Исабель Альенде - Инес души моей Страница 18

Диего де Альмагро, шестидесяти одного года от роду, истощенный болезнью и чилийской кампанией, был взят в плен, унижен и подвергнут суду, который продлился два месяца и в котором ему не дали возможности защищаться. Когда он узнал, что приговорен к смерти, он попросил, чтобы свидетелем его последних распоряжений стал Педро де Вальдивия, стоявший во главе вражеской армии. Альмагро не нашел никого достойнее своего доверия. У него была еще прекрасная выправка, несмотря на сифилис и раны от множества битв. На лице он носил черную повязку: потерял глаз в одной из стычек с дикарями, еще до открытия Перу. Тогда он собственноручно выдернул из себя стрелу вместе с насаженным на нее глазом и продолжил сражаться. Острый каменный топор отсек ему три пальца на правой руке, но он сжал шпагу левой рукой и так, полуслепой и залитый кровью, бился до тех пор, пока соратники не пришли ему на помощь. Потом ему прижгли рану раскаленным железом и кипящим маслом, что обезобразило его лицо, но не разрушило обаяния его честной улыбки и приятности в обхождении.

— Пусть его казнят на площади, на виду у всего народа! Он заслужил примерного наказания! — приказал Эрнандо Писарро.

— Я не буду в этом участвовать, ваше превосходительство. Солдаты не примут этого. Им и так было не просто биться со своими братьями, не надо сыпать им соль на раны. Это может привести к бунту в войске, — попытался урезонить его Вальдивия.

— Альмагро родился подлецом, так пусть как подлец и умирает! — ответил Эрнандо Писарро.

Педро де Вальдивия не стал напоминать, что братья Писарро — не более благородного происхождения, чем Альмагро. Франсиско Писарро тоже был незаконнорожденным, не получил никакого образования и был брошен собственной матерью. Оба были бедны как церковные крысы, пока счастливый поворот судьбы не привел их в Перу и не сделал богаче царя Соломона.

— Дон Диего де Альмагро имеет титулы королевского аделантадо и губернатора Нового Толедо. Как мы объясним наши действия императору? — настаивал Вальдивия. — Со всем уважением я повторяю вам, ваше превосходительство, что негоже провоцировать солдат, которые и так неспокойны. Диего де Альмагро — безупречный военный.

— Он вернулся из Чили, потому что его там разбила шайка голых дикарей! — воскликнул Эрнандо Писарро.

— Нет, ваше превосходительство. Он вернулся из Чили, чтобы помочь вашему брату, сеньору маркизу, губернатору Перу.

Эрнандо Писарро понял, что Вальдивия был прав, но не в характере брата губернатора было брать свои слова обратно и тем более прощать врагов. Он приказал отрубить голову Альмагро на площади в Куско.

В дни, предшествовавшие казни, Вальдивия много времени провел наедине с Альмагро в темной и грязной темнице, ставшей последним пристанищем аделантадо. Педро восхищался его военными подвигами и щедростью, хотя знал и о некоторых его ошибках и слабостях. В заточении Альмагро рассказывал Педро о том, что он пережил за восемнадцать месяцев скитаний по Чили. Эти рассказы возбудили воображение Вальдивии и заставили строить планы завоевания страны, которую Альмагро покорить не удалось. Он описывал ужасы перехода через высокие горные хребты под неусыпным наблюдением кондоров, которые медленно кружили над головами солдат в ожидании, когда сорвется очередной бедолага, чтобы обглодать его кости. От холода в горах погибло больше двух тысяч рабов-индейцев — так называемых янакон, — двести негров, около пятидесяти испанцев и бессчетное количество лошадей и собак. Тогда даже вши исчезли, а блохи падали с одежды, как семена. Там не росло ничего, даже мха, вокруг были только голые скалы, ветер, лед и тоска.

— Уныние было такое, дон Педро, что мы жевали сырое мясо замерзших животных и пили конскую мочу. Днем мы шли так быстро, как могли, чтобы нас не занесло снегом и не сковало страхом. Ночью мы спали в обнимку с животными. На рассвете мы считали умерших индейцев и быстро шептали молитву за упокой их душ — на большее времени не было. Тела погибших оставались лежать там, где падали, как ледяные глыбы, указывая дорогу будущим путникам, чтобы они не затерялись в этой пустынной местности.

Альмагро рассказал, что доспехи у испанцев замерзали, зажимая их как в тиски, и люди снимали сапоги и перчатки вместе с пальцами, не чувствуя при этом никакой боли. Обратно тем же путем не пошел бы даже безумец, поэтому возвращаться решено было через пустыню, ведь никто и вообразить себе не мог, что эта дорога будет столь же ужасна. «Скольких же сил и страданий стоит христианину завоевание новых земель!» — думал про себя Вальдивия.

— Днем в пустыне жара будто в печи, и свет такой яркий, что рассудок мутится и у людей, и у коней: начинают видеться деревья и озера с пресной водой, — рассказывал аделантадо. — Но едва солнце заходит, температура резко падает, опускается густой туман и выпадает роса, ледяная, как снега, от которых мы страдали на вершинах гор. У нас в бочках и в кожаных мехах были большие запасы воды, но все же ее скоро стало не хватать. Жажда погубила множество индейцев и сделала испанцев хуже зверей.

— Это действительно похоже на путешествие в преисподнюю, дон Диего, — произнес Вальдивия.

— Это оно и было, дон Педро. Но я вас уверяю: если б я остался жив, я бы отправился туда еще раз.

— Но почему, если препятствия столь велики, а награда столь мала?

— Потому что за горами и пустыней, отделяющими Чили от остальных известных нам земель, скрываются зеленые холмы, благоуханные леса, полноводные реки и климат, лучше которого нет ни в Испании, ни где бы то ни было. Чили рай, дон Педро. Именно там стоит основывать города и процветать.

— А каково ваше мнение о тамошних индейцах? — спросил Вальдивия.

— Поначалу нам встречались дружелюбные дикари. Они зовутся промаукаи и родственны мапуче, но принадлежат к другим племенам. Но потом и они обратились против нас. Эти племена смешаны с племенами индейцев Перу и Эквадора; они также подчинены империи инков, чьи владения простираются до реки Био-Био. Мы нашли общий язык с некоторыми тамошними правителями, инкскими ставленниками, но продвинуться дальше на юг не смогли, потому что там живут эти самые мапуче, а они крайне воинственны. Поверите ли, дон Педро, я ни в одной из самых опасных экспедиций, ни в одной битве не встречал таких удивительно сильных врагов, как эти варвары, вооруженные палками и камнями.

— Охотно верю, аделантадо, если им удалось задержать вас и ваших солдат, знаменитых своей храбростью…

— Мапуче не знают ничего, кроме войны и свободы. У них нет короля, они не понимают иерархий и подчиняются своим вождям — токи — только во время сражения. Для них существует свобода и только свобода. Она для них — самое главное. Вот поэтому мы и не смогли подчинить их, как не смогли сделать это инки. Всю работу у них делают женщины, а мужчины занимаются только войной и подготовкой к сражениям.

Диего де Альмагро был казнен одним зимним утром 1538 года. В последний момент Писарро изменил приговор, все же убоявшись бунта солдат в случае публичной казни, которую он прежде приказывал устроить. Альмагро казнили в темнице. Палач медленно удушил его веревкой гарроты, а затем тело было вынесено на площадь Куско, где его обезглавили, хотя выставить голову на всеобщее обозрение, подвесив на мясницком крюке, как планировалось, так и не решились.

Эрнандо Писарро к тому времени начал осознавать всю значимость того, что он совершил, и задумался о том, какой будет реакция императора Карла V. Брат губернатора решил похоронить Диего де Альмагро достойно и сам, в траурном наряде, возглавил похоронную процессию.

Через несколько лет всем братьям Писарро пришлось дорого заплатить за свои преступления, но это уже другая история.

Я пустилась в изложение этих эпизодов, потому что они объясняют решимость Педро де Вальдивии покинуть Перу, погрязшее в корыстолюбии и предательстве, и отправиться завоевывать еще неиспорченную землю Чили, — и в эту авантюру я пустилась вместе с ним.

Битва при Лас-Салинасе и казнь Диего де Альмагро произошли за несколько месяцев до того, как я приехала в Куско. Во время этих событий я находилась в Панаме, ожидая известий от Хуана де Малаги, потому что там несколько человек сказали, что видели моего мужа.

В этом порту назначали друг другу встречи те, кто отправлялся в Испанию, и те, кто только прибывал оттуда. Там было множество людей: солдаты, королевские чиновники, хронисты, монахи, ученые, искатели приключений и разбойники, — и все варились в одних и тех же тропических испарениях. С этими путниками я передавала сообщения во все стороны света, но тянулись месяцы, а от мужа никакого ответа все не было.

Тем временем я зарабатывала на жизнь всеми известными мне ремеслами — шила, готовила, вправляла кости, лечила раны. Но тем, кто страдал от чумы, лихорадки, превращавшей кровь в патоку, французской болезни и укусов ядовитых тварей, которые водятся в тех краях в огромном количестве и от которых нет спасения, я ничем помочь не могла. Самой мне в наследство от матери и бабки досталось железное здоровье, позволявшее жить в тропиках и не болеть. Позже, в Чили, я относительно легко выдержала переход через раскаленную, как печь, пустыню, а затем переносила зимние ливни, во время которых грипп подкашивал даже самых крепких мужчин, и эпидемии тифа и оспы, когда мне приходилось пользовать заразных больных и хоронить их трупы.