

Кто-то предложил надеть на шею Ноэ колокольчик – в последнее время он часто терялся в горах. Ноэ, как старый вожак овечьего стада, ходил теперь с козлиным колокольчиком, каждый шаг его сопровождался веселым звоном – тринк-тринк-тринк.

В деревне знали, что, если слышны где-то поблизости эти звуки, надо на минуту прервать свои дела, посмотреть, куда бредет старый Ноэ, а если время позднее, остановить его и направить в сторону деревни. В осенних туманах колокольчик тревожил работающих на полях. Ноэ шел по горным тропам, кто-то из молодых срывался с поля и бежал за ним. Из тумана выплывали сперва черный контур пальто, потом кепка, седая небритая щетина и веселые бездумные глаза…

Ноэ нравился колокольчик на шее, он не снимал его даже ночью, ложась спать.

Так жил Ноэ до того дня, пока не встретил у оврага Красоткина. Через овраг были переброшены бревна. Ноэ вступил на них, сделал шаг, второй, третий, раздался треск. Ноэ полетел вниз.

Бревна были подточены древесными жучками. Тяжесть человеческого тела завершила их долгую работу по разрушению перекидного мостика.

Совершив падение с высоты четырех метров, Ноэ лежал на дне оврага.

Красоткин стоял на коленях и лил воду на его лицо.

Ноэ открыл глаза.

– Красоткин?! – удивленно спросил он.

Узнал. Утерянная память вернулась.

Красоткин поднял Ноэ со дна оврага, помог дойти до своей пасеки. Там он уложил его. Заварил лечебные травы, смазал медом раны на теле.

Огненно-красный шар заглянул в дверь сарайчика. Ноэ попросил снять со стены зеркало: оно бросало солнечные лучи и жгло глаза.

Ноэ остался жить на пасеке.

День был заполнен множеством забот. Пчелы начинали роиться, надо было стеречь выход роев, собирать их, помещать в новые ульи. Два человека: один русский, опытный в пчелиных делах, другой грузин, на старости лет пришедший на пасеку, – жили одни посреди Кавказских гор и испытывали чрезвычайное удовольствие от общения друг с другом…