Виктор Пелевин - Фокус-группа (Сборник) Страница 18

– Почему из ниоткуда в никуда?

– То, откуда он его катит, и то, куда он его катит, – просто ярлыки, прилипшие к навозу. Когда зеркало убирают, они исчезают, потому что им больше не в чем отражаться. Тогда выясняется, что их на самом деле никогда не было. Но, к сожалению, узнать это уже некому.

– А разве само зеркало не может это узнать?

– Оно и так все знает.

– Что, все-все?

– Или ничего-ничего. В зависимости от того, какой ярлык перед ним лежит – «все» или «ничего». Ты становишься скарабеем, когда решаешь, что ты – это навозный шар, отражение которого ты видишь. Точно так же ты становишься светлячком каждый раз, когда хоть на секунду понимаешь, что ты не отражение, а само зеркало.

– Значит, я уже стал светлячком? Раз я это понял?

– Пока что ты просто положил перед зеркалом ярлык с надписью «зеркало», который иногда отражается в нем вместо навозного шара. Это еще не означает стать зеркалом. Любой ярлык, даже самый красивый, – это часть навозного шара. Если даже кажется, что он существует сам по себе, это иллюзия. Он просто отражение.

– Подожди. Если все, что бывает, – это просто отражение, что же тогда отражается?

Дима пожал плечами.

– Бирки.

– А откуда они берутся?

– Из навозного шара.

– А откуда берется этот шар?

– Из зеркала. Он просто отражение.

– Получается замкнутый круг.

Дима засмеялся.

– Я вспомнил одну историю, – сказал он. – В начале прошлого века в городе Витебске жил один каббалист, который полностью проник в суть вещей. Он понял глубочайшую тайну мироздания. И изложил свое тайное учение о главном в короткой мистической притче, которую замаскировал под еврейский анекдот, потому что в бурном двадцатом веке это был единственный путь передать высшее знание потомкам. Анекдот звучал так: «Рабинович, где вы берете деньги?» – «В тумбочке». – «А кто их кладет в тумбочку?» – «Моя жена». – «А кто их дает вашей жене?» – «Я». – «Так где вы берете деньги?» – «В тумбочке». Эта великая притча дошла до нас в сохранности. Но, к сожалению, погибли все, кто мог бы раскрыть ее тайный смысл.

– Кроме тебя.

– Каббалисты называют это «тумбочкой Рабиновича», буддисты – сансарой, а мы, ночные мотыльки, – навозным шаром скарабея, – сказал Дима. – У всех есть для этого какое-нибудь название. Но суть не в названиях, потому что все они просто ярлыки. Суть в том, где возникает отражение всех этих ярлыков. Мы называем это зеркалом. «Зеркало», как я сказал, это тоже ярлык. Но несколько особенный. Его не на что повесить.

– Что это значит?

– То, на что он указывает, нельзя ни увидеть, ни потрогать. О существовании зеркала можно догадаться только по тому, что в нем все время появляются отражения. Его природа в том, что, кроме отражений, там ничего нет – ни стекла, ни полированного металла. Вообще ничего такого, что можно было бы обнаружить, сколько ни ищи. Вот это и есть наше настоящее «я».

– А можно как-нибудь сформулировать, что оно представляет собой на самом деле?

– «Оно», «самое дело», «представлять собой» – это ярлыки, простые и сложные. Когда они прилипают друг к другу и среди них оказывается ярлык «я», возникает тот мир, в котором ты на что-то надеешься и чего-то боишься. Мир, в котором ты видишь вокруг себя только ярлыки.

– И еще скарабеев вокруг, – пробормотал Митя.

Скарабей уже уползал. Митя посмотрел на его шар и понял, что скарабей видит в эту секунду то же самое, что он сам, – детскую комнату, увешанную плакатами каких-то музыкантов, письменный стол, сидящую за ним девочку в желтом ситцевом платье, цветы на подоконнике и закат за окном.

В этом закате было что-то тревожное.

Красный шар солнца, приближавшийся к линии крыш, двигался с неправдоподобной скоростью, словно это было ядро огромной пушки, раскалившееся от трения о воздух, или сорвавшийся с неба шар самого главного из скарабеев. Это ядро обрушилось за горизонт, и скоро последняя полоска огня растаяла в небе.

Тогда линия, разделявшая небо и город, стала подниматься вверх. Сначала Митя решил, что над горизонтом появилась туча, принесенная западным ветром. Но это было что-то другое, больше похожее на цунами из фильма о мировой катастрофе.

Волна приближалась в устрашающей тишине – в мире стихли все звуки, птицы на бульваре перестали петь, и даже шум машин больше не был слышен. Митя понял, что волна состоит не из воды. Это был какой-то поток серой мглы. Сумерки, которые стеной приближались с запада.

– Что это? – спросил он, поворачиваясь к Диме.

Дима выглядел встревоженным. Это было так необычно, что Митя испугался.

– Только без паники, – сказал Дима.

Этих слов было бы достаточно, чтобы погрузить Митю в панику. Но на нее не осталось времени. Волна сумерек ворвалась в комнату, и Митя зажмурился.

Непонятная сила сорвала его со стены и несколько секунд крутила в пустоте. Потом он почувствовал, что летит в потоке воздуха, равномерно махая крыльями, и опасность, кажется, осталась позади.

– Можно открыть глаза, – сказал Дима где-то рядом.

Митя открыл глаза. Мир успел неузнаваемо измениться. Комнаты теперь не было видно. Не было видно окна и сидевшей за столом девочки – как будто порыв ветра перенес их с Димой в другую вселенную, не имевшую ничего общего с тем местом, где они только что находились.

Ясно было одно – у этой новой вселенной существовал центр, вокруг которого они летели. Это была черная скала округлой формы. Слишком правильной, чтобы быть просто скалой. Сначала Митя решил, что это купол древнего здания – скала немного походила на индийские храмы. Но это был не купол.

Вмятинки и выступы в нижней части скалы сложились в осмысленное сочетание, и Митя увидел человеческую голову в похожей на кеглю короне или тиаре. Лицо под короной было хмуро-спокойным и сосредоточенным, с плотно сжатыми губами и закрытыми глазами. В нем были печаль и решимость. Казалось, что над ночной пустыней высится верхушка неимоверно древней статуи, большая часть которой ушла в землю века назад.

– Похоже на надгробие, – сказал Митя неожиданно для себя.

– Это и есть надгробие. Здесь могила Бога.

– Могила Бога?

– Да.

– Ты хочешь сказать, что мы умерли?

– Я не говорю, что это наша могила. Это могила Бога.

Митя посмотрел на каменную голову.

– Это лицо Бога?

– Нет. У Бога нет лица.

– А почему тогда у него такое надгробие?

– Наверно, потому, – сказал Дима, – что ему так захотелось.

– Значит, Ницше был прав? Бог умер?

– Это Ницше умер. А с Богом все в порядке.

– Почему тогда у него есть могила?

– Сказать, что у Бога нет могилы, означало бы утверждать, что он лишен чего-то и в чем-то ограничен. Поэтому могила у него есть, но…

Дима не договорил. Поток холодного воздуха сдул Митю далеко вниз, и каменная голова стала видна под другим углом. Ее нижняя челюсть показалась неправдоподобно широкой, глаза – маленькими и посаженными близко друг к другу, а кеглеобразная корона стала похожа на каску, надетую на крохотный неандертальский череп. Мите отчего-то вспомнилось выражение «Церковь Воинствующая». Дима превратился в еле видную точку вверху. Митя стал торопливо набирать высоту, пока голова не вернулась в прежний ракурс и Дима не оказался рядом.

– Где мы?

– Мы только что говорили про бирки с именами, – меланхолично ответил Дима, – помнишь? Которые навозники вешают на все вокруг.

– Давай потом про бирки. Ты можешь сказать, где мы сейчас находимся?

– Я как раз и говорю о том, где мы сейчас находимся, – сказал Дима. – Так вот, с этими бирками случаются интересные истории. Бывает, что люди дают имя тому, чего они никогда не встречали. То есть сначала делают бирку, а потом начинают искать, на что ее можно повесить. Ты, наверно, слышал такое словосочетание – «черная дыра»?

Митя кивнул.

– Это бирка, которую можно повесить только на другие бирки. Так называют звезду, которая от собственной тяжести провалилась сама в себя и схлопнулась в точку. У этой точки бесконечная плотность, и свет не может улететь от нее в пространство – гравитация затягивает его назад. В общем, это место, откуда ничего не возвращается. В книгах по физике написано, что никто не знает, что именно происходит в этой точке. Но это ошибка – о том, что творится в черной дыре, знают довольно многие. Например, мы с тобой.

– И что в ней творится?

– А вот это, – сказал Дима. – Все, что ты видишь.

– Ты хочешь сказать, что мы внутри черной дыры?

– Да, – сказал Дима. – Как ни печально.

– Что-то не очень похоже.

– Черные дыры выглядят черными только снаружи. Строго говоря, они вообще не выглядят никак – оттуда просто не приходит свет. Именно поэтому никто не знает, какие они внутри. Кроме тех, кто там находится.